Сегодня мы предлагаем вашему вниманию беседу
Виктора Снитковского с ученым Сергеем Никитовичем Хрущевым, проживающим в США (Из книги «Ракетный меч России»).
Виктор Снитковский — автор книги «Ракетный меч России» — в советское время был вовлечен в проектирование предприятий военно-промышленного комплекса СССР и ряда объектов на космодроме «Байконур». Ему пришлось встречаться с инженерами и разных уровней военными, занятыми проектированием, производством и эксплуатацией военных заводов и различных систем вооружений, включая ракетный «меч» Советского Союза. После иммиграции в США Виктор Снитковский консультировал несколько американских фирм, развивавших совместный бизнес с предприятиями в бывшем СССР. Кроме того, он продолжает изучать историю советской ракетной техники по материалам, опубликованным на Западе, встречаясь в США с ведущими специалистами конструкторских бюро из бывшего СССР. Среди них доктор технических наук из КБ В. Глушко — Анатолий Дарон, лауреат Ленинской премии Ефим Неплохов, испытатель систем связи космонавтов Лев Алиев, испытатель из КБ Сухого — Евгений Полевой, зам. начальника отдела систем управления Сергей Хрущев — из КБ В. Челомея и другие.
Поднимаюсь по замысловатой лестнице уютного особняка Института международных отношений университета «Браун» на «голубятню» к Сергею Никитовичу Хрущеву. Мои первые вопросы, конечно, связаны с отцом Сергея, Никитой Сергеевичем Хрущевым, и его современниками
— Есть ли надежда на организацию музея Н. С. Хрущева или экспозиции в одном из российских музеев?
— Не знаю, кто будет организовывать и кто, самое главное, будет платить. У меня денег нет. Есть какие-то материалы, которые мы передали в Музей Революции. Вещи отца лежали у Рады (сестра С. Н.) на даче, а дача два раза горела.
— Вы в своей книге пишете: «Жуков не любил флот и не скрывал своего отрицательного к нему отношения. Как-то во время посещения одного из кораблей он в раздражении пообещал: «Скоро на всех вас сапоги надену». Странно, что штатский глава государства не делил рода войск на любимые и нелюбимые, а министр обороны это делал. Почему?
— Жуков был человеком грубым, жестким, но прекрасно понимал всю важность флота и его роль в боевых операциях. Что касается Никиты Сергеевича, то он на самом деле с Жуковым не расходился во взглядах на флот. Они оба считали, что Советский Союз — сухопутная держава, которая в силу экономических причин не может соперничать с Соединенными Штатами — главной морской державой. А раз она не может соперничать и не планирует войну с Америкой, то не имеет смысла расходовать деньги на глобальный флот. Транжирить миллиарды на авианосцы и так далее стали при Брежневе. Никита Сергеевич считал, что флот важен, но не должен быть копией американского. В советском флоте, по его мнению, должны были быть две главных составляющих: ядерные подводные лодки с баллистическими и крылатыми ракетами, стреляющими по береговой обороне и кораблям противника, а также береговая оборона, включая противолодочные корабли. Но никакого океанского флота, пытающегося соперничать с американцами, он не допускал. Отец всегда повторял, что «если дать военным все, что они просят, то мы останемся без штанов».
— Насколько серьезно сегодня видится вам попытка Жукова организовать диверсионно-штурмовые части и заговор с целью захвата власти? Допрашивали ли маршала Москаленко, который посоветовал Жукову «брать власть»?
— Никакого дела Жукова не было. Жуков был человеком самостоятельным. Он не хотел вписываться в ту структуру, что существовала тогда. Он, не спрашивая разрешения у ЦК, принимал решения об организации полков, дивизий, штурмовых школ. Это можно характеризовать как заговор, а можно и как независимость. Но на самом деле это было нарушением принятой субординации. Сегодня мы говорим, ах ЦК, плохой ЦК. А ЦК был такой же структурой, как любая другая государственная. Тогда на Жукова появилось много доносов. Военные — люди склочные в мирное время, завидовали друг другу. Вслух прославляли Жукова, и сами же доносили на него. И Никита Сергеевич принял превентивное решение. С одной стороны, может быть, он и не верил в заговор Жукова, с другой — не мог отвергнуть. Ходили слухи, что наш советский «Наполеон» считает, будто все делается «не так», что в стране бардак, нужно делать все иначе, и он знает как. Естественно было предположить, что Жуков сможет прийти в какой-то момент и сказать: «Ребята, теперь я буду командовать». И если бы это случилось, то мы бы жили при другой истории. Хрущев решил не дожидаться и снял Жукова. Но, как все знают, Жукову никогда официально не предъявлялось обвинения в заговоре. А «дежурным» обвинением стало то, что он уделял недостаточное внимание политработе, плохо относился к политработникам… В своих мемуарах Жуков все это исключал. Известен лишь его вопрос Хрущеву по телефону:
— Ну что же ты, Никита, так поступил со мной?
— А ты как? — ответил Хрущев.
И на этом разговор закончился. Следствия по делу Жукова не было. Никита Сергеевич, настороженный после попытки изменить курс государства со стороны «антипартийной группы», решил заменить Жукова менее самостоятельным Малиновским.
— Большинство исследователей ранее ориентировались на сообщенные Хрущевым данные о том, что с 1935 года по июнь 1941 были репрессированы 19840000 человек, из которых 7 млн. были расстреляны. Однако не найдено никаких документов, включая справку Шелепина, на которую ссылался Никита Сергеевич. Зато найдена справка, подготовленная для Хрущева и подписанная Генпрокурором Руденко, министром МВД Кругловым и министром юстиции Горшениным, в которой называлось число осужденных за контрреволюционные преступления с 1921 года по 1 февраля 1954 года. На документе, где есть виза Хрущева, говорится, что за этот период по политическим мотивам были осуждены внесудебными органами, коллегией ОГПУ, «тройками», ОСО и т. п. 2,9 млн. человек, судами и трибуналами осуждены 877 тысяч. Из всех осужденных 642980 человек были приговорены к смертной казни. В своих воспоминаниях Никита Сергеевич говорит о примерно 10 млн. осужденных. Сведения, завизированные в 1954 году Хрущевым, почти точно подтвердились демографическими расчетами и документальными данными. Почему Никита Сергеевич привел на ХХ съезде завышенные данные?
— Я не считаю, что данные завышены. Думаю, что они отражают то, что для Никиты Сергеевича подготовили в МГБ и ЦК КПСС.
— В своей книге воспоминаний вы говорите о системе Лавочкина «А-25» противовоздушной обороны Москвы. Насколько мне известно, эта система разрабатывалась под руководством Кисунько.
— Вы совершенно правы. Но тут еще важно, с какого насеста посмотреть. Если вы меня спросите, кто сделал истребитель спутников ИС, то я отвечу — Челомей! А если вы спросите другого, то он ответит — конечно, Расплетин…
— Где территориально находилось бюро Челомея, и как использовался переданный Челомею завод Мясищева в Филях?
— Бюро находилось в Реутово, где ранее Челомею передали так называемый «пьяный завод», то есть авиационный завод, где производство было развалено и царило пьянство. Там он навел порядок и делал свои первые ракеты с раскрывающимися крыльями. А когда Челомей «вырос», разросся, встал вопрос, что же делать с Мясищевским КБ и заводом в Филях. Хрущев не хотел тратить деньги на стратегические бомбардировщики, которые могли достигнуть США, но не имели ресурса для возвращения в СССР. Решение было принято, кажется, в мае 1960 года: на заводе в Филях начали проектировать и изготавливать ракету «УР-200», которая не пошла в серию, уступив место ракете «Янгеля Р-36». Потом там же проектировали и изготавливали стратегические ракеты «УР-100», «УР-100М», «УР-500» и другие. Королёвское КБ и завод находились в подмосковном Калининграде.
Распространено мнение, что Хрущев так помогал Челомею потому, что там работал я. Это глупо. Потому что я работал там лишь зам. начальника отдела систем управления. И если бы Хрущев не захотел помогать Челомею, то ему проще было сказать: «Перейди к Королёву или еще к кому-то». Отец еще мог открыть для меня конструкторское бюро. Устинов предлагал мне это неоднократно. Но Хрущев помогал Челомею потому, что считал его перспективным, очень талантливым конструктором, не менее талантливым, чем Королёв или любой другой, а то и более. И помогал ему, как и всем другим.
Челомей был человеком очень сложным. У него был склочный характер. Начальником филиала в Филях, то есть руководителем бывшего мясищевского КБ и завода в Филях, Челомей поставил Виктора Никифоровича Бугайского, который был зам. главного конструктора на разработке «ИЛ-2» у Ильюшина. Бугайский повел себя независимо, характер у него был непростой. Поэтому из первых замов у Челомея его отправили на завод. Завод существует до сих пор и работает. Корпуса ракет были сварными. Там же впервые начали применять для корпусов ракет штампованные «вафельные» конструкции, которые помогли улучшить устойчивость оболочек. Ранее это применяли только в авиационной промышленности.
— Как Челомею удалось после смерти Лавочкина в 1960 году перевести к себе более тридцати ведущих специалистов от Лавочкина?
— Дело в том, что в бюро у Лавочкина разрабатывалась система ПВО «Даль» и крылатая ракета «Буря». «Бурю» закрыли, и те, кто работали на «Буре», остались временно без работы. (После смерти С. Лавочкина конкуренты из ракетных КБ уничтожили разработку его идей в области ракетостроения. НПО им. Лавочкина оставили разработку оборудования спутников, лунников и т. п. — В. С.). Черняков ранее был главным конструктором крылатой ракеты «Буря» Лавочкина. Он стал первым заместителем Челомея. Перешли и остальные специалисты, занимавшиеся «Бурей». Черняков долго работал, но потом, не поладив с Челомеем (они не поделили, кому быть главным генератором идей), — ушел к Сухому. С Королёвской «Р-7» Лавочкин конкурировал самолетом-снарядом (крылатой ракетой — В. С.) с высокими по тем временам характеристиками: скоростью свыше трех тысяч километров в час на высоте 20 км. Корпус «Бури» сделали из ранее неиспользуемого в авиации жаропрочного титана. Для уменьшения сопротивления корпус снаружи полировали до зеркального блеска. Стартовала «Буря» вертикально с простого стартового сооружения. Горизонтальный полет «Буря» начинала на высоте чуть ниже 20 км. По мере выгорания топлива самолет-снаряд забирался все выше и завершал полет на высоте более 20 км. За этот счет Лавочкин надеялся пролететь выше эффективной зоны действия американской ПВО. Имея опыт создания ракетной системы ПВО «Даль», Лавочкин поднял «Бурю» на высоту, где в разряженном воздухе было сложно маневрировать ракете американской ПВО, пытаясь уничтожить «Бурю». Свой курс самолет-снаряд корректировал по звездам, которые на такой высоте хорошо видны и днем. Отклонение «Бури» от цели составляло не более 1 км на дистанции 8000 км. Для ядерного заряда 1 км отклонения — несущественная дистанция.
Оцените пост
(голосовало: 3, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
