ОБЪЕДКИ ДУХОВНОГО ПИРА («Ки-тице»)

В недельной главе «Ки-теце» сказано: «Если найден будет кто лежащим с женою замужнею, то да умрут они оба: человек, лежащий с этой женщиной, и женщина эта, и истребишь ты зло из Израиля» (Дварим 22.22).

Грех этот относится к трем наиболее тяжким, причем наказание за него – лишение жизни — при известных условиях остается в силе и в наши дни, когда не существует судебной инстанции, уполномоченной выносить смертные приговоры.

Действительно, в трактате «Сангедрин» (74) сообщается: «Сказал раби Йоханан: “Пришли мудрецы к единому мнению. Все запреты Торы, если говорят еврею: “Нарушь их или умрешь”, пусть нарушит и не умрет. Исключение составляют запрет идолопоклонства, запретные половые связи и запрет кровопролития (убийства). Еврей обязан погибнуть, но не преступить их («яарэг ве ло яавор»)”.

Итак, супружеская измена по своей пагубности приравнивается к измене Богу, и к измене себе самому (жизнь, приобретенная ценой убийства невинного человека, призрачная жизнь).

И это понятно, Синайское откровение видит в супружеских отношениях основу своей антропологии, относит брачные отношения к фундаментальным экзистенциальным характеристикам человека, как сказано: «Неженатый человек – не человек» (Ибамот 63.а)

Сексуальная отношения – это не просто одно из жизненных удовольствий, в первую очередь это основание человеческой личности.

Слова «Благословен Ты, создавший человека по Своему образу» произносятся не в тот час, когда человек родился, а в день его свадьбы. Согласно Синайскому откровению, человек – это супружеская пара.

Сам Всевышний представляет собой единство Всесвятого, да будет Он благословен, и Шехины Его. И человек, являющийся Его образом, также полноценен лишь тогда, когда он представлен союзом мужчины и женщины.

Но тем самым супружеская измена разрушает основы богоподобия, разрушает основы личностной идентификации.

Наконец, не следует забывать, что избрание Израиля — это избрание семьи, а не просто «сообщества верных», что в основе святой, посвященной Всевышнему общины лежат именно супруги, именно брачные пары, а не просто «индивиды», что, кстати, однозначно просматривается уже в знаке завета – обрезании: ведь крайняя плоть — это плоть, связующая мужчину с женщиной, и отсекая это связующее звено, еврей как бы посвящает себя Всевышнему на уровне брачного союза.

В этом отношении иудаизм решительно расходится с христианством, которое заострено как раз на «индивиде», безотносительно к его половой принадлежности.

Подход этот заложен уже самим культом основоположника христианства – одинокого целителя и проповедника («лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнезда; а сын человеческий не имеет, где приклонить голову»).

Внимание к индивидуальному ядру человеческой личности невольно ведет к затушевыванию половой принадлежности.

В рамках иудаизма такой тенденции не возникает. В рамках иудаизма Бог создал два различных, но одновременно равноценных человеческих рода: мужской и женский. Женщины являются для мужчин сестрами по разуму, мужчины для женщин – братьями. Они люди, каждый в своем роде.

Но христианство абстрагирует эту данность, в пределе стремясь к преодолению половой различенности, как сказано: «Нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного, нет мужского пола, ни женского» Галат 3.28).

В гностическом евангелии от Фомы эта идея доведена до предела заданного восточной мистикой, направленной на упразднение дуальности материального мира: «Иисус сказал им: Когда вы сделаете двоих одним, и когда вы сделаете внутреннюю сторону как внешнюю сторону, и внешнюю сторону как внутреннюю сторону, и верхнюю сторону как нижнюю сторону, и когда вы сделаете мужчину и женщину одним, чтобы мужчина не был мужчиной и женщина не была женщиной, — тогда вы войдете в (царствие)» (27)

Между тем заканчивается Евангелие от Фомы, казалось бы, противоположным утверждением: «Симон Петр сказал им: Пусть Мария уйдет от нас, ибо женщины недостойны жизни. Иисус сказал: Смотрите, я направлю ее, дабы сделать ее мужчиной, чтобы она также стала духом живым, подобным вам, мужчинам. Ибо всякая женщина, которая станет мужчиной, войдет в царствие небесное».

Тем не менее, изречения эти представляются связанными и закономерными, если учесть, что стремление к стиранию пола тождественно возвращению к истоку, равнозначно возрождению образа Адама, т.е. Первого Человека до его разделения на мужчину и женщину.

Мидрашистский ответ на этот вопрос двояк. Согласно одной версии, Первый человек был двуполым андрогином, согласно другой — мужчиной, который в силу отсутствия женщины, определялся как собственно человек.

Первая модель возвращения отражает, таким образом, логику трансгендерного перехода (при котором один пол оказывается в наличии, а другой – в анамнезе), вторая – радикального феминизма, добивающегося отождествления женщины с мужчиной.

Этой же логикой, по-видимому, объясняется христианское представление о Всевышнем, как о носителе исключительно мужского начала.

Действительно, объявив Бога триединым, отцы церкви в то же время умудрились все три Божественных лица, т.е. даже Святого Духа (на иврите слово «дух» женского рода) – объявить мужскими, полностью изгнав из Его сущности женское начало. Мужское в этом подходе отождествляется с собственно человеческим.

Так или иначе, но упор на индивидуальности – сам по себе, несомненно, ценный – ведет к игнорированию женского начала, которое лишается онтологического смысла, превращаясь в эстетическую бирюльку, что не может не сопровождаться девальвацией ценности семьи и брака.

Бремя пола мешает христианину, стремящемуся быть только человеком. Его отношение к своей половой сфере сродни философскому отношению Канта, радовавшегося на смертном одре тому, что ему удалось избежать механических телодвижений, лишенных метафизического смысла.

Брак — это пункт, в котором церковь, назвавшая себя «Израилем по духу», фронтально противопоставила себя «Израилю по плоти». Монашество считается церковной традицией неким высшим служением, а брак, который хотя и признается церковным таинством, в первую очередь расценивается как уступка плоти.

Основатель ордена редемптористов Альфонсо Лигуори (1696-1787) писал: «Согласно древнему закону, евреи были народом, избранным Богом, в отличие от египтян. Согласно же новому закону, избранники Бога монахи, в противоположность светским людям».

Причем это отношение сформировалось на самых ранних этапах церковной истории. Так, уже апостол Павел писал: «Хорошо человеку не касаться женщины. Но во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа» (1 Кор 7.1-2).

В конечном счете тенденция эта была сбалансирована верой в то, что брак является церковным таинством, т.е. наполнен определенным религиозным смыслом.

Таким образом, на протяжении веков христианские народы все же чтили семейную жизнь и духовно обеспечивали свое брачное сосуществование.

Однако в условиях угасания веры парадоксы индивидуалистической антропологии, глубоко укоренившиеся в общей культуре, выползли наружу в самом неприглядном виде.

Радикальный феминизм и трансгендерные скитания – это объедки того духовного пира, которым являлась двухтысячелетняя история христианской цивилизации.

Закономерно, что изгнанная из учебных заведений молитва заменилась на Западе уроками гендерной самоидентификации и порнографией, представляемой «сексуальным просвещением».

Но истинный индивидуализм не отделим от пола, как сказано в трактате Нида: «Господь «решает над каплей, кто из нее произойдет — мужчина или женщина, слабый или сильный, бедный или богатый, низкорослый или высокий… а также решает все, что с ним (человеком) случится. Но будет ли он праведным или нечестивым — этого не решает, а отдает выбор в руки самого человека, одного его…».