«И будет Аарон воскуривать на нем (малом жертвеннике) благовония каждое утро… и в послеполуденное время — ежедневное воскурение перед Б-гом» (30:7–8).
Реклама — краеугольный камень современного общества. Искусство рекламы состоит не в том, чтобы продать товар, а в умении продать человеку представление о нем самом — каким он будет, купив этот товар.
Новую зубную пасту с синими полосками на тюбике (под американский флаг) раскупают не для того, чтобы иметь ослепительно белые зубы, как у мужчины, красующегося на рекламном плакате. Эта паста привлекает не обещанием лучезарной белозубой улыбки, а образом жизни, который ведут люди с такой улыбкой. Все мы знаем, что белозубые люди, смотрящие на нас с глянцевых проспектов, рекламных газетных полос и с телеэкрана, не ведают печали. Они никогда не бывают несчастными. Вся их жизнь — сплошной праздник. Они разъезжают на «роллс-ройсах», пьют шампанское в шикарных ресторанах, летают на сверхзвуковых авиалайнерах на Лазурный берег, не думая ни о протекающей трубе, ни о минусе в банке. Такая жизнь доступна каждому из нас. Надо только не пожадничать — купить тюбик в синюю полоску.
В наш век иллюзия и реальность поменялись местами. Сказка становится былью. Когда по ходу действия многосерийной мыльной оперы умирает герой и его имя исчезает из титров, продюсеры получают траурные венки от безутешных зрителей. Юные девочки насмерть влюбляются в эстрадную звезду, давно скончавшуюся от СПИДа (Фредди и теперь живее всех живых!), чья слава создана умелыми руками и богатым воображением высокооплачиваемых постановщиков видеоклипов.
И лишь правда не ищет рекламы. Она распространяется скрытно, как инфекция. Рав Шломо-Залман Ойербах жил в Иерусалиме в старой тесной двухкомнатной квартире, унаследованной от родителей жены. Он не появлялся на телеэкране и не давал интервью, не делал скандальных заявлений и не ругался до хрипоты в модных ток-шоу. И вообще он был очень скромным, даже стеснительным человеком, избегал всяких почестей. Но к его дому не зарастала народная тропа. Тысячи евреев приходили, приезжали и даже прилетали к нему из-за океана за советом и помощью, за галахическим решением. Ибо рав Ойербах был «гадоль а-дор» — величайшим мудрецом и праведником поколения, авторитетнейшим знатоком Торы, учителем учителей. Когда он умер (полтора десятилетия назад), проститься с ним пришли не то 300, не то 400 тысяч человек — абсолютный рекорд Израиля, хотя о времени его похорон нигде не было объявлено.
…Воскурение благовоний проводилось на храмовом жертвеннике, описываемом в сегодняшнем разделе, уединенно, вдали от любопытных глаз. Но об этой процедуре знали все, потому что запах воскурений разносился на десятки километров вокруг — до самого Иерихона. У евреев есть особое чутье на подлинное величие. Когда человек излучает внутреннюю чистоту и святость, когда его устами говорит сама Тора, ему не нужна белозубая агитация. Его и так отыщут и признают.
Забыть, чтобы помнить
«…Сотри память об Амалеке из поднебесной, не забудь!» (Дварим, 25:19).
Память — самая предательская штука. Она все время подводит нас. Как часто мы тщетно роемся в пыльных закоулках нашего серого вещества в поисках нужного позарез имени, лица или телефонного номера. Но ведь если надо, никогда не вспомнишь. Зато в самый неподходящий момент перед внутренним взором всплывает яркая картина, которой мы стыдились и которую мы изо всех сил пытались забыть. Да, память — очень ненадежный товарищ…
Нынешний шаббат — особенный. Он называется «шаббат захор» — суббота вспоминания. В этот день мы выполняем заповедь Торы, повелевающую нам помнить, что сделал нам Амалек более трех тысяч лет назад: как это древнее племя вероломно напало на сынов Израиля после их выхода из Египта. Тора требует от нас, чтобы мы не забыли стереть «память об Амалеке из поднебесной».
На первый взгляд, в самой идее шаббата захор скрыто противоречие. Если нам заповедано стереть память об Амалеке, то почему мы ежегодно вспоминаем о нем в одно и то же время — в субботу перед Пуримом? Ведь получается, что мы не стираем, а, наоборот, поддерживаем память об амалекитянах.
Между тем в еврейском календаре есть еще один «день памяти»: Рош а-Шана. В Торе этот праздник так и называется: «йом-азикарон». Б-г «вспоминает» для того, чтобы судить свои творения перед началом нового года. Он сравнивает мир со своим первоначальным замыслом, с тем, каким Он хотел видеть его. Этот процесс сравнения и есть, по существу, суд.
Б-г как будто размышляет: «Неужели это и есть тот мир, о котором я мечтал, когда создавал его?!» Его суд всеобъемлющ; он охватывает не только весь мир в целом, но и каждое населяющее его существо в отдельности, каждого человека. Каждый из нас спрашивает себя в Рош а-Шана: «На что я тратил дни моей жизни на земле? Делал ли я то, что Б-г хотел, создавая меня?»
Память — это, в сущности, и есть суд. Недаром в русском языке есть выражение «суд памяти».
Гематрия (числовая сумма букв) слова «Амалек» — 240. Та же гематрия и у слова «сафек» — сомнение. Амалек порождает экзистенциальное сомнение, неуверенность в себе и в том мире, который нас окружает. Это голос отрицания, затаившийся в сердце. Он предательски спрашивает нас: «Ты уверен в том, что Б-г действительно существует?»
Амалек напал на сынов Израиля сразу после событий, рассеявших все сомнения в том, что Б-г есть и безраздельно правит в нашем мире — после десяти египетских казней и чудес Исхода из Египта.
Амалека и те сомнения, которые он посеял в наших сердцах, нельзя уничтожить лишь одним забвением. Амалек не только не исчезнет, но лишь усилится, если позволить ему закрепиться в потайных уголках нашей коллективной памяти. Подобно плесени, он набирает силу в темных щелях.
Наша память об Амалеке — это стремление вымести его из памяти. Заповедь «захор» помогает нам снова и снова вспоминать, кто такой Амалек, какие идеи он отстаивает и почему всевластие Б-га на земле не будет полным, если мы не предадим забвению Амалека — раз и навсегда.
Оцените пост
(голосовало: 2, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
