Еврейский Мир

Интервью было взято в 1996 году в Бруклине (США) Фондом исторических видеоматериалов о людях, переживших Холокост (Survivors of the Shoah Visual History Foundation)

— Я родился 28 сентября 1932 года в посёлке Каменка. Тогда это была Молдавская Автономная Республика в составе Украины. В мае 1941 года я закончил второй класс, а в июне началась война. Родители долго решали, уезжать или нет, пока не стало поздно, и нам пришлось остаться.

— Когда Вы узнали о начале войны?

— По выходным дням у нас в посёлке всегда были народные гуляния. Молдаване выходили в национальных одеждах. В одно из таких воскресений я катался на велосипеде. После этого я пришёл домой. Все сидели унылые, а я был весел. Тогда тётя сказала мне, что началась война. В моём возрасте я ещё не воспринимал войну всерьёз. Была финская война, воевали, но где-то далеко, и мы этого не ощущали. Так же было и в этот раз. Позже мы стали понимать, что на этот раз всё гораздо серьёзнее. А потом, когда фашисты пришли к нам, мы уже не только понимали, но и почувствовали.

— Как Вы узнали о том, что румыны и немцы продвигаются в вашу сторону?

— Я знал только про немцев. О румынах я узнал, когда они уже пришли. Но, видимо, взрослые знали о том, что румыны должны были командовать до Южного Буга, а дальше – немцы.

— Откуда вы узнали, что советские войска отступают?

— Мы видели, как они уходили, унылые, пешком. На подводах везли оружие. А мы стояли и махали им руками.

— Были и беженцы тоже?

— Беженцев мы не видели, они проходили мимо, т.к. у нас не было железнодорожной станции, только узкоколейка.
Когда советские войска ушли, в Каменке осталось только несколько солдат. На моих глазах они взорвали здание церкви, в которой находился военный склад боеприпасов. Ими также были подорваны казармы воинской части, здание Райисполкома и ещё ряд объектов. Каменка находится в лощине Днестра, и эти солдаты забрались на холм. И когда из-за Днестра пришли румыны, они стали стрелять по ним сверху из пулемётов. Румыны в панике пустились в бегство. Они кричали:»Unde drum la Nistru?» (Где дорога на Днестр?). Таким образом эти несколько советских солдат такой ужас на румын навели! Да и сами румыны были вояки не очень… Ну а потом румыны прислали подкрепление, и, видимо, ночью те советские солдаты ушли. Румыны вошли в посёлок и начали наводить свои порядки…

— Был ли такой период, когда в посёлке не было власти?

— Дня два-три.

— И как вели себя в эти дни неевреи?

— Все сидели тихо. А евреи собирались в тех еврейских домах, у кого был второй, задний выход, чтобы можно было убежать…
В один летний день в посёлок вошла немецкая разведка, человек 15 на лошадях, молодые парни. И они стали говорить евреям: «Не убегайте! Мы никого не трогаем, мы – разведка, нас никто не интересует, но сзади идут румыны- вот они наведут порядок!»
Следующей ночью в посёлок заскочили румыны и почему-то стали стрелять в памятник Ленина. Начались грабежи, стали собирать всех евреев…

— Был какой-то специальный приказ преследовать евреев?

— Это была их политика…
В ту ночь, когда ворвались румыны, мы были в доме у соседей, у которых был задний выход. Мы выскочили и спрятались в каком-то саду. Стало светать. Мы лежали под каким-то кустом. Видимо в этом саду пряталось много евреев. Потому что мы слышали, как кого-то выводили, их крики. Мама говорила:»Это семья таких-то.» Потом была слышна автоматная очередь, т.е. их расстреляли… И так мы прятались где-то пол дня. Потом вывели и нас. И привели на Рынок. Туда согнали всех евреев, кого не расстреляли. Там на стойках стояли пулемёты. И мы там сидели три дня. Без еды, без ничего. Даже дождик немного накрапывал. По ночам вызывали людей на допросы. Спрашивали, кто где работал, кого знал. Через три дня приехал какой-то высокопоставленный армейский чин и забрал всех молодых мужчин. А остальных отпустили по домам. У нас дома всё было разграблено, разбито, невозможно было войти в комнату. Через пару дней опять всех собрали возле базара, и опять несколько дней все сидели на улице. Видимо румыны ещё не всё успели разграбить. Постепенно пожилых людей и детей опять отпустили. Через дней 10 вернулись назад молодые мужчины, которых раньше забрали. Они были худые, избитые. После этого стали привозить евреев из близлежащих деревень и местечек. Их всех расселили по еврейским домам. У нас тоже жили две или три семьи из местечка Рашково. Женщина с двумя девочками, пожилой мужчина с женой и ещё какая-то семья. В Каменке сделали что-то типа гетто, но оно ещё не было огорожено. И так мы жили до осени. Чем мы жили? Мама немного шила. А у отца было много знакомых молдaван, которые помогали нам чем могли. Кроме того, мы же были дома и у нас ещё были какие-то запасы. Приезжим было тяжелее, но мы как-то делились.

— Были ли погромы в этот период?

Именно в этот период не было…
Почти всё еврейское имущество уже было разграблено до этого местным населением. Но надо же было надевать эту одежду! А людям всё-таки было неудобно. Видимо поэтому и ставили вопрос о депортации.
А румыны продолжали грабить по ночам. Они заранее выбирали себе какой-то дом и грабили уже остатки, по мелочам. У кого-то остались серьги, у кого-то кольцо, часы… Солдаты заходили в дом и всех обыскивали. Могли и избить, если им что-то не нравилось.

Потом стали поговаривать, что нас будут выселять.
Ближе к зиме прибежал один парень из Песчанки (Винницкая область) и рассказал, что ночью к ним пришли жандармы, собрали всех евреев и увели. А его родители жили в Каменке и он убежал к ним. Недели через две в Каменку пришли те же самые жандармы (парень из Песчанки узнал их), собрали всех евреев на площади и погнали этапом. Говорили, что ведут к Южному Бугу, где были большие лагеря смерти. Было холодно, уже выпал первый снег. Дням нас гнали, а ночью расселяли на скотных дворах. Ничем не кормили, мы перебивались как могли сами. Были хорошие люди из местных, которые давали кусочек хлеба. И вот там мы двигались. Ходили слухи о том, что румыны получили телеграмму, будто на Южном Буге бушует какая-то эпидемия, и нас поворачивают в другую сторону. Нас привели в посёлок Кривое Озеро (на тот момент Одесская, а сейчас Николаевская область) и передали местным полицаям. Говорили, что мы будем работать там на каких-то заводах. На какое-то время нас оставили без надзора, и люди решили уйти обратно в Каменку. Почему, чем мы руководствовались, я не понимаю…
Мы пошли обратно точно так же, пешком, но уже, конечно, без надзора. Мы вернулись в Каменку. Было уже холодно. Дома были пустые стены…

Через три дня нас опять среди ночи подняли румыны и повели к Днестру. Нас согнали в парк. Люди стали поговаривать о том, что нас хотят топить в Днестре. Но через несколько часов ожидания нас опять погнали по этапу к Южному Бугу. На этот раз нас гнали совсем другие жандармы. Они расстреливали отстающих. А ведь среди нас были и старики, и маленькие дети, и больные. Я помню одного человека из Бессарабии. У него был парализованный отец, которого он таскал на плечах. Он бежал с ним в начало колонны и садился. А когда колонна проходила, он опять бежал в её начало. В конце концов он выбился из сил и не мог двигаться дальше. Жандарм сказал ему: «Или ты оставляешь старика, или мы убьём тебя!» Он не согласился бросить отца, и их убили обоих… И вот так каждый день, когда мы уходили, оставались трупы расстрелянных… Так мы и двигались…

В каком-то селе колхоз выделил нам три подводы. Туда посадили стариков, больных и маленьких детей. Меня тоже посадили на одну из этих подвод. И возчики решили повезти нас в лагерь смерти, находившийся в районе Бирзулы (Котовск, Одесская область). Но вы знаете как это бывает, что иногда из-за какой-то мелкой детали человек остаётся жить или погибает. Когда привезли бессарабцев, у них были кружки цвета румынского флага (Tricolor). У нас таких не было, и мне они всегда очень нравились. И когда мы заезжали на территорию лагеря, я увидел, что там лежит такая кружка. Нас выгрузили у одного из бараков, и эти подводы уехали обратно. Мы зашли в барак. Какой-то старик лежал на соломе. Наши старики тоже легли. Но меня всё мучала эта кружка. И я решил вернуться за нею. На территории лагеря я увидел ямы с незарытыми трупами. И вдруг я заметил вдали нашу колонну, где были мои родители. Я побежал за ними и догнал их. А те, кто остались в лагере, все погибли. Я один из этой группы, которую везли на трёх подводах, выжил, благодаря этой кружке…

Наступили морозы. Нас продолжали гнать дальше. С нашей семьёй произошла такая вещь. Когда нас гнали в первый раз, мы оставили старшую сестру у одной украинской женщины. Это считалось за счастье, если кто-то соглашался взять еврейского ребёнка. Люди понимали, что идут на погибель, и хотели спасти хотя бы детей. И действительно, многие спаслись именно таким образом. Так что когда нас гнали второй раз, мы уже были втроём, без сестры…

И вот так мы шли от села к селу. В одном из сёл была остановка, и нам сказали, что в этот день мы никуда не будем двигаться. И мы пошли с мамой в село на поиски еды. А когда мы вернулись, то увидели, что сарай пустой и никого нет. Видимо всех срочно подняли и погнали дальше. Мы пошли догонять нашу колонну. Нас догнал румынский солдат, который тоже, видимо, куда-то отлучался, и отстал. Он приказал нам идти за ним.
К вечеру мы добрались до какого-то села. Нам сказали, что евреев поместили в конюшне. Когда мы подошли к ней, то оттуда вышел отец и стал ругать нас за то, что мы догнали колонну. Он сказал, что пойдёт забрать сестру, а нам сказал возвращаться в Каменку, где мы и встретимся после. Сейчас я, конечно, не понимаю, как мы могли тогда согласиться на это… Но тогда нам казалось, что это имеет какой-то смысл… Больше мы не видели ни отца, ни сестру…
Мы с мамой убежали и стали скитаться от села к селу.

— А чем же вы питались всё это время, когда вас гнали по этапу, и когда вы скитались с мамой вдвоём?

— Были сердечные люди, которые выносили еду к колонне, помогали нам чем могли. Причём это были люди из беднейших. Я вам расскажу, как мы ориентировались. Если мы видели дом под жестяной крышей, мы никогда туда не заходили. Богатые нам, как правило, никогда ничего не давали. А в таком домике под соломенной крышей, который еле стоял, бедные люди всегда делились с нами чем имели…

В одном селе нас застала пурга, засыпало все дороги. Мы застряли там на пару недель. Потом была ещё одна пурга, и мы застряли в другом месте. Фактически, эти задержки нас и спасли…
Наконец, когда уже пробили дорогу, мы пришли к Днестру, недалеко от Каменки. Нам стали попадаться знакомые молдаване. И они говорили, что нам в Каменку идти нельзя, потому что там евреев убивают. Оказывается, пока мы с мамой двигались, евреи вернулись. И вернулась моя сестра тоже. Сын той женщины, которая её приютила, вернулся с плена, и ей пришлось уйти. В Каменке собралось приличное количество евреев. Нам также рассказывали, что до этого приходил мой отец. Он даже не зашёл в дом, просто сидел на ступеньках. Интересовался у местных, не приходили ли мы. Больше его никто не видел. Как мы узнали потом, его расстреляли…

Где-то в феврале 42-го всех евреев собрали ночью, вырубили прорубь в Днестре и всех утопили. Нескольким семьям всё же удалось вырваться. Одна женщина рассказывала, что она искала мою сестру, чтобы забрать её с ними. Но как раз в этот вечер сестры не было. Как говорится, ей не было суждено, и её утопили вместе со всеми…

Известен случай, когда одна женщина перед тем, как её толкали в прорубь, ухватила румына за шею у утащила с собой под воду…

А когда подошли мы, то местные молдаване уже об этом знали. Они сказали, что нам нельзя возвращаться. И мы повернули назад, в сторону Украины…
Была очень суровая зима. Мы опять шли от села к селу, и таким образом хотели добраться до Крыжополя (Винницкая область). Там было очень большое гетто. И когда до Крыжополя оставалось километров 15, мы зашли в какой-то домик погреться. Там жил один старик. Он нас покормил. И сказал: «Зачем вам идти в такой далёкий путь с ребёнком? Лучше пойдите в соседнее село, Ольшанку, до него всего 7 километров.» Мы послушались его совета, и когда пришли в Ольшанку, то оказалось, что там тоже есть евреи. Там испокон веков жили три брата с семьями. И беженцы. Там даже были наши земляки, три каменские семьи. Мы спросили у них, что нам делать, и нам посоветовали пойти к старосте. Когда мы пошли к нему, то он спросил, ничего ли у нас нет из ценностей, и сказал, что ничем не может нам помочь и сказал нам идти в Крыжополь. Но мама сказала, что она уже больше не может идти и решила на свой страх и риск остаться. И мы стали скитаться в этом селе. Оно оказалось очень большим. Там жили в большинстве своём довольно порядочные люди. Мы ночевали по разным домам. Мама помoгала хозяевам копаться в огороде. Становилось всё теплее. Одежда на нас уже поизносилась…
Один раз мы заблудились и случайно попали в центр села. Нас догнал сын старосты и сказал, что Шеф де пост (командир румынского жандармского поста) уже знает о нас, и либо мы сегодня уберёмся из села, либо нас арестуют. Мама сказала, что она больше не может никуда идти, и решила пойти сдаться в Примэрию (сельсовет). Когда мы пришли туда, мама была белая от страха. Мы сказали, что мы – евреи, и спросили, что нам делать. Нас послали к камому-то служащему, который заполнил анкеты и ознакомил нас с правилами. Мы обязаны были отмечаться у старосты каждый день утром и вечером. Нас должны были посылать каждый день по графику на работу.
И мы поселились в Ольшанке уже официально. Там было несколько домов в центре, где жили все евреи, человек 100 – 150. Дома были огорожены проволокой. Сапожники, портные и другие квалифицированные рабочие занимались своей работой. А тех, кто как и моя мама не имели рабочей профессии, посылали на сельхозработы. Я ходил вместе с мамой. По четвергам мама работала на румынском жандармском посту, находящемся в 5 километрах от Ольшанки в селе Вербка. Там постоянно что-то строили. То конюшню, то гараж, то столовую. Мама покрывала стены глиной…

— Что вы остальное время делали, как вы питались?

— Моя мама когда-то умела вязать чулки. В тот период людям не было что надеть. А у крестьян были овцы, шерсть. И мы стали вязать им чулки. А за это крестьяне давали нам муку и продукты. Я тоже научился вязать. И предложил маме делать также и кофточки. Мама не умела, но другие женщины показали мне как, и мы стали вязать кофточки. Вот этим и зарабатывали себе на жизнь.

— В каких домах вы там жили?

— В селе было много пустых домов, некоторые же эвакуировались. Нам нельзя было выходить за огороженный проволокой участок. Когда приезжал офицер из Вербки, начинались проверки. А когда он уезжал, было поспокойнее.

— Не было ли случаев погромов со стороны местного населения?

— Нет, не было. В основной своей массе люди были очень порядочные и относились к нам с пониманием.

— Вы носили определённые знаки?

— Да, носили на левой стороне груди жёлтые шестиконечные звёзды, пришитые на чёрный кружочек. Мы их делали сами. Нам мама их сшила из кусочков кожи. А один человек сделал из двух-копеечной монеты такую красивую звезду, что она была похожа на Звезду Героя… У нас могли быть серьёзные неприятности, если мы не надевали эти звёзды.

В этом селе стояли восемь немецких связистов, которые ни во что не вмешивались. Всем командовали румыны. Но немцы требовали, чтобы к ним посылали на работу. Даже и меня один раз послали перебирать картошку. Однажды приехал румынский офицер и его задело, почему немцы забирают к себе людей на работу. Он собрал евреев, пиливших в этот день немцам дрова, и приказал их избить. На крики сбежались немцы и страшно поругались с румынами. Румынский офицер кричал, что он здесь хозяин, а немцы говорили ему, что какой он, мол, хозяин, когда немцы главнее… Вот такой инцидент был тоже…

Так мы и жили там до марта 1944 года, вплоть до нашего освобождения… Как-то утром к нам прибежали люди и сказали, что видели танки со звёздами. А к одной женщине ночью приходил сын – это была разведка Красной Армии. Но люди ещё как-то сомневались. Больше всего мы боялись того, что румыны уничтожат нас, когда будут убегать. Но в ту ночь, когда Красная армия стала наступать, румыны убежали настолько быстро, что никого не успели тронуть. Через пару дней пошли штрафные батальоны – оборванные, без формы. Мы никак не могли поверить, что это Красная Армия. А через несколько дней пошла регулярная армия. Они были в погонах, и мы их испугались, т.к. до войны военные ходили в петлицах, а о смене формы мы ничего не знали. Мы вышли за пределы гетто, свободно ходили по селу, общались с солдатами и радовались русской речи. Стали появляться солдаты-евреи. Они очень удивлялись тому, что мы спаслись, т.к. до сих пор не встречали выживших евреев на освобождённых территориях…

Мы подождали, пока потеплеет, и где-то под Пасху пошли домой. Мы находились всего в 25 километрах от Каменки. Но это был уже другой жандармский округ. И тем, кто остались там, пришлось значительно хуже, чем нам.

Мы вернулись домой. Наш дом был разрушен. Мы пошли в райисполком. Люди нас знали. Председатель помог нам с жильём…

— У вас была большая семья. Вы что-нибудь знали о ваших родственниках в период войны?

— Нет, в период войны мы ничего о них не знали. Когда мы уже вернулись, то узнали о гибели отца и сестры. Через некоторое время мы получили письмо на адрес сельсовета. Мой дядя, мамин младший брат, воевавший в Красной Армии, разыскивал нас. Вот так мы и связались с ним. Первое, что он мне прислал – это пара солдатских ботинок. Они, правда, были великоваты, но зато я уже мог выйти на улицу в грязь. До этого мне вообще нечего было надеть. Если на еду мы хоть как-то ещё могли себе заработать, то с одеждой была полная беда…

— А что стало с теми родственниками, которые остались в Каменке?

— Они все погибли… Моя бабушка, другие мамины родственники. Многих гнали по этапу. Люди умирали, замерзали, их расстреливали…

— В период когда вас освободила советская армия, как к вам относились офицеры-неевреи? Не было ли проявления антисемитизма?

— Нет, не было. К нам относились очень хорошо и даже с сочувствием. Мы не чувствовали неприязни. Был какой-то единый порыв. Мы были очень довольны свободой. А потом, когда уже стали мобилизовывать местное население, и они стали проходить через село, вот там уже были разные отщепенцы, которые ещё застали оккупацию. Они, до того, как приняли присягу, вели себя по разному. Некоторые были озлоблены, что их призывают в армию, ведь многие бежали из армии во время отступления.

— А не чувствовали ли вы проявления антисемитизма со стороны местных жителей, когда вы вернулись в Каменку?

— Нет, все притихли, многие боялись, ведь были суды. В Сороках, временной столице Молдавии (до освобождения Кишинёва), работал СМЕРШ. Судили старост, пособников румын, мародёров – их всех попересажали. И я помню, мама тоже выступала в суде как свидетель.

— Что было после того, как вы вернулись в Каменку?

— Мы начали потихоньку обустраиваться. Я пошёл в школу. Потом закончилась война. С каждым днём становилось легче, было снижение цен, потом отменили карточки. Я закончил семь классов, и поступил в техникум в Одессе.

— Много евреев вернулось в Каменку?

— Нет, очень мало, по сравнению с тем, что было до войны. Но потом начали возвращаться люди из эвакуации. И опять собралось много евреев. А потом люди потихонечку начали переезжать в города. Но наша семья осталась.

Оцените пост

(голосовало: 7, средняя оценка: 4,43 из 5)

Загрузка...

Поделиться