Израильтяне очень любят цитировать смелые высказывания Уинстона Черчилля во время войны, и как-то стараются затушевать множество весьма неудобных фактов. Начнем с того, что именно в тот период, когда Уинстон Черчилль был министром по делам колоний с 1921 по 1922 год, он успел отрезать от еврейского национального дома восточное Заиорданье и вручить его английской марионетке Абдулле, сделав его королем. Новообразованное государство называлось Трансиордания. Еврейские поселения на восточном берегу Иордана были уничтожены.
Примерно тогда же в британском МИДе и министерстве по делам колоний утрачивают свое влияние сионисты и возрастает влияние каирско-хартумской проарабской, антисионисткой группы.
Во время Второй мировой войны, когда Уинстон Черчилль был премьер-министром Англии, он ничего не сделал для спасения европейских евреев. Английская авиация бомбила немецкие города, бомбила стратегические объекты, но вот лагеря смерти и ведущие к ним железнодорожные пути оставались нетронутыми.
Если мы рассмотрим историю еврейского ишува в период войны, то увидим весьма интересную картину. В самом начале войны Черчилль выступает за вооружение еврейских отрядов самообороны и пишет о непозволительном расходовании военных ресурсов на борьбу с евреями во время войны, но затем меняет свою точку зрения и откладывает план вооружения евреев, ссылаясь на недостаток ресурсов. Евреи вступают в британскую армию и, таким образом получают оружие, но уже в 1942 году, с разгромом генерала Роммеля под Эль-Аламейном, отношение британских властей по отношению к евреям подмандатной Палестины начинает резко меняться к худшему. Евреи становятся источником беспокойства и неудобства для мандатных властей, заигрывающих с арабами. Уже осенью 1942 года мандатные власти начали закрывать тренировочные базы Пальмаха и составлять списки бойцов с адресами. В конце концов, англичане начали экспроприировать у своих вчерашних союзников оружие, которое сами же и выдали. Еврейские силы самообороны ушли в подполье.
Да, Черчилль не ужесточал многие пункты «Белой книги», но и не отменял ее. Теперь посмотрим, что происходило в 1940 году с кораблями, на которых беженцы из Европы прибывали в Хайфу. 25 ноября 1940 года у берегов Хайфы затонуло судно «Патрия». 240 евреев хотели высадиться в Хайфе, но британские власти направили судно на остров Маврикий. Бойцы ХАганы хотели слегка повредить судно, чтобы оно было нетранспортабельным, но не рассчитали силу взрыва, и корабль сразу пошел ко дну. После трагедии «Патрии» мандатные власти уже без всякого сопротивления перенаправили «Атлантик» с 1700 еврейскими беженцами из Европы на Маврикий. Через несколько недель судну «Сальвадор», приставшему в порту Хайфы с 350 беженцами, было приказано вернуться в Болгарию. У берегов Турции судно затонуло, и только семидесяти беженцам удалось спастись. Затем кольцо морской блокады вокруг подмандатной Палестины стянулось, и попытки репатриироваться морем прекратились. 24 февраля 1942 года затонуло судно «Струма», на борту которого было 428 мужчин, 269 женщин и 70 детей. Да, Черчилль неоднократно обещал лидерам ишува решить проблему еврейского национального дома, но слова как-то расходились с делами.
Помимо стандартных объяснений – «арабская нефть залила совесть» и «традиционный антисемитизм» — следует принять в расчет еще один фактор, который может быть главным.
Как пишет Патрик Сауер (Patrick Sawer) в газете «Телеграф», «он безмерно восхищался исламом и культурой Востока, и он с таким почтением относился к мусульманской вере, что его близкие опасались его перехода в ислам».
Еще в 1907 году его будущая свояченица, леди Гвендолен Берти в своем письме просила его умерить энтузиазм. В письме, обнаруженном историком Уорреном Доктером в архивах Кембрижского университета, леди Гвендолен писала: «Пожалуйста, не переходите в ислам. Я заметила у Вас склонность к ориентализму (восхищению Востоком и исламом), стиль поведения паши, в самом деле».
Леди Гвендолен, вышедшая замуж за брата Уинстона Черчилля, Джека, добавляет: «Если Вы войдете в соприкосновение с исламом, Ваше обращение произойдет легче, чем Вы предполагаете, голос крови, вы знаете, о чем я говорю, воспротивится этоу».
Черчилль ответил леди Гвендолен: «Вы считаете меня пашой, как бы я хотел им быть».
Восхищение Черчилля и его близкого друга, поэта и радикального сторонника мусульманского дела Вильфрида Бланта, исламом доходило до того, что дома они переодевались в арабскую одежду. Леди Гвендолен писала: «Черчилль воевал в Судане и на северо-западной границе Индии, и потому накопил богатый опыт пребывания в «исламских районах». Но в то время Черчилль пребывал в либеральной фазе своей карьеры, переметнувшись к либералам в 1904 году. Он часто боролся с политикой твердых империалистов, таких как Фредерик Лугар, верховный комиссар Северной Нигерии. Черчилль выступал против карательных экспедиций Лугара против мусульманских племен на севере Нигерии».
Как видно из писем леди Гвендолен, Черчилль не только относился к христианству и исламу на равных – что было весьма необычно для того времени – но он восхищался военной мощью и историей экспансии Оттоманской империи.
В октябре 1940 года, когда над Англией нависла нацистская угроза, Черчилль одобрил строительство мечети в центре Лондона и выделил 100 тысяч фунтов стерлингов на этот проект. Он продолжал поддерживать строительство того, что стало потом Центральной лондонской мечетью в Риджент-парке, надеясь, таким образом, завоевать поддержку мусульманского мира, несмотря на острую критику и недовольство общественности.
В декабре 1941 года он сказал в Палате общин: «Многие наши друзья в мусульманских странах по всему Востоку уже выразили глубочайшую признательность за этот дар».
С одной стороны, Черчилль еще в 1899 году в своей книге «Речная война» о войнах на границах Индии и Суда писал: «До чего же ужасны, проклятия, накладываемые мохамедданством на своих последователей… Дикие манеры, отсталая система сельского хозяйства и торговли. Влияние религии парализует социальное развитие ее последователей».
Однако более пристальное изучение доктором Доктером взглядов Черчилля приводит его к следующему выводу: «Его точка зрения о мусульманах и их культуре часто предстает как парадоксальная и сложная комбинация империалистических представлений, составленных из типичных ориенталистских идеалов вперемешку с уважением, пониманием и восхищением, почерпнутым им на ранних этапах его карьеры».
При этом Черчилль не понимал разницы между шиитами и суннитами и спрашивал об этом у своих подчиненных. Хотя бы спрашивал.
Между тем раздел Ближнего Востока был произведен по рецептам Черчилля и его друга и советника, Лоуренса Аравийского, что и породило, по словам Доктера, «известный нам Ближний Восток со всеми его войнами».
Разумеется, Черчилль не стал мусульманином, и его восхищение «в большой степени объяснялось викторианскими понятиями и романтизацией кочевого образа жизни и культуры бедуинских племен».
Английский романтизм 19 века отмечен поэтизацией Востока, и это литературное восприятие удачно сочеталось с вполне меркантильными интересами, и эта смесь романтического восхищения, полузнания, явного или скрытого антисемитизма, своеобразно понятого государственного интереса и имперского желания контролировать процесс с помощью ручных царьков породила все нынешние конфликты, давно выплеснувшиеся за пределы Ближнего Востока.
Европа кается за Крестовые походы, но она забыла, что это была далеко не только религиозная война – Европа оборонялась от мусульманского нашествия. Сейчас ее грозит захлестнуть вторая волна нашествия, ползучего джихада, и вновь, с упорством, достойным лучшего применения Европа топит Израиль.