Из плеяды первых — Эрих Хартман (1922–1999)

Фото: cameralabs.org

Около пятидесяти лет Эрих Хартман посвятил фотографии. Он был из плеяды первых фотографов, примкнувших к известному фотоагентству «Магнум», образованному в 1947 году Анри Картье-Брессоном, Робертом Капой, Дэвидом Сеймуром и Джоржем Роджером.

Как фотожурналист Хартман, зарабатывая на хлеб насущный, делал фоторепортажи во многих частях света для ведущих журналов и фирм. Но, как он отмечал, «наряду с этим и переплетаясь, была другая фотографическая деятельность, исследование, главным образом, аспектов жизни самого себя… и некоторых факторов, воздействующих на неё…».

Таким важнейшим жизненным фактором для Хартмана стало фотографирование концентрационных лагерей Второй мировой войны, как напоминание о погибших евреях в Холокосте и как назидание будущим поколениям.

Разъезжая по миру, делая служебные фоторепортажи, Эрих Хартман вместе с тем оставался чутким фотохудожником, воспринимавшим в окружающей среде многие только им увиденные приметы.

Эрих Хартман родился в маленьком городке Пассау на Дунае, неподалёку от австрийской границы, в еврейской семье среднего достатка Макса и Ирмы Хартман. В 1938 году с приходом к власти фашистов положение семьи ухудшилось. Отец, будучи социал-демократом, находился под угрозой отправки в первый, так называемый «трудовой лагерь» в Дахау, куда поначалу репрессировали политически неблагонадёжных. В том же году семья переезжает в многоликий Мюнхен, где можно было находиться не столь на виду. Но с обострением обстановки в стране в августе 1938 года родители Хартмана с детьми эмигрируют в США. Они обосновались в Олбани, Нью-Йорк.

Эрих Хартман начал работать на текстильной фабрике, посещая вечерние классы в школе, а затем вечерний курс лекций в Siena College. В 1943 году он добровольно вступает в армию США. Вначале Эрих служит в Англии, участвует в операции по вторжению в Нормандию, а затем, до 1946 года, работает переводчиком в Бельгии и Германии.

Вернувшись в 1946 году в Нью-Йорк, Эрих Хартман решил посвятить себя фотографии, которой он увлёкся ещё в восьмилетнем возрасте. Он устраивается ассистентом портретного фотографа Джорджа Фейера. Начинает изучать фотографию в Школе социальных исследований (1948 –1950), где его преподавателями были бельгийский фотограф и музыкант Чарли Лейренс, фотограф Береника Эббот, фотограф и дизайнер Алексей Бродович.

В начале 1950-х годов Эрих Хартман, став свободным фотографом, занялся портретированием и фотожурналистикой. Он делает портреты архитектора Вальтера Гропиуса, писателя Артура Кёстлера, актёра Марселя Марсо, музыкантов Леонарда Бернстайна и Гидона Кремера…

Музыка в жизни Эриха занимала значительное место наряду с фотографией. Он вспоминал: «Музыка увлекла меня ещё до фотографии. В родительском доме музыка не часто звучала, исключением был лишь граммофон с ручным заводом, на котором я украдкой неоднократно слушал арии из «Кармен». Это было ещё до того как я научился читать».

Интерес к музыке сохранится. Он сфотографирует артистов нью-йоркского Джульярдского струнного квартета и музыкантов на ежегодном Локенхаузском фестивале камерной музыки в Австрии, основателем которого был виолончелист Гидон Кремер, где выступали пианисты Владимир Ашкенази и Олег Майзенберг. Фотографии из «музыкальной» коллекции Эриха Хартмана экспонировались на двух персональных выставках в 1989 и 2007 годах.

Фотожурналистская деятельность Хартмана была обширна и разнохарактерна. Для журнала Fortune он снимает промышленные и строительные объекты. По контрактам с фирмами AT&T, Boeing, Ford, Citroen он разъезжает по Америке, посещает Европу и Японию.

В 1951 году Эриха Хартмана приглашают в «Magnum Photos». Сначала он — ассоциированный член объединения, а с 1954 года становится действительным членом этой известной международной организации. В 1975 и 1979 годы Хартман избирается вице-президентом американского отделения «Magnum», а в 1985 году — президентом. В отличие от других фотоагентств, фотографам «Magnum» позволялось удовлетворять свои личные творческие интересы на протяжении долгого времени, не будучи связанными жёсткими условиями договора.

Начальные годы сотрудничества Хартмана с «Магнум» отмечены его первой персональной выставкой фотографий 2Sunday with the Bridge», посвящённой Бруклинскому мосту, состоявшейся в The Museum of the City of New York в 1956 году. Вторая выставка «Out Daily Bread» и презентация одноимённой книги, спонсируемые Pillsbury Company, состоялись в 1962 году в нью-йоркском The Coliseum.

Наиболее значительной творческой работой Хартмана стал большой цикл фотографий двадцати двух немецких концентрационных лагерей в Германии, Польше, Чехословакии, Австрии, Франции и Нидерландах. Об этом своём личном проекте Хартман писал: «Желая напомнить об этой трагедии, я почувствовал необходимость дать физическим остаткам многих лагерей и некоторым мемориалам заговорить о себе. Холодом молчания настоящего они говорят не только о бедствии, которое не должно быть забыто, но также о факте, что ужасы, которые тогда бушевали, не единичные события, и что с того времени во многих регионах мира подобные преступления были и продолжают совершаться, и то, что было сделано с жертвами тех преступлений, сделано, в конце концов, с каждым человеком на земле, включая меня и тебя».

Большую часть фотографий концентрационных лагерей Эрих Хартман сделал преимущественно зимой 1994 года, хотя первые снимки датируются ещё 1961 годом. Он изначально решил, что будет делать только чёрно-белые фотографии. Хартман говорил: «Каждый день, который я провёл, обходя бывшие лагеря, я не хотел ничего больше, как уйти оттуда как можно быстрее, и каждый день я был благодарен камере, бездушной машине, которая пытается отразить то, что я чувствовал».

На фотографиях Эриха Хартмана с ужасающими подробностями воскрешается мир двадцати двух концентрационных лагерей в Освенциме, Бухенвальде, Майданеке, Дахау, Треблинке и во многих других неприметных европейских городках, получивших печальную известность после Второй мировой войны.

Все лагеря строились примерно по одному плану, со свойственным гитлеровцам педантизмом, любовью к порядку и … цинизмом. Железнодорожная одноколейная ветка обрывается у последней станции. Конечный пункт назначения. Она заснежена в Бухенвальде (Германия, неподалёку от Веймара), заросла сорной травой в Собиборе (Польша), перегорожена деревянной балкой в Треблинке (Польша). Обратного пути нет. У главных ворот Бухенвальда «пассажиров» встречала надпись «Jedem das Seine» («Каждому своё»), в лагере Терезин — «Arbeit Macht Frei» («Труд делает свободным»). Этими, цинично звучащими здесь афоризмами, фашисты встречали своих жертв. Сотни тысяч людей в Бухенвальде так и не узнали, за что их «своё» оказалось столь трагичным. И это в десяти километрах от Веймара, дома великого Гёте.

В шестидесяти километрах восточнее Варшавы среди песков и болот затерялась маленькая узловая станция Треблинка. От станции, в лес, уходила одноколейная дорога, где находился песчаный карьер. Осенью 1941 года это малолюдное место было выбрано рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером для строительства концентрационного лагеря. Вскоре вблизи карьера был сооружён трудовой лагерь №1. Вся территория лагеря разделялась на прямоугольные участки. Бараки располагались в строгом порядке. По такому же принципу был организован концентрационный лагерь в Майданеке и многие другие лагеря Восточной Польши.

В Треблинке люди находились в трудовом лагере 4 — 6 месяцев. Для тех, кто работал в песчаном карьере, продолжительность жизни оказывалась ещё более короткой. В основном это были поляки. Евреи в такие лагеря попадали крайне редко. Исключение составляли высокопрофессиональные пекари, сапожники, портные, каменщики, краснодеревщики. За время существования этого лагеря по 23 июля 1944 года через него прошло около пятидесяти тысяч человек.

Для евреев в Треблинке предназначался лагерь №2. Обитатели первого лагеря знали, что в трёх километрах от них, люди испытывают такие ужасы, такие страдания, что их собственная жизнь казалась им ещё терпимой. Строительство еврейского лагеря было начато в мае 1942 года. Более тысячи рабочих спешно сооружали этот лагерь смерти, поглотивший за четырнадцать месяцев круглосуточной работы от 750 до 800 тысяч евреев.

Местонахождение лагеря №2 держалось в строжайшем секрете. Ни один человек, знавший о нём, не должен был остаться в живых. Немецкой авиации запрещалось летать над этой территорией. При приближении к лагерю на один километр любой прохожий расстреливался без предупреждения. Ежедневно в лагерь №2 поступало от одного до трёх эшелонов с людьми, в отдельные дни количество составов достигало шести и более. В каждом составе было 60 вагонов, а в каждом вагоне — не менее 150 человек. До самой последней минуты люди не знали об уготованной им судьбе.

Разгром гитлеровцев под Сталинградом всполошил убийц и заставил задуматься о предстоящем возмездии. Надлежало как можно скорее скрыть следы преступлений. В конце 1943 года в Треблинку приехал Гиммлер. Он осмотрел невиданного размера ров-могилу, заполненный наполовину, и приказал сжечь уже захоронённые трупы, а шлак вывести за пределы лагеря и разбросать.

Для сожжения трупов в таких небывалых масштабах было срочно построено три гигантских печи, каждая из которых вмещала три с половиной-четыре тысячи трупов. Круглосуточно, на протяжении восьми месяцев жители окрестных деревень видели огромное чёрное пламя над лесом. Запах горелого человеческого мяса распространялся на многие километры. Пепел вывозился и разбрасывался по дорогам, ставшими от этого чёрными.

Вот как описывал свои чувства писатель Василий Гроссман, оказавшийся в Треблинке сразу после её освобождения Советской армией в июле 1944 года: «Колёса машин как-то по-особенному шуршали по этой дороге, и когда я ехал по ней, всё время слышался из-под колёс печальный шелест, негромкий, словно робкая жалоба».

Василий Гроссман беседовал с жителями окрестных деревень, с варшавским столяром Максом Левитом, раненным во время расстрела и пролежавшим под трупами своих товарищей до ночи, а затем уползшим в лес, и многими другими свидетелями этого чудовищного преступления в истории человечества.

Свидетелем массового уничтожения евреев лагеря Бухенвальд оказался семнадцатилетний узник Эли Визель, освобождённый 11 апреля 1945 года американскими войсками. Спустя десятилетия, как напутствие будущим поколениям звучат его слова, произнесённые в его Нобелевской речи в Стокгольме в 1986 году: «Всегда и везде человек, который испытывал страдания и унижения, принимал чью-то сторону. Нейтральные люди помогали только угнетателям, но никогда жертве. Безмолвие помогает мучителю, но никогда угнетённому». И как бы в унисон с Эли Визелем воспринимается наказ ребе Израэля Спира (1894 — 1989) из Блужовера (Польша), одного из немногих, прошедших через все круги ада концентрационного лагеря и оставшихся живыми: «Существуют события такого эпохального значения, о которых каждый не должен помнить всё время, но о которых каждый не должен забывать. Холокост — такое событие».

Фотографируя концентрационные лагеря, Эрих Хартман отснял 120 плёнок. После тщательного отбора избранная часть фотографий была представлена в книге «In the Camps», опубликованной в Англии, Франции и Германии. Фотографии экспонировались на более 20 выставок в США и Европе.

Эрих Хартман постоянно жил в Нью-Йорке. В конце 1998 года, всего за несколько месяцев до внезапной смерти, он приехал в последний раз в Европу на открытие в галерее Fotohof в Зальцбурге выставки «Где я побывал». Это был его ретроспективный взгляд на многие годы личной фотографии, по существу, его стремление показать свою 50-летнюю творческую биографию. Эти фотографии — свидетельства, показывающие, где он был и что видел, его размышления об увиденном. Он всегда был с камерой.

Эриха Хартмана привлекали тени людей и предметов, отражённые изображения, движение и вещи, видимые наполовину. Зачастую его фотографии вовсе не отражают определённое географическое место, скорее они передают настроение, как на фотографии силуэта жнщины в окне мчащегося поезда («Near Geneva, Switzerland, 1980»). Хартман любил фотографировать такие мгновения — визуальные «шорохи» городской жизни. Он — поэт города, его повседневности.

Эрих Хартман так определил значимость этой составляющей в своей творческой жизни: «… я извлекаю из кажущихся повседневными аспектов внешне спокойной и недраматичной жизни нескончаемый и богатый источник фотографического отклика, и я надеюсь, что результаты выходят за пределы специфичного и личного, а сообщают также о других жизнях». Это высказывание из предисловия подготовленной им книги «Where I Was», которая была издана в Зальцбурге спустя год после смерти Эриха Хартмана под редакцией его жены Рут Бэйнс. Фотографии и книга в 2000 году были представлены также на выставке в нью-йоркской Leica Gallery и в следующие два года демонстрировались в Еврейском музее в Мюнхене и Токио.

Многие годы Эрих Хартман преподавал фотографию в университетах и творческих мастерских, включая университет Мэриленда, Нью-Йоркский университет, летнюю академию в Зальцбурге и университет Сиракуз.

Творческие достижения Эриха Хартмана отмечены премией Photokina (Кёльн), медалями и наградами от Клуба художественных директоров (Нью-Йорк) и многими другими наградами.

На протяжении своей творческой жизни Эрих Хартман сделал множество портретов знаменитых современников, фоторепортажей из разных стран. Но самым значительным стал фоторепортаж о 22 фашистских концентрационных лагерях, посвящённый сохранению памяти о Холокосте, показавший наглядно масштаб и методы уничтожения еврейского народа в годы Второй мировой войны.

Эрих Хартман обогатил искусство фотографии своим оригинальным восприятием окружающей среды. Он обладал даром извлекать из неприметного яркие художественные образы. Он одарил культуру восприятия своими своебразными визуальными размышлениями о жизни, о времени.

Лев ДОДИН