Шмулю Каперзона в Краснополье все звали Англичанином. И его папу Меера Каперзона звали Англичанином. И его дедушку Исроела Каперзона звали Англичанином. И их прадедушку Шлому Каперзона звали Англичанином. И их прапрадедушку Самуэля Каперзона тоже звали Англичанином и, надо сказать, он был самым настоящим жителем туманного Альбиона, которого привез в Краснополье учителем для своих отпрысков местный Ротшильд — Мойша Брагин. За долгие годы проживания Каперзонов в местечке все так привыкли к этому прозвищу, что просто не представляли себе, как это может быть Краснополье без Англичанина. Ну, все равно как Эдинбург без шотландца. И никто, конечно, не мог подумать, что Шмуля станет Последним Англичанином в Краснополье.
Со Шмулей я учился в одном классе целых пять лет, с первого по пятый класс. Был он маленький, худенький мальчик с большим «еврейским» носом, совсем не похожий на англичанина, в меру прилежный ученик и бессменный чтец на всех школьных и клубных концертах, посвященных праздникам. Читал он всегда только что-нибудь из Маяковского и читал, несмотря на свой юный возраст, так выразительно и громко, что все зрители в клубе буквально вздрагивали, как будто слушали правительственное сообщение. Наша «русачка» говорила, что у Шмули большое будущее и он обязательно станет артистом, как Качалов, или диктором, как Левитан. Ежегодно ездил Шмуля на областные и республиканские конкурсы художественной самодеятельности, откуда привозил грамоты, которыми его папа Меер Исроелович увесил весь дом. Как говорила Шмулина мама Роза Яковлевна: «У нас не дом, а синагога!»
Почему наличие грамот у нее ассоциировалось с синагогой, а не с «красным уголком», было известно только ей одной.
Успехи Шмули никого в Краснополье не удивляли, все к ним привыкли. Но когда Шмулю включили в художественный коллектив, который должен был представлять республику на каких-то торжествах в Кремле, Краснополье ахнуло и замерло: наш Шмуля будет выступать перед самим товарищем Сталиным!
Председатель райпотребсоюза, по указанию райкома, специально для Шмули привез из областной базы черные брюки, белую рубашку и шелковый пионерский галстук. Мама Шмули всем показывала эти брюки, объясняя по-еврейски, что они из чистой шерсти! И такие имеют только секретарь райкома, председатель райпотребсоюза и Шмуля!
Перед отправкой в Москву всех артистов собрали в Минске, и программу просмотрел секретарь ЦК по идеологии. Шмуля читал отрывок из поэмы Маяковского «Владимир Ильич Ленин». Голос Шмули заставил, как всегда, дрожать зал, несмотря на то, что он был почти пустой, — в зале, кроме секретаря, сидели еще человек пять, которые смотрели на секретаря, а не на сцену. Когда Шмуля дошел до слов «Партия и Ленин — близнецы-братья, кто более матери-истории ценен?», казалось, задрожали даже огромные люстры, и, тут буквально на полуслове, неожиданно для всех, секретарь по идеологии остановил Шмулю:
— Прекрасно, — сказал он и захлопал в ладони, — прекрасно, но маленькое замечание к тексту: в наше время эти строки поэта надо читать по-другому! В наше время партия и Сталин — близнецы-братья! Так и прочитайте этот отрывок на приеме в Кремле! Думаю, если бы поэт был жив, он именно так бы читал эти строки!
И именно так Шмуля прочитал стихи в Георгиевском зале Кремля. Он очень боялся ошибиться и, выйдя в залитый светом зал, уставленный столами, ломящимися от яств, за которыми сидели члены правительства и гости, Шмуля несколько минут стоял, ничего не видя и ничего не понимая; но потом его взгляд вдруг встретился со взглядом Сталина, сидевшего буквально в полушаге от него, и, как Шмуле показалось, Сталин подбадривающе подмигнул ему: мол, давай, не трусь! И он, преодолев волнение, начал читать. С каждой строчкой голос набирал все большую и большую высоту и загремел набатом в строках о Сталине:
«Партия и Сталин, кто более матери истории ценен?
Мы говорим партия, подразумеваем Сталин,
Мы говорим Сталин, подразумеваем партия!»
Когда он закончил, зал разразился аплодисментами. И тут Шмуля увидел, что Сталин зовет его к себе — пальцем, совсем, как краснопольский парикмахер дядя Моня, когда звал его за конфетой. Он подошел.
— Хороший у тебя голос, мальчик, — сказал Сталин. — Я скажу товарищу Левитану, что растет ему замена. — Он рассмеялся и, посмотрев на сидящего рядом Ворошилова, сказал: «Я всегда говорил, что незаменимых у нас нет!». Потом он опять повернулся к Шмуле и неожиданно щелкнул его довольно больно по носу: «Но прочитал ты стихотворение неправильно! Будь я твоим учителем, я бы тебе пятерку не поставил. Товарищ Маяковский про товарища Сталина не писал. Он писал про товарища Ленина! А товарищ Сталин — просто ученик товарища Ленина». Сталин пронзительно посмотрел на Шмулю и спросил: «А ты откуда, мальчик?»
— Из Краснополья, — сказал Шмуля.
— Хорошее слово, — сказал Сталин, — боевое! Красное слово! И Сталин опять щелкнул Шмулю по носу: «Интересно, какое тебе в школе придумали прозвище? Меня Сосело звали! Маленький Сосо! А тебя как? Маленький носатик?»
— Нет, — сказал Шмуля, — меня дразнят Англичанином.
— А почему Англичанином? — удивился Сталин. — На сэра Уинстона Черчилля ты совсем не похож!?
— Не знаю, — пожал плечами Шмуля, — только и папу моего дразнили Англичанином. И дедушку.
— Непонятно, совсем непонятно… Сталин задумчиво посмотрел на Шмулю, потом резко повернулся к Ворошилову и неожиданно для наркома буквально вырвал у него из рук огромную гроздь винограда, которую тот уже подносил ко рту:
— Клим, вместо того чтобы есть третью гроздь, угости фруктом юного Левитана! Такой фрукт не растет в его Краснополье и… в Англии тоже. И Сталин протянул ворошиловский виноград Шмуле…
… Вечером, продолжая празднование на даче, Сталин утром вспомнил о Шмуле:
— Хороший голос у мальчика, прекрасный голос! Когда-нибудь такой голос объявит о победе мирового пролетариата во всем мире! — Сталин обвел подозрительным взглядом сидящих вокруг соратников и уткнулся взглядом в Кагановича:
— Лазарь, а почему у ваших такие хорошие голоса?
— Не знаю, Иосиф, — пожал плечами Каганович. — У меня такого голоса нет!
— Конэчно, нэт, — хмыкнул Сталин, — если бы у тебя был такой голос, то политбюро назначило бы тебя объявляющим на Белорусском вокзале, а не министром железных дорог! Кстати, Лаврентий, — Сталин повернулся к Берии, — поинтересуйся, откуда в Краснополье англичане? От этих англичан можно ожидать всякого! Может, они из Лондона подкоп сделали до этого Краснополья и потихоньку ихних евреев к нам переправляют?
И Лаврентий поинтересовался…
Когда Шмуля вернулся в Краснополье, дома его никто не ждал. За день до его возвращения дядю Меера и тетю Розу ночью арестовали, приехал за ними «воронок» из области. Как по секрету говорил милиционер, присутствовавший свидетелем при обыске, их обвинили в работе на английскую разведку.
— Шпионы яны! — сказал милиционер, сам не веря своим словам и в оправдание добавил: «Так сказали!»
А Шмулю, на удивление всех, не отправили в детский дом, как других детей «врагов народа», и даже не конфисковали их дом на Центральной улице, хотя на него зарилось местное начальство: несколько раз оно осматривало дом, но так и не решилось поселиться: наверное, сверху не давали указаний — все-таки Сталин назвал Шмулю «сменой Левитана»! Тетя Рива, сестра Шмулиной мамы, забрала мальчика к себе в развалюху на краю поселка, а дом оставила как зачумленное место, даже не заколотив двери.
Шмуля перестал читать стихи Маяковского и вообще участвовать в художественной самодеятельности. После пятого класса он бросил школу и устроился учеником часовщика в местном Доме быта. Районо, всегда следившее за тем, чтобы все ученики обязательно заканчивали семилетку, на этот раз не проявило старания…
Больше Шмулю Англичанином никто в Краснополье не звал. Никогда.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
