Леонид Андреев о евреях

 

         95 лет прошло со дня смерти известного писателя, представителя Серебряного века русской литературы Леонида Николаевича Андреева (1871 – 1919). Несмотря на патетический настрой произведений, литературный язык Андреева, напористый и экспрессивный, с подчёркнутым символизмом, встречал широкий отклик в художественной и интеллигентской среде дореволюционной России. Положительные отзывы об Андрееве оставили Максим Горький, Рерих, Репин, Блок, Чехов и многие другие. Произведения Андреева отличает резкость контрастов, неожиданные повороты сюжета, в сочетании со схематической простотой слога. Последнее крупное произведение Андреева, написанное под влиянием мировой войны и революции, — «Записки сатаны». Он жил с семьей на даче в Финляндии и в декабре 1917 после получения Финляндией самостоятельности оказался в эмиграции.

       Писателя, без каких-либо натяжек, можно назвать другом еврейского народа, наряду с такими корифеями России как Горький, Короленко, Лесков, Бердяев и др. В первое десятилетие 20-го века Андреев был очень популярен в России и за её пределами, его творчество было высоко оценено профессиональной литературной критикой. В СССР Андреев был вычеркнут из русской советской литературы за то, что он выступал против революционного насилия и за его нападки на большевиков. Еврейский вопрос он неоднократно характеризовал как «горб» русского человека и как «гвозди, вбитые в наши головы». Виктория Левитина в своей книге «Русский театр и евреи» выразила мнение, что его интерес к еврейскому вопросу возник у него после ознакомления в 1904 с пьесой Евгения Чирикова «Евреи». Не менее важным является еврейское происхождение его второй жены (факт, который не упоминается ни в одной биографии писателя). В повести Андреева «Иуда Искариот» (1907) отражается ужас страданий Иуды, в которых, быть может, больше святости, чем в страданиях Христа. Такое восприятие еврейской судьбы ещё сильнее выражено в пьесе «Анатэма»(1909), в которой судьба главного героя, Давида Лейзера явно напоминает судьбу Христа. Пьеса была запрещена цензурой в 1910 после нескольких спектаклей. Еврейская судьба является темой трагикомического скетча «Упрямый попугай» (1911), герой которого — еврей Мендл. Страдания современного ему еврея, которые, по мнению писателя сродни мучениям Иова и Христа занимали Андреева и в его очерке «Ночной разговор»(1915) и в рассказе «Раненый» (1916), в котором описывается одиночество умирающего в военном госпитале солдата-еврея во время Первой Мировой Войны. Андреев написал ряд произведений на библейские и евангельские мотивы, и во всех этих произведениях страдания еврея ужаснее страданий нееврея. Андреев участвовал в общественной деятельности по защите прав евреев в России. Вместе с Горьким и Фёдором Соллогубом он принял участие в создании «Российского общества по изучению еврейской жизни», которое начало свою деятельность с опроса писателей и русских общественных деятелей по поводу антисемитизма. Общество опубликовало обращение против антисемитизма, которое подписали свыше двухсот русских писателей и общественных деятелей.

 

       В 1914 писатель опубликовал статью «Первая ступень (о еврейском вопросе)»,  которая появилась в виде отдельной брошюры в Одессе (1914) и в Москве (1916). Приведу характерные высказывания Леонида Николаевича на еврейскую тематику.

 

*****                                                                                                                                                                                  

В еврейском «вопросе» нет никакого вопроса, – я, русский интеллигент, счастливый представитель державного племени, чувствовал себя бессильным и обреченным лишь на бесплоднейшее томление духа…Сожительствуя с евреями как их согражданин, находясь с ними в постоянных сношениях, личных, деловых, товарищеских на почве совместной общественной работы, я таким образом каждый день буквально лицом к лицу становился перед еврейским «вопросом» – и каждый день с невыносимой остротой испытывал всю фальшь и жалкую двусмысленность моего положения как угнетателя поневоле.

* В докторском кабинете, у себя за столом, в редакции, на улице, наконец, даже в тюрьме, где одинаково с евреем выполнял я общественную повинность, – я всюду, везде оставался привилегированным «русским», представителем державного племени, бароном, хотя без баронского герба. И с ужасом я видел, как даже в глазах друга-еврея мелькает какая-то тень… какие-то страшные образы встают за моими русскими и дружескими плечами и в мою искреннюю речь о «гражданстве мира» вплетают совсем неподходящие звуки и голоса… А ведь он меня знал, знал мое отношение к евреям, – а что же с теми, которым известно про меня только то, что я «русский»?

 

* Помню, как я однажды целую ночь спорил с одним талантливейшим писателем-евреем, моим случайным и радостным гостем. И я убеждал его, что он, редкий мастер слова, должен писать, а он упорно твердил, что, всей своей душой художника любя русский язык, он не может писать на нем – на том языке, где существует слово «жид». Конечно, логика была за мною, но за ним стояла какая-то темная правда (она не всегда бывает светлою), и я чувствовал, что постепенно мои горячие убеждения начинают звучать фальшью и дешевым пустозвонством…

 

* Не могу здесь не вспомнить о кошмарном, в свое время нашумевшем случае с Е.Н. Чириковым: благороднейший и пламенный защитник гонимого племени, автор драмы «Евреи», послужившей, как ни одна другая русская драма, к рассеянию злостного предрассудка, – он вдруг самым бессмысленным образом, без тени каких бы то ни было оснований, был оскорблен обвинением в антисемитизме; и нужно было еще доказывать, что это – неправда. Какая тяжелая, какая со всех сторон позорная бессмыслица!..

 

* Смешно теперь и дико подумать, что наше пресловутое «варварство», в котором обвиняют нас враги и которое наших друзей делает столь нерешительными и конфузливыми, все целиком и исключительно основано на нашем еврейском вопросе и его кровавых эксцессах. Отнимите от России эти эксцессы, оставьте даже антисемитизм, но в тех, внешне пристойных формах, в которых его доживают зады самой Европы, и мы сразу станем очень приличными европейцами, отнюдь не азиатами и варварами, место которых – за Уралом. Да, конечно, мы очень отстали в культурном отношении, крайне слабо развита наша промышленно-экономическая жизнь, не высока наша гражданственность, и во всех формах быта чувствуется ясно, что мы еще только начинаем и уже сделали довольно много для народа, который всего пятьдесят лет назад уничтожил крепостное право, и в крайнем случае справедливый европеец может упрекнуть нас только в малокультурности.

 

* Но произнесите рядом с «русским» слово «еврей» – и я сразу становлюсь варваром, темным и страшным человеком, от которого веет холодом и мраком на светозарную Европу; тотчас же начинают меня ненавидеть в Америке, презирать в Англии и Франции, с быстротою театральных превращений из соотечественника Толстого я превращаюсь в родного брата тех, которые загоняют гвозди в голову, – я варвар. И даже немецкий антисемит, существо тупое и ничтожное, смотрит на меня свысока и предупреждает Англию: смотрите, с кем вы идете – ведь это те самые, которые!..

 

* Еврейской трагической любви к России соответствует наша столь же трагическая в своей верности и неразделенности любовь к Европе, – ведь мы сами евреи Европы, наша граница – та же черта оседлости нашей, своеобразное российское Гетто. И пусть наши Пушкин и Достоевский, как ваш Бялик, доказывают Европе, что мы – тоже люди… нам не верят, как не верят и вам: вот то равенство, в котором можем все мы почерпать горькое утешение, вот та кара, которою справедливая жизнь мстит русским за страдания евреев!..

* Если для самих евреев черта оседлости, норма и прочее являлось роковым и неподвижным фактом, то для меня, русского, она служила чем-то вроде горба на спине. Когдa влез мне на спину «еврейский вопрос»? Я не знаю. Я родился с ним и под ним. Надо всем понять, что конец еврейских страданий – начало нашего самоуважения, без которого России не быть. (Из статьи ”Первая ступень” в литературном сборнике ”Щит”, Москва. 1916 – А.З.)

Под занавес приведу высказывание Леонида Андреева о евреях в письме к Максиму Горькому, звучащее, возможно, как диссонанс к приведенному выше тексту. Из песни слов не выкинешь:

«Но все-таки о евреях ты что-то выдумываешь, тут у тебя — литература. Я не люблю их, они меня стесняют. Я чувствую себя обязанным говорить им комплименты, относиться к ним с осторожностью. Это возбуждает у меня охоту рассказывать им веселые еврейские анекдоты, в которых всегда лестно и хвастливо подчеркнуто остроумие евреев. Но я не умею рассказывать анекдоты и мне всегда трудно с евреями».

                             Источник:   www.zelikm.com    — «Евреи глазами именитых друзей и недругов»

 

Оцените пост

Одна звездаДве звездыТри звездыЧетыре звездыПять звёзд (голосовало: 2, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...

Поделиться

Автор Anatoliy Zelikman

Родился 14 октября 1936 года в белорусско-еврейском городе Бобруйске. В отличие от президента Беларуссии Александра Лукашенко мне близки и понятны стенания авторов Ильфа и Петрова в ‘Золотом телёнке”: “При слове “Бобруйск” собрание болезненно застонало. Все соглашались ехать в Бобруйск хоть сейчас. Бобруйск считался прекрасным, высококультурным местом”. В то время там, по крайней мере, каждый второй житель был этническим евреем и двое из трёх понимали и говорили на идиш. За несколько часов до прихода немцев волею случая нашей семье удалось покинуть пределы города и после долгих скитаний эвакуироваться в Среднюю Азию. Все оставшиеся евреи города были безжалостно уничтожены, вне зависимости от социального положения, возраста и пола. Нелюди убили безвинных людей только за то, что они были евреями. В узбекском городе Фергана учился в первом классе, который закончил с похвальной грамотой. Впоследствии за годы многолетней учёбы подобной оценочной вершины больше не покорял никогда. После окончания войны вернулся в родимые места, где освоил десятилетку хорошистом. В 1954 году поступил во второй Ленинградский мединститут (ЛСГМИ) и спустя шесть лет получил специальноть санитарного врача. За год-два до моего поступления приём евреев в медицинские вузы был практически прекращён, ввиду компании борьбы с ”космополитами ” и сфальсифицированного властями ”дела врачей”. Работал с 1960 по 1995 год в различных врачебных должностях – от главного врача санэпидстанции Хасанского района Приморского края до дезинфекциониста и эпидемиолога Белорусского Республиканского Центра гигиены и эпидемиологии. Виноват. Был членом профсоюза, комсомольцем, состоял в КПСС (1969-1991), колебался вместе с партией и поддерживал её. Был активен, как и многие личности моей национальности. Знал о многих безобразиях, терпел, так как сознавал, что от меня ничего не зависит. Теперь про таких говорят, что они ”держали фигу в кармане”. Возможно. Показать этот кукиш у меня, как и у большинства смертных, смелости не хватало. Что было, то было. О прошлом не жалею. Покаяться должен не человек, а общество, в котором он жил. Обстоятельства силнее нас. Женат. Её величают Кларой. Люблю свою супругу со школьной скамьи. Однолюб. У нас два сына (Гриша, Дима) , внучка Клара и внук Сэм. Я, можно сказать, свой, ”совейский” человек, так как имею честь быть происхождения пролетарского. Отец – портной. Всю жизнь вкалывал, как раб, чтобы накормить пятерых детей. В юности закончил три класса начальной еврейской школы для изучения мальчиками основ иудаизма (хедер), что соответствует нынешнему семи-восьмилетнему образованию. Молился. Вместо синагоги собирался с другими верующими на ”конспиративных” квартирах, т.к. государство этого, мягко говоря, не поощряло. Мать – домохозяйка. Днями у плиты, заботы по хозяйству. Как и положено еврейской маме, она прекрасно готовила фаршированную рыбу и хорошо рожала ребят. Предки мои были уважаемыми соседями : русскими, белорусами, евреями. Родители навечно покоятся вместе на бобруйском еврейском кладбище, в их родном городе, свободном, к удовольствию белорусского населения, в настоящее время от живого еврейского присутствия. Не знаю, на сколько стало лучше от этого местным аборигенам. Не я им судья. Приехал я со своей семьёй в США (г. Миннеаполис, шт.Миннесота) в 1995 году. И последнее . О моих увлечениях. Книги, стихи, филателия, шахматы, иудаика и компьютер. С друзьями напряжёнка. Иных уж нет, а те далече. Приобрести новых в моём возрасте трудно. Чёрствому сердцу не прикажешь. Любые суждения, кроме человеконенавистных, имеют право на существование. Уважаю всех, кто уважает меня. Не люблю нелюбящих. Если вас заинтересовал мой сайт, пишите. Буду рад. Анатолий Зеликман.
Все публикации этого автора

3 комментариев к “Леонид Андреев о евреях

  1. Анатолий! Вряд ли Андреев был вычеркнут из списков СОВЕТСКОЙ литературы. Он, как писатель состоялся при «кровавом» царском режиме, а Софьей Власьевной пересекся всего на 2 первых года, да и то, в эмиграции.

    Вон, Бунин умер, кажется, в середине 50-х, так кому в голову придет испытывать его на «совковость»?

  2. Мари, может быть, я что-то не понимаю, но что вы хотите от меня. Мы об антимитизме или о совке? Или о том, что кругом одни евреи, и некоторых неевреев уже от нас тошнит?
    Расскажу о Бунине
    Однажды Бунин попал в Париже на Съезд Молодых русских поэтов и писателей.
    Потом он сказал: там было довольно много человек. К моему удивлению почти все они были не молоды. Также почти все они были не русскими, а евреями…»
    Совок — это что-то другое. Совок — это сталинский укол — прививка, который никогда не проходит. Должно пройти поколение, чтобы отойти от Совка.

  3. Наконец-то понял. Анатолий в этом случае — не я. Извините

Обсуждение закрыто.