Уже смеркалось, когда я запирала двери нашей конторы и готовилась к тому, чтобы потихоньку двигаться домой. Я знала эту дорогу наизусть. Мой путь лежал по пыльной взлётной полосе, где стоят вертолёты Блэкхок, напоминающие спящих динозавров. Дальше через пустырь – до дырки в заборе. Потом из-за угла появится типовая восьмиэтажка, которая, наверное, выглядела внушительно в Ираке начала семидесятых. Теперь там живёт начальство, но не выше четвёртого этажа. Качество строительства такое, что верхние этажи ходят ходуном, если мимо пролетит вертолёт. И, наконец, по аллее финиковых пальм, пока не покажутся в сумерках знакомые очертания палаточного городка. Как там в Библии? Как хороши жилища твои, Яаков, шатры твои, Израиль… Ныряя под верёвками, на которых сушится солдатское бельё, дойду до своей палатки. И на покой.
Однако уйти мне не удалось. Я всё ещё возилась с капризным замком, когда у меня за спиной послышался шум. Я оглянулась и увидела, что из узкого, как колодец, лестничного пролёта показалась сначала белобрысая голова, потом плечи, потом крупная фигура незнакомого солдата. Он вытер мокрое лицо какой-то коричневой тряпкой и сказал:
– Мэм, где здесь адвокат?
– Я слушаю, – отозвалась я, гадая, что он мне преподнесёт. Развод? Неоплаченные счета? Или, может быть, административное взыскание?
Он стоял, глядя в землю. Мальчик с фермы где-нибудь на Среднем Западе. Конопушки выгорели на солнце, форма была местами белая от пота, который оседает на ней кристаллами. Наверное, последние десять часов патрулировал какую-нибудь клоаку.
– Я слушаю, – повторила я уже тише.
– Меня обвиняют.
– В чём?
– В нарушении приказа.
– Какого приказа?
– Вот. – Он порылся в кармане и протянул мне сложенную вчетверо бумажку. Я развернула её и прочла:
Меморандум
Так как фотографии членов семей являются отвлекающим фактором и снижают мотивацию солдат, отныне солдатам запрещено выставлять фотографии личного характера на рабочем месте и в жилых помещениях.
Подпись: подполковник Джон Уиллогби.
Прочитав это, я подняла глаза на моего клиента, и у меня вырвалось:
– Он что, совсем спятил, ваш подполковник?
– Да кто же его знает, мэм. Одного лейтенанта перед толпой иракцев отжиматься заставил. Сержант майору при всём честном народе велел закрыть рот и не возникать. А уж солдат вообще замечает только для того, чтобы наорать.
– И он увидел у тебя фотографию?
– Ага… То есть, да, мэм. Вот, моя невеста. И извлёк из того же кармана маленькую фотографию.
С неё задорно улыбалась симпатичная девчонка на вид не старше последнего класса школы.
– Она у меня над кроватью висела. Вы же понимаете, мэм. Я на фотографию посмотрю и иду спать счастливый.
Я понимала. Сколько раз моя семейная фотография помогала мне справиться с отчаянием. Стоило мне взглянуть на сияющую физиономию моей младшей сестры, держащей в объятиях нашу серую кошку, как сразу становилось гораздо легче.
– В инспекторский отдел жаловались?
– Жаловались, мэм. Сказали, что разберутся.
– Разберутся они, – проворчала я, – когда рак на горе свистнет. В общем, мне нечем тебя утешить. С юридической точки зрения приказ абсолютно легальный, и ты обязан подчиниться. Это я тебе говорю как адвокат. А как солдат солдату… У вас что, нет никаких мест, кроме тех, где вы работаете и спите? И потом подумай, не у тебя одного невеста. У других тоже есть фотографии, от которых они идут спать счастливые…
Он поднял на меня грустные недоумённые глаза, но я больше ничем не могла ему помочь. Я была рада, что в коридоре опять перегорели лампы, и он не видит, как я сгораю со стыда.
* * *
Я шла по коридору штаба незнакомой части, пытаясь найти нужную дверь. И вдруг остановилась, не веря своим глазам. На стене висел плакат. Два листа ватмана, склеенных сзади, а на них коллаж фотографий. Озорные мальчишки в бейсболках и девочки с косичками улыбались своим отцам. Десятки фотографий жён и подруг и каждая искала глазами того, которого провожала полгода назад. Кое-где попадались отцы, матери и даже бабушки – такие разные лица, но на всех было написано: мы молимся, чтобы ты вернулся домой. Над всем этим плакатом была большая надпись «THIS WE’LL DEFEND». Плакат жил своей жизнью, излучая свет любви и надежды. Я замерла перед ним, не в силах оторваться.
Сзади послышались голоса. По коридору направлялись два незнакомых офицера – полковник и подполковник. Они остановились перед плакатом, и старший сказал:
– Замечательная идея, Уиллогби. Я уверен, что это поднимет боевой дух ваших солдат.
Уиллогби подозрительно закашлялся и только после этого ответил:
– Да, сэр. Я стараюсь заботиться о моих солдатах.
Я могла бы кое-что рассказать о том, как подполковник Уиллогби заботится о своих солдатах. Но они в этом не нуждались. Они справились самостоятельно, защитили своих близких. Тех самых, чья любовь помогала им остаться людьми.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
