Окончание.
Начало в № 852
В нашем доме с 1924 г., во времена НЭПа, открыл кондитерскую Анипка — очень симпатичный и добрый человек, он любил детей. Угощал их обрезками от тортов, конфетами. Цех просуществовал до 1934 года. Еще в доме проживали шесть портных: Шустер, Тунис, Галицкий, Авербух, Рахгендлер и Рискин.
Под нашей квартирой жили две семьи: дедушки Левочки, которого русские вынесли немцам, и семья тети Мани — замечательной русской женщины. Когда она умерла, остались в подвале ее дети. Сын был хулиган, однажды он вылил чернила на белое платье моей сестры Доси. Когда жила тетя Маня, она его наказывала. Прошли годы, сын Володя спился и умер. Дочь Люба вышла замуж неудачно, муж оставил ее с 4-мя детьми. Они бедствовали, моя мама жалела их, часто брала детей к нам в дом, купала, кормила и шила им платья. Когда мы вернулись из эвакуации в 1944 г., их нельзя было узнать — стали страшными антисемитами. Во время оккупации они торговали бубликами, обворовывали квартиры уехавших и старались делать нам разные пакости.
В те тяжелые годы еду готовили на примусах с керосином, шум, копоть.
Если мама пекла печенье, то разжигали плиту дровами и углем. Это было очень приятно, тепло и уютно. В плите была вмонтирована духовка для выпечки. Дети любили жарить семечки подсолнуха или кабака (тыквы) на плите (кружки сверху плиты). В каждой квартире был дымоход, выходивший на крышу. Специальные рабочие «трубочисты» прочищали эти трубы.
Дом был 2-этажный, дымоходы вмонтированы в стену от подвала и до крыши. Печи топили дровами и углем. После голода 1934 — 1935 гг. можно было их купить, но за огромные деньги. Поэтому во всех квартирах ставили маленькие круглые железные печки — «буржуйки». У нас дома «буржуйка» стояла возле печи. Маленькая — она брала мало дров, но давала очень много тепла. Вечером вся семья садилась возле печки и «лузгала» семечки. Только в 1965 г. в дом провели водяное отопление с ТЭЦ (теплоэнергоцентраль).
Вот так мы жили. Дети дворовые дружили по возрастам. У каждого была кличка. Меня звали «цыпленок».
… Война. Галя Слепак с мамой остались в Одессе. Ее убил немец в их квартире. Аня и Миша Шамесы погибли: Аня с мамой — в гетто, а Миша прятался в нашем доме в катакомбах. Соседи, жившие у входа в катакомбы, выдали его румынам. Он бы и сам там умер от голода. Его отец умер очень молодым. Мать жила с Аней и Мишей. Она была портнихой и скорняком, жили очень скромно. Когда немцы (зимой) угоняли в гетто евреев из нашего дома, на Ане была котиковая шубка, одна из соседок срывала с нее шубку, Аня сопротивлялась, и соседка выколола ей ножом глаза…
Коля Рагозин отдал свой паспорт Бениамину Геллерману (мы его называли Бобзик), мать Васи и Вани Мусиенко вывезли его в деревню. Ему не сделали обрезания, т. к. он родился очень слабым. Он выжил в войну, но советская власть решила, что он изменник родины и сослали его на 10 лет на Колыму. Он вернулся в Одессу больным и прожил всего несколько лет.
Под нашей квартирой в подвале жил дедушка Лева, 102 лет. Дочку с внучкой прятал за городом его русский зять, а дед Лева остался один. Он уже не мог ходить, тогда русские соседи вынесли его немцам на руках. Его не угнали в гетто, а тут же расстреляли… У Похисов жила беременная племянница, ее не трогали, пока не родила ребенка. Когда она родила, на ее глазах немец убил сына, а затем ее.
… Во время войны погибли все евреи из нашего дома. Все те, кто не эвакуировался. Остался жив только Бениамин Геллерман, который за это отсидел на Колыме 10 лет. На Брайтоне живет Мара Эльзон. Мы часто встречаемся с ним и вспоминаем наше детство в «доме Вагнера».
Лидия РЕЗНИЦКАЯ,
Бруклин
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
