Становилось ясно, что на серьёзные ак-ции против нас гэбэшники санкции не получили. Другое дело – мелкая провокация.
В тот день, 5 мая, мы возвращались домой раньше обычного. Из-за вмешательства Республики Мальта мы не провели обычных трёх часов в милиции. В марте 1985 года в результате сложного квартирного обмена моя сестра Белла с мужем Володей Кисликом, переехали из Киева в квартиру моих родителей в московском районе Крылатское, а родители оказались в однокомнатной квартире через два двора от нас.
Мы сразу отправились к родителям. Нашего семилетнего сына Давида, «отказника» почти с момента рождения, с начала наших демонстраций, мы в школу не пускали. Что может прийти в голову гэбэшникам относительно ребёнка? Да и Давид не особенно скучал по своей учительнице Татьяне Даниловне, иногда приходившей на уроки пьяной. Отправляясь на демонстрации, мы приводили Давида к родителям, а возвращаясь, забирали его.
На этот раз мы вошли в квартиру родителей сразу же за незваными гостями. Сотрудник управления шахмат, детский тренер и кто-то там ещё — Александр Костьев привёз для беседы с моим отцом, ветераном Второй мировой войны, другого ветерана из Советского Комитета ветеранов войны.
Я пригласил незваных гостей на кухню, а родители перешли в комнату. Моему отцу было 79 лет, он был не очень здоров, и я хотел оградить его от гэбэшных провокаций. С мамой… я скорее хотел защитить ветерана. При предыдущих попытках надавить на родителей, гэбэшники слышали от мамы всё, что она о них думает. Она бесстрашно бросалась на них, чтобы защитить своих детей.
Впрочем, ветерану досталось и от меня. Дискутировать с отказником – это не переправу наводить через Днепр… В конце беседы бедняга выглядел плохо, и, я надеюсь, Костьев довёз его назад без сердечного приступа или гипертонического криза.
Конечно, посылать на такое задание старого человека, даже если этот человек ветеран КГБ или бывший политработник, было жестоко со стороны гэбэшного начальства. Непонимание между КГБ и ветеранами я наблюдал и значительно позже, в декабре 2001 года.
Я приехал тогда в Москву играть в первенстве мира. Соревнование проходило на шестом этаже Дворца съездов в Кремле. В один из дней соревнований на первом этаже Дворца съездов ветераны битвы под Москвой праздновали 60-летний юбилей этой знаменитой баталии.
После празднования несколько стариков поднялись на шестой этаж, чтобы посмотреть, как мы играем. Один из них направился в туалет. А в туалете том сидел гэбэшник и строго следил, чтобы туалетом пользовались только люди с удостоверением участника первенства.
— Вам не положено, – остановил ветерана гэбэшник.
— Но я писать хочу, – возражал старик (легко посчитать – ему было за 80).
— Этот туалет только для участников первенства, – «защищал писсуары» гэбэшник.
— Я Москву защищал, – жалобно произнес ветеран, указывая на висевшие на груди ордена. К страданиям мочевого пузыря у него, очевидно, примешалась обида. Только что на первом этаже ему рассказывали, как его любят и ценят, а здесь, на шестом, не разрешают пописать…
— А у меня жена и ребёнок. Я работы лишусь, – жалобно отвечал «защитник писсуаров». И его резон был серьёзней.
Я хотел уступить ветерану своё право «использовать писсуар», а сам бы уж съездил бы на первый этаж, в туалет для «простых людей». Но я не был уверен, что такой обмен правами дозволяется кодексом чекистов.
Всё это время, начиная с десятого апреля, гэбэшники присутствовали в нашей жизни открыто. Когда мы выходили из дому, мы их не видели. Но стоило нам отойти от дома или отъехать на автобусе одну остановку, как к нам пристраивался «эскорт», или в автобус входил «знакомый», а в заднее стекло мы видели следовавшие за автобусом две машины без номеров. От привычки, оказавшись в машине, немедленно выворачивать голову, чтобы посмотреть, кто следует за нами, после эмиграции я избавился далеко не сразу.
3 мая, в субботу, свободную от демонстрации, мы отправились вместе с сыном в Серебряный Бор, рядом с которым жили — одно из самых приятных мест в Москве — покататься на лодке. Следом за нашей лодкой по реке плавала «лодка сопровождения».
Позже в тот же день мы отправились через Троице-Лыковский лес в Крылатское к моей сестре. На транспорте к ней нужно было добираться больше часа. Через лес же можно было пройти за 50 минут. Прячась почему-то за деревьями, за нами следовали две бригады КГБ, правда, по техническим причинам без машин. «Кто это? – встревожился сын. – Не волнуйся, это гэбэшники, – успокоил я его. – Они нас охраняют».
«Охраняли» они нас круглые сутки. Как-то поздно вечером мы решили дать кому-то телеграмму, и я отправился на почту, находившуюся недалеко от нашего дома и работавшую круглосуточно. У стойки, где принимали телеграммы, я увидел сидящим на стуле «Марлона Брандо», импозантного гэбэшника, которого я, видимо, за его внешний вид, считал главным в одной из групп. Не знаю, прослушивали ли они нашу квартиру и знали, что я приду давать телеграмму, а возможно, он просто присел на почте отдохнуть.
Дурных чувств к этим ребятам я не испытывал. Работа, как работа. Огромное число людей в СССР делали вещи и похуже – идеологические работники, изготовители оружия, военные «первенцы» страны, отдававшие в те годы свои жизни в Афганистане, чтобы расширить «империю зла» на юг.
Конечно, легко возненавидеть людей, которые ежедневно волокут тебя в милицию или шпионят за тобой. Но я считал, что мы должны относиться к ним безлично. «Мы воюем не с лейтенантами, а с генералами», – ежедневно повторял я себе и Ане. Постепенно мы привыкли к ним. И они привыкли к нам. И стали нам доверять. А напрасно…
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
