Еврейский Мир

Не рой яму другому…

Читатели бывают разные. Добрые и злые, внимательные и рассеянные, вспыльчивые и рассудительные, соглашающиеся с мнением автора или встречающие его в штыки. Я отлично понимаю, что переубедить в чём-то человека практически невозможно. Прекрасная израильская журналистка Сара Хониг блистательно объяснила это 19 октября в газете «The Jerusalem Post», ссылаясь на известнейшего психолога Леона Фестингера. Она привела цитату из его книги «Когда пророчества не сбываются»: «Человека с убеждениями очень трудно изменить. Скажи ему, что ты с ним не согласен, и он отвернётся. Продемонстрируй ему факты и цифры, и он подвергнет сомнению твои источники. Призови к логике, и он её в упор не увидит… Если ему представят доказательства — безупречные и неоспоримые доказательства, — что его убеждения ошибочны, он не только не будет поколеблен в своём мнении, но ещё сильнее уверится в своей правоте. Он даже, возможно, проявит ещё больше рвения, убеждая и обращая других в свою веру».

Понимая это, я в своих статьях стараюсь не столько переубедить кого-то, сколько добавить фактов в копилку тех, кто разделяет моё мнение. Или, говоря по-другому, узнав что-то интересное и, как мне кажется, важное, спешу поделиться этой информацией с читателем. Проводя ежедневно за чтением 6-8 часов, а в выходные дни часто в два раза больше, я превращаю десятки и сотни прочитанных страниц в сгустки фактов и информации, которые стремлюсь передать читателю через статьи в надежде, что он сделает правильные выводы.

Конечно, у меня есть своя определённая позиция. И поэтому мои статьи всегда субъективны. Они выражают мои взгляды и моё личное мнение. Разумеется, есть масса людей, не разделяющих мои взгляды. Но мне всегда хочется верить, что даже эти несогласные читатели обратят внимание на тот или иной факт, заинтересуются той или иной деталью, захотят поглубже разобраться в затронутой теме. То есть по-настоящему задумаются. И значит, есть шанс, что, сами занявшись поиском, они серьёзно станут доискиваться истины и, кто знает, может, придут к тем же выводам, что и я.

Однако есть категория читателей, которые всегда всем недовольны, повсюду ищут блох и чуть что хватаются за перо, спеша отправить в редакцию письмо с возмущённым: «Как он посмел…». Скажу честно, я белой завистью завидую этим людям. Завидую имеющемуся у них свободному времени. Эх, дали бы мне это время, которое они проводят в поисках доказательств неправоты автора, я бы столько новых интересных книг мог прочитать, столько узнать нового!

Хочет читатель считать себя прокурором, пускай считает. С какой это стати я должен перед ним отчитываться и оправдываться? В таких случаях мне вспоминаются слова Зеэва Жаботинского о том, что честные люди не станут выворачивать свои карманы перед каждым встречным-поперечным, доказывая, что они ничего не украли. Он написал: «Настоящие джентльмены — это те, которые никому ни за что не позволят обыскивать свою квартиру, свои карманы и свою душу».

К числу таких «прокуроров» относится и господин Генрих Рутман о своим письмом которого «О корректности, «неграмотных» евреях и «учителе» Б. Шустефе». Я оставил бы его без ответа, если бы оно содержало только личные нападки, но масса фактологических инсинуаций и один очень принципиальный момент, который станет понятен в конце статьи, заставили поступиться правилом.

Сразу же замечу, читая письмо Рутмана, трудно понять, для чего оно написано вообще. Вроде бы он правильно вспоминает, «что еврейский закон налагает запрет на злословие («Лашон а — ра»). Исходя из этого запрета, он упоминает «интеллигентного» Иосифа Бегуна, «уважаемого» Бориса Рабинера, «мудрого» Льва Кацина и даже «вежливого» доцента АН БССР Филюкова. И в то же время письмо переполнено не только, мягко говоря, неприязнью ко мне, но и всевозможными обвинениями, в том числе и во лжи.

Начнём с непонятного обвинения, «показывающего моё отношение к читателям». В моей статье «Тайна Храмовой горы» Рутман обнаружил страшную крамолу. Я-де специально, видимо, для того, чтобы совсем запутать бедного читателя, неправильно перевёл название книги Марка Твена, на которую сделал в статье ссылку. В праведном гневе, затратив 130 слов, Рутман доказывает, что слово «innocents» должно переводиться с английского языка как «простаки».

Кто бы спорил, но только не я. Господин Рутман действительно блестяще перевёл это слово. Ну и что из этого? Как весь его праведный гнев влияет на суть написанного в статье? Я открою господину Рутману маленькую тайну. Когда я заканчиваю писать статью далеко за полночь, а на работу мне вставать в 6 утра, я не всегда замечаю опечатки и ляпсусы. А если эти же ляпсусы не замечают при редактировании в редакции, то они на страницах газет путешествуют дальше к читателям.

Или господин Рутман не догадывается, что все мы люди, все мы человеки и можем ошибаться? Вот и он, цитируя меня в своём прокурорском опусе, тоже опростоволосился. И книга «еврейского позора» из моей цитаты, на которую он ссылается, превращается с помощью его ошибки в «книгу европейского позора». Так что теперь, следуя по стопам господина Рутмана, мне надлежит стать в позу грозного обвинителя и возмутиться его отношением к читателю?

А возмущаться, откровенно говоря, стоило бы. Ведь господин Рутман действительно издевается над читателем. Посудите сами. Он пишет относительно моей статьи «Почему Израиль не имеет права на существование, и что из этого следует», что она «начинается словами: «6 апреля на сайте FrontPageMagazine появилась статья Д. Меир-Леви (на английском Г. Р.) под названием «Имеет ли Израиль право на существование?» («Does Israel Have a Right to Exist?»).

И ровно через четыре строчки, едва переведя дух, заявляет: «Но Меир- Леви, в конце заглавия статьи которого стоит вопросительный знак, неожиданно исчезнувший у Шустефа, пишет совсем другое». Прочитав эти слова, я быстренько вернулся на четыре строчки назад, чтобы посмотреть, что случилось с вопросительным знаком. Да нет. Стоит, вроде, стоит как вкопанный, никуда не исчез. И продолжает вопрошать, как и прежде. Я даже в оригинал статьи заглянул, и там тоже стоит.

Дальше — больше. Указав, что Меир-Леви «пишет совсем другое», Рутман действительно начинает переводить совсем другой, в отличие от меня, кусок из статьи Меира-Леви http://www.frontpagemag.com/Articles/ReadArticle.asp?ID=17584. Делается это, наверное, для того, чтобы доказать неточность моего перевода. Но даже не будучи семи пядей во лбу, можно догадаться, что перевод отрывка из «Сонетов Шекспира» будет совсем другим, чем перевод диалога из «Гамлета». Читатель может сам легко убедиться, что моя цитата взята из первого параграфа части «No Nation Has the Right to Exist», в то время как господин Рутман начинает свой перевод с пятого параграфа этой части.

А затем, переведя совершенно другой кусок статьи Меира-Леви, он вновь становится в позу обвинителя и заявляет: «Мне непонятна причина столь грубого искажения текста. Слабое знание английского? Спешка? Полагаю, что, если бы это стало известно Д. Меиру-Леви, скандала, а то и суда не избежать».

Или, может быть, господин Рутман имеет в виду не меня, а себя самого? Ибо, в чём он абсолютно прав, его перевод текста Меира-Леви действительно неимоверно искажён. Взять хотя бы последнее переведённое им предложение. В переводе Рутмана оно звучит так: «г. Его (Израиля) способность дипломатическим путем добиваться мира и утверждения своего существования». В оригинале это предложение невозможно даже близко узнать, а именно: «d. its ability, via lobbying and political leveraging, to get the world governing body to vote it into existence».

С учётом так прекрасно переведенного слова «простаки», непонятна причина столь грубого искажения текста. Слабое знание английского? Спешка? Полагаю, что если бы это стало известно Д. Меиру-Леви, скандала, а то и суда господину Рутману не избежать.

В том числе и суда за бессовестное вырывание фраз из контекста. Господин Рутман болен избирательной миопией. Читая мои статьи, он умудряется в упор не видеть того, что не укладывается в его обвинительную теорию. Он, к примеру, пышет гневом по поводу следующего предложения из статьи «Отсидеться не удастся»: «На протяжении двух тысячелетий галута у евреев выработался автоматический ответ на погромы, гонения и притеснения: либо бежать, либо спрятаться и отсидеться, переждав беду».

Того, что далее, развивая тему статьи, я многократно цитирую «Сказание о Погроме» Хаима-Нахмана Бялика, подметившего именно эту грустную тенденцию галутных евреев «спрятаться и отсидеться, переждав беду», вместо того, чтобы принять открытый бой, Рутман, очевидно, не замечает. А Бялик говорит об этом несравненно более сильно и убедительно, чем я. Что может быть более страшным обвинением, чем это:

«И посмотри туда: за тою бочкой,

И здесь, и там, зарывшися в сору,

Смотрел отец на то, что было с дочкой,

И сын на мать, и братья на сестру,

И видели, выглядывая в щели,

Как корчились тела невест и жён,

И спорили враги, делясь, о теле,

Как делят хлеб, — и крикнуть не посмели,

И не сошли с ума, не поседели,

И глаз себе не выкололи вон

И за себя молили Адоная!»

Увы, ЗА СЕБЯ(!) молили Адоная. Не бросились на защиту самых близких людей, а ЗА СЕБЯ молили Б-га. Я не вижу большой разницы между сутью написанного мной и Бяликом. А коль так, почему бы господину Рутману не встать в позу и не осудить Бялика за то, что он «вопреки фактам, обвиняет евреев в трусости»?

Господин Рутман зря нервничает, беспокоясь, что я не знаю о том, что «евреи… героически сражались с нацизмом не только на фронтах, но и в многочисленных гетто и партизанских отрядах». Если бы он читал мои статьи не выборочно, а целиком, то наверняка не пропустил бы всю вторую половину всё той же статьи «Отсидеться не удастся», где я делюсь с читателями новыми яркими примерами героизма евреев, почерпнутыми не так давно из обязательной для прочтения книги Аба Мише «Черновой вариант». Интересно было бы выяснить, знал ли господин Рутман о потрясающем мужестве Меира Гольдштейна и Моше Подхлебника до прочтения моей статьи?

Бессмысленно тратить время на обсуждение прочих болезненных фантазий Рутмана, базирующихся на его предвзятом прочтении статей. Но нельзя не остановиться на главном моменте, из-за которого, собственно говоря, я и решил ответить на его письмо. Речь идёт о позорном эпизоде из еврейской истории, приведённом мной в статье «У всех одна судьба», в котором еврейский Совет Радома передал полиции города 32 «чужих» Барановических еврея. Евреев Барановичей арестовали, отвезли за пределы Радома, приказали вырыть большую могилу и расстреляли. Из 32 человек смогли выползти после расстрела из могилы только двое.

Рутман осмеливается заявлять в письме, что, поскольку в моей статье «отсутствует обязательная в таких случаях ссылка на источник», откуда взята эта история, возникает «сомнение в её существовании». Или, попросту говоря, более чем прозрачно намекает, что я всё это сам выдумал. А для усиления аргументации цитирует абзац из своей личной переписки с белорусским кинооператором Львом Слобиным: «считаю публикации… подобных материалов гнусной провокацией. Об этом нельзя молчать… Подобные публикации больно оскорбляют память погибших и всех жертв Холокоста. Эти идиотские фантазии о войне… несовместимы с реальностью происходившего на оккупированных территориях».

Господин Слобин волен считать, что ему заблагорассудится, никто не в силах ему этого запретить. Однако его незнание, как и безграмотность господина Рутмана, не являются основанием для того, чтобы называть эту позорную историю «идиотской фантазией», а мой пересказ её — «гнусной провокацией». Рекомендую и Рутману, и Слобину заглянуть в источник, откуда взята эта горькая история. Цитирую я её из книги «Notes from the Warsaw Ghetto: The Journal of Emmanuel Ringenblum» Edited and translated by Jacob Sloan. Schocken Books. New York, 1974. Страницы 227-228.

Эммануил Рингенблюм был архивариусом Варшавского гетто. Живя в бушующем пламени Катастрофы, он день за днём записывал в дневник то, что видел своими глазами, и то, что ему рассказывали очевидцы. Эти дневники, состоявшие из многих тетрадей, были закопаны, извлечены после войны и впервые напечатаны в Варшаве в марте 1948 года под названием «Bleter Far Geszichte». Для Рингенблюма история с барановическими евреями не была чем-то особенным. Подобных историй за время жизни в гетто он навиделся и наслушался вдоволь.

Я неоднократно цитировал в своих статьях его описания зверств еврейских полицейских по отношению к своим собратьям в гетто и не намерен вновь повторять страшные детали из дневника Рингенблюма. Обойдусь лишь общим описанием: «Очень часто жестокость еврейских полицейских превосходила жестокость немцев, украинцев и литовцев» (стр. 330). «Большинство еврейских полицейских демонстрировали невообразимую жестокость. Где евреи приобрели столько убийственной жестокости? Когда ещё до этого в нашей истории мы взрастили так много сотен убийц, способных хватать детей прямо на улице, бросать их в вагоны, тащить их на площадь (откуда производилась отправка в печи Освенцима)» (стр. 331).

«Каждый варшавский еврей, каждая женщина, каждый ребёнок, может привести ТЫСЯЧИ СЛУЧАЕВ нечеловеческой жестокости и насилия со стороны еврейской полиции. Эти случаи никогда не будут забыты теми, кто выживет, и (совершившие эти зверства) должны будут заплатить за это» (стр. 332).

Нет, господин Рутман, не мои публикации, а Ваше письмо «оскорбляет память погибших и всех жертв Катастрофы». Вы посмели поставить под сомнение рассказ Рингенблюма о предательстве евреями Радома своих барановических собратьев. Похоже, именно Вам хочется, чтобы эти случаи «были забыты теми, кто выживет», и их потомками.

Но Рингенблюм просил в своём дневнике-завещании не забывать о том страшном, что было в нашей истории. Чтобы оно больше не повторилось. Именно об этом нельзя молчать. Вот поэтому я и написал ответ на письмо Рутмана.

Оцените пост

(ещё не оценено)

Загрузка...

Поделиться