Еврейский Мир

Фонтан Джозефа Пулитцера. Фото: community.simtropolis.com

Площадь Великой Армии — Grand Army Plaza — расположена на пересечении улиц Е58 — Е60 с 5 Авеню в Манхэттене (Нью-Йорк). У знаменитой гостиницы Plaza и фирменного магазина Apple Fifth Avenue. Она хорошо известна многим жителям города и его гостям. Ведь c этих мест начинаются пешие прогулки по Центральному городскому парку и маршруты по нему в конном экипаже. Но спросите у них о месте расположения Пулитцеровского фонтана, и они недоуменно пожмут плечами. Ведь памятника или мемориальной доски, посвящённых легендарному издателю, им не встречалось ни здесь, ни на других площадях, бульварах или улицах города. Словно, это не благодаря ему в стране была создана Колумбийская школа журналистики, утверждена Пулитцеровская премия за выдающиеся достижения в журналистике, фотографии, литературе, истории, поэзии, музыке и драматургии, завершено возведение Статуи Свободы и сделано многое другое. Удача, баловнем которой он был долгие годы, в конце жизни оставила его: лишив зрения, возможности нормального общения, заперев в звуконепроницаемый бункер. Но он не сдался и сумел заставить себя бороться.

Надеюсь, что история о жизни человека, сумевшего преодолеть непреодолимое, а трагедию жизни превратить в триумф, заинтересует и вас. Как и рассказ о необыкновенной судьбе фонтана, носящего его имя.

Пребывание Джозефа Пулитцера в США принято отсчитывать с 1864 года, когда он в возрасте 17 лет прибыл на корабле в Бостон. Его проезд был оплачен военными вербовщиками Массачусетса, которые искали солдат для участия в Гражданской войне. А родился он 10 апреля 1847 г. в Мако, небольшом приграничном местечке на юго-востоке Венгрии. Вскоре семья переехала в Будапешт. Его отец, успешный торговец, мог позволить себе поселиться в престижном районе и оплатить обучение детей частными преподавателями. Он умирает, когда Иосифу (Джозефу) исполнилось 11 лет, и жизнь семьи кардинально меняется.

А после того как его мать (Элизе Бергер) повторно вышла замуж, он уходит из дома и начинает самостоятельную жизнь. Чтобы не быть обузой для семьи, Джозеф решает пойти в армию. Обращается за помощью к своему дяде — полковнику австрийской армии, но получает неожиданный отказ из-за проблем со зрением. Отправляется в Германию, но и в прусской армии медкомиссия не признала его годным к службе. Во Франции и Англии — всё повторилось. Это был звоночек: срочно займись лечением глаз. Но в США пылает Гражданская война, и он решает срочно туда добраться. Армия Союза нуждалась в людях, и требования к зрению были не столь строги. В конечном итоге он оказывается в Бостоне, добивается зачисления в армию, где до конца войны служит в полку Линкольнской кавалерии под командованием Шеридана. Проблемы начались после её завершения. Он был долговязым (ростом под 190 см) и тощим юношей, с плохим зрением, не особенно расположенным к тяжёлой физической работе. Это был замкнутый круг: трудности с английским языком (ведь его полк состоял сплошь из немецких иммигрантов), сложность отыскать работу, отсутствие средств к существованию, голод и невозможность снять жильё.

Как-то спустя много лет, Пулитцер прогуливался по ночному Нью-Йорку с полковником Джоном А. Кокериллом, одним из его редакторов, и показал ему скамейку в Мэдисон-сквере, на которой лежал какой-то бедолага. «Там, — сказал он, — я тоже спал много ночей. Когда впервые приехал в этот город, у меня не было кровати и крыши над головой. Каждую ночь, пока я не нашел работу, я спал на этой скамейке, и подъём на завтрак часто сопровождался треском полицейской дубинки». «А что ты делал дождливыми ночами?», — спросил Кокерилл.

«Пойдем со мной», — был ответ. И Пулитцер отвел своего спутника почти на две мили дальше по Бродвею и, свернув на Парк-Плейс, показал ему несколько грузовиков, которые выстраивались там каждый вечер. Они были длинными, широкими и вместительными, и, хотя постель из булыжника под ними не была мягкой, но была суше, чем под открытым небом.

Вскоре приятель из Австрии пригласил его отправиться на Запад, где по слухам было полно работы. Собрав все деньги, которые у них были, они отправились на вокзал и попросили продать им билеты столь далеко на Запад, насколько хватит их сбережений. Так, согласно преданию, Джозеф попал в Сент-Луис. Их билеты были только до Ист-Сент-Луиса, города на противоположном берегу Миссури. В те дни моста ещё не было, но Пулитцер познакомился с пожарным, которому предложил свои услуги в качестве оплаты за паром. Таким образом, он не только перебрался в Сент-Луис, но и проработал там какое-то время пожарным, а затем грузчиком на городских причалах. Поменял ещё несколько работ, пока не устроился официантом в знаменитый ресторан «Тони Фауст», который посещали члены немецкого философского общества — цвет Сент-Луиса. Дело в том, что в городе обосновалась большая немецкоязычная комьюнити, у которой даже была своя газета «Westliche Post». С её издателями Преториусом и Шурцем Пулитцера свёл «счастливый случай». Дело в том, что для нормального общения в новой стране, конечно же, нужен был полноценный английский. И потому, каждый день после смены, Джозеф спешил в Торговую библиотеку Сент-Луиса, где, изучая английский язык, жадно читал газеты, журналы и книги. В перерывах часто играл в шахматной комнате библиотеки. Однажды, наблюдая за шахматным поединком между двумя господами, он позволил себе вмешаться и высказать свои соображения. Обычно на такие замечания игроки реагируют раздражённо. Ещё бравый Швейк предупреждал: «Не лезь, советчик, к игрокам, не то получишь по зубам». Но, в данном случае, к Джозефу отнеслись благосклонно. Как будто бы господам (а это, как вы сразу поняли, и были Преториус с Шурцем) понравились напор и рвение, с которыми молодой человек отстаивал своё мнение. Скорее всего, они были просто ошарашены, поскольку в этом городе, зная «Who is Who», никто не осмелился бы на такой поступок. Эта история затем многократно пересказывалась, обрастая огромным числом вариаций. Но нам важно одно: это знакомство, в конечном итоге приведёт к приглашению поработать репортёром в «Westliche Post». И изменит всю жизнь Пулитцера. С одной стороны — приглашение в «репортёрство» вовсе не означало зачисление на вакантную должность. Ведь способность стать репортёром ему ещё следовало доказать. И он выдержал этот экзамен, став первоклассным журналистом. Первоначальный корявый английский он заменял мимикой, жестами, поразительной энергией и работоспособностью. Его рабочий день начинался в 10 утра и завершался в 2 ночи. Но вскоре всё станет на свои места, и уже через два года он займёт место редактора, а вскоре и совладельца газеты.

14 декабря 1869 года Джозеф присутствовал на собрании республиканцев в Сент-Луисском Турнхалле, где партийные лидеры обсуждали вопрос срочного заполнения открытой вакансии в законодательном собрании штата. После отказа предлагаемого ими кандидата они остановились на Пулитцере, избрав его единогласно. Несмотря на то, что ему было всего 22 (на три года меньше допустимого возраста), на сессии 5 января 1870 года Джозеф был назначен представителем штата в Джефферсон-Сити. С юношеским максимализмом он возглавил крестовый поход за реформирование коррумпированного суда округа Сент-Луис, нажив врага в лице суперинтенданта, капитана Эдварда Августина. Оскорбление Пулитцера «проклятым лжецом» привело к стычке между ними. Выхватив пистолет, Джозеф ранил его в колено. Но нравы были таковы, что это «сошло ему с рук».

В 1872 г. он присоединился к созданию нового Либерально-республиканского движения. После неудач с его организацией Пулитцер начал сотрудничество с Демократической партией. И даже в 1884 г. от неё был избран в Палату представителей США от девятого округа Нью-Йорка. Дело в том, что, когда Пулитцер купил газету «Мир», Нью-Йорк не имел крупной демократической газеты. The Tribune и Times были приверженцами республиканцев, а Sun и Herald независимыми. Таким образом, Пулитцеровская газета позиционировала себя в качестве демократической. Однако, по крупному счёту, выдвигаемые Пулитцером в государственных и в редакционных делах идеи более всего отражали его личные популистские и романтические настроения, позволяя в большинстве случаев чувствовать себя нейтрально, «над схваткой».

Так, случайно купленный в железнодорожной кассе Нью-Йорка, билет в Сент-Луис и неожиданная встреча в шахматной комнате библиотеки перевернули и определили всю дальнейшую жизнь Джозефа.

В 1872 г. он был назначен одним из трех комиссаров полиции Сент-Луиса, и покинул редакцию. Но желание работать в журналистике сохранилось, хотя уже на ином уровне. В 1875 г. он предлагает редакциям нью-йоркских газет организовать выпуск немецкоязычного еженедельника Belletristische Journal, но безуспешно. Тогда он обращается с предложением к руководству New York Sun: начать выпуск немецкоязычной версии газеты. Эта попытка завершилась предложением о сотрудничестве: в качестве вашингтонского корреспондента Sun. И он принимает это предложение, рассчитывая использовать время для завершения юридического образования. И уже в 1878 г. возвращается из Вашингтона в Сент-Луис, планируя начать карьеру юриста, но…, заглянув по старой памяти в полицию, узнал у шерифа о продаже разорившейся газеты St. Louis Evening Dispatch. После принятия решения о её выкупе, он получает предложение от владельца Evening Post об объединении газет. 9 декабря 1878 г. Пулитцер сообщил об издании газеты St. Louis Post and Dispatch, вскоре переименованной в Post-Dispatch. Его первая газетная кампания была направлена против богатых владельцев собственности, которые не доплачивали в казну часть налогов. При этом он напечатал рядом столбцы их налоговых деклараций. Полемика принесла газете широкую огласку и новых читателей. На момент слияния общий тираж Post and Dispatch составлял менее 4000 экземпляров, а к концу 1879 г. достиг 4984 экз. Тогда Пулитцер удвоил размер газеты до восьми страниц и к концу 1880 г. тираж достиг 8740 экз. В марте 1881 он вырос уже до 12000, а к сентябрю до 22300. Тогда Пулитцер купил две новые печатные машины и увеличил заработную плату персонала до самого высокого в городе. За два года его ежедневная газета превратилась в надежный источник дохода.

Однако, в октябре 1882 г. произошёл непредвиденный инцидент. В ответ на критику в газете республиканского кандидата в Конгресс, его партнёр явился с угрозами к редактору газеты Джону Кокериллу и выхватил револьвер. А тот в ответ застрелил его. Не так много времени прошло после завершения Гражданской войны, и многие из её участников ещё не расставались с оружием. К сожалению, эта история стала национальной сенсацией и настроила многих против Post-Dispatch. И хотя суд расценил действия Кокерилла как самозащиту, но Пулитцер заменил его, а сам на время уехал из города в европейское турне. С целью поправить здоровье. Но до глазной клиники он так и не добрался в очередной раз. В Нью-Йорке он получил предложение финансиста Джея Гулда о покупке New York World. Как и Томас А. Скотт, предыдущий владелец и президент Пенсильванской железной дороги, он использовал газету «в качестве средства пропаганды своих предприятий». В конечном итоге она стала убыточной. Гулд просил за неё сумму, превышающую полмиллиона долларов, при сохранении всего персонала. Джозеф уже давно намеревался перебраться в Нью-Йорк и потому совершил эту сделку. Правда, за 346000, с сохранением полной свободы в выборе персонала.

Потому он сразу же вызвал в Нью-Йорк Джона Кокерилла, своего прежнего редактора из Сент-Луиса. В течение первых трёх месяцев тираж газеты увеличился более чем вдвое, до 39000. Однако, до превращения New York World в самую крупную газету страны придётся пройти ещё долгий и сложный путь. Но мы должны понимать: за окном всего лишь 1880-е годы и истинной журналистике только предстоит отыскать свои пути в поиске «формулы успеха», а Пулитцеру выполнить роль «первой скрипки», определив главные направления «Новой журналистики» и быть обвинённым в создании и развитии «Жёлтой прессы».

«Новый журнализм», «Жёлтая пресса» и газета New York World

Трудно представить себе, чтобы, войдя сегодня в универмаг, кто-либо из вас удивился тому, что мужская, женская и детская одежда занимают места в разных отделах, развешаны по размерам с ценниками, и их можно свободно примерить. Но в начале прошлого столетия, когда каждое изделие предлагалось вам лично продавцом, а цены были договорными, то введение каждой из этих позиций становилось сенсацией, вызывало ажиотаж и увеличение числа клиентов.

То же самое происходило и с журналистикой. В наше время главными принципами разработанной и внедрённой Пулитцером системы «Нового журнализма») уже никого не удивишь. Для современных редакторов — это «классика», которую они освоили ещё на студенческих скамьях школ журналистики Колумбийского (основана Пулитцером), или иных университетов.

В чём же её смысл? Желание выиграть в издательской конкурентной борьбе привело к тому, что стоимость экземпляра нью-йоркских газет опустилась до одного цента. Это привело к резкому увеличению читательской аудитории, преимущественно низших и средних классов, у которых появилась возможность выбрать газету по собственному вкусу независимо от цены. И это стало главной особенностью Пулитцеровской прессы: суметь под одной обложкой собрать материалы, способные заинтересовать самые разные группы и слои читателей. Он требовал от журналистов: не снижая уровня материала, представлять его ясным, чётким и грамотным языком. При этом стараться достигнуть того, чтобы центр внимания сосредотачивался не только на сенсации или свежем факте. «В каждой статье, репортаже, очерке должен быть сюжет, должна быть история. Не только факты, социальный фон, статистика, но и драма» — учил их Пулитцер.

Он просил искать «каждый день хотя бы одну поразительную особенность», которую можно предложить читателям. Их материалы снабжались огромными, тщательно подобранными броскими заголовками, вроде: «Вопль о прощении», «Все для любви женщины», «Террор на Уолл-стрите», «Тайны реки» и т. п. Фамилии авторов теперь выносились на газетный лист, что способствовало увеличению ответственности и роли журналистов. Теперь, открывая газету, читатели уже искали в ней материалы любимого автора.

Однажды, на очередном совещании компании, профессор Томас Дэвидсон спросил: «Я не понимаю, почему, мистер Пулитцер, вы всегда так любезно говорите о репортерах и так строго обо всех редакторах»? «Что ж, — ответил Пулитцер, — я полагаю, это потому, что каждый репортер — это надежда, а каждый редактор — разочарование». Надо полагать, что его надежды оправдывали себя, поскольку в лучшие годы у него работало до 3000 сотрудников.

Были среди них и исключительно талантливые. Такие, как Нелли Блай, блистательный мастер «динамического репортажа». Однажды, ей удалось симулировать сумасшествие, и введя в заблуждение врачей попасть в женский сумасшедший дом и провести там 10 дней. Чтобы позже выступить с разоблачительными статьями об ужасающих условиях жизни пациенток лечебницы. Её статьи стали сенсацией и привели к тому, что положением в лечебницах заинтересовались власти и существенно увеличили и изменили их бюджет. А 14 ноября 1889 г. Нелли отправилась в необычное путешествие, чтобы подобно герою Жюль Верна преодолеть путь «Вокруг света за 80 дней». Причём, в начале путешествия она заехала во французский Амьен, чтобы взять интервью и получить благословение самого писателя. Когда девушка достигла своей цели, он отправил восторженную телеграмму в редакцию «Мира». Ведь Нелли не просто добилась своей цели, но в отличие от персонажа романа совершила кругосветное путешествие всего за 72 дня 6 часов и 10 минут, сенсационно открыв в газете направление «путевой очерк». Последним всплеском её славы принято считать репортаж о казни преступника на электрическом стуле 30 января 1920 года в тюрьме Синг-Синг, на которой она лично присутствовала.

Организационно Пулитцер старался следовать следующим принципам: важнейшая составляющая — новости, поданные настолько широко и красочно, насколько это возможно. (Позже, он первым среди газетных магнатов стал использовать цветной набор и фотографию). Затем — так называемые «крестовые походы», имеющие конечной целью разоблачение злоупотреблений, судебных ошибок, халатности, безразличия, ведомственных просчётов и прочее. Обязательное наличие редакционной страницы, содержащей статьи, в которых рассказывалось бы о причинах «крестового похода» или другой публикации на странице новостей. Эти «походы» увеличивали число недоброжелателей и часто создавали дополнительные проблемы в работе. Тем не менее, Пулитцер считал направление борьбы со злом, коррупцией и несправедливостью одним из определяющих частей работы газеты. Он мог позволить себе рассказать о незаконной выплате Соединенными Штатами 40 миллионов долларов французской компании Панамского канала в 1909 г., напрямую обвинив в этом президента Теодора Рузвельта и банкира Дж. П. Моргана, и в судах доказать свою правоту. Естественно, нажив при этом могущественных врагов до конца жизни.

И всё же один из таких «походов» заслуживает отдельного рассказа. Речь идёт о Статуе Свободы. Французская республика, к 100-летней годовщине принятия Декларации независимости Америки, решила подарить ей символический памятник. Согласно договорённости, французы должны были его изготовить и доставить в США. А американская сторона соорудить для него постамент и установить сам памятник. Французы свои обязательства выполнили, а в Соединённых Штатах сложилась иная ситуация. И губернатор Нью-Йорка, и государство наотрез отказали в предоставлении субсидий, а в комиссиях Конгресса преобладали мнения «о несвоевременности возведения «аллегорического» монумента в то время, когда страна нуждалась в памятниках героям Гражданской войны». Для того, чтобы как-то расшевелить американцев, французский архитектор Бартольди в 1876 г. привёз на Всемирную выставку в Филадельфию модель статуи, и ее деталь — руку с факелом в натуральную величину. Позднее он перевезёт её в Мэдисон-Сквер-Гарден Нью-Йорка. В 1878 г. Бартольди решил продемонстрировать ещё и голову статуи на Всемирной выставке в Париже, и злые языки стали поговаривать о том, что «Статуя Свободы будет иметь «руку» в Нью-Йорке, «голову» в Париже и ничего иного, где бы то ни было». Создавалось впечатление, что этот проект уже никогда не будет реализован, а готовые изделия так и останутся ржаветь в Париже.

И тут совершенно неожиданно в этой истории появляется Джозеф Пулитцер. Возмутившись столь удручающим отношением к возведению Статуи Свободы с американской стороны, он со всей энергией и энтузиазмом включается в реализацию этого проекта. Со страниц своих газет он обращается к гражданам США с жёсткой критикой их поведения (от президента до простых обывателей) и призывом помочь деньгами строительству монумента. Подробно описывая само сооружение и окружая его романтическим ореолом, Пулитцер организовывает целую кампанию по сбору средств.

В редакционной статье «Мира» он пишет «Мы должны собрать деньги! $250,000 стоит статуя, и эти деньги были собраны народом Франции — рабочими, продавцами, артистами… Давайте тоже не подкачаем, и не будем ждать пока миллионеры дадут нам эти деньги. Статуя — не подарок миллионеров Франции миллионерам Америки, а дар народа Франции народу Америки».

При этом в газете он печатает имена всех людей, пожертвовавших деньги на возведение памятника. Среди них было до 80% взрослых и детей, предоставивших в распоряжение комитета меньше одного доллара. Но самым удивительным в этой истории было то, что в течение всего пяти месяцев поступило 120 тысяч пожертвований и была собрана сумма в 102 тысячи долларов, достаточная для завершения строительства. Так благодаря усилиям Джозефа Пулитцера Америка смогла возвести Статую Свободы, ставшей одним из главных её символов. А горожане рядом с ней установили небольшой памятник в его честь.

Но, вернёмся к «новому журнализму». Постоянно увеличивая объём своего издания, Пулитцер кроме традиционного «утреннего», организовал вначале «вечерний», а затем и «воскресный» выпуск, усилив его вскоре цветным приложением. Для работы в них он пригласил несколько художников, поскольку политические обзоры в газетах решил иллюстрировать политическими карикатурами, а судебные обзоры зарисовками из зала суда или места преступлений. Особое значение Пулитцер придавал сериям комиксов, которыми начал заполнять цветные приложения воскресного номера. Это здесь, впервые в истории, был опубликован комикс, выполненный художником-графиком Ричардом Фелтон Ауткота. Герой его легкомысленных историй в картинках, бедный паренек из нью-йоркских трущоб, был одет в мешковину, которую Ауткот раскрасил в жёлтый цвет, чтобы оживить скучные черно-белые страницы газеты. Комикс имел настолько огромный успех, что главный конкурент Пулитцера, владелец газеты «Нью-Йорк джорнел» У. Р. Херст переманил автора комиксов вместе с его желтым парнем в свое издание, пообещав рисовальщику огромные гонорары. Естественно, Пулитцер быстро нашёл замену, и вскоре уже другой художник рисовал для него истории про паренька в жёлтой мешковине. Между двумя газетами завязался длительный спор, в котором каждый из издателей пытался отстоять право первенства на сорванца в желтом и на публикацию комиксов вообще. Эти разногласия привели к серьёзной конкурентной борьбе между изданиями. Один из сторонних наблюдателей, журналист Эрвин Уордмэн из «Нью-Йорк пресс», в своей статье окрестил конкурирующие газеты «желтой прессой». Т. е. первоначально это название определяло лишь ироническое обозначение двух противоборствующих сторон.

Однако, с течением времени Херст, абсолютно беспринципный и жаждущий увеличения прибыли и тиражей любой ценой, всё чаще стал использовать методы, неприемлемые Пулитцером: тенденциозное освещение скандалов и преступлений, смакование сексуальной тематики с «подглядыванием в замочную скважину», копание в мотивации смерти или сцен насилия, сенсационные фейковые новости и прочее. Развитие этих тем не требовало от журналистов высокого профессионализма, выполнения этических норм или социальных функций. Потому многие издания, соблазнившись лёгким заработком, тоже начали развивать эти методы. Они и стали называться «жёлтой прессой». Связывать их с именем Пулитцера, или приписывать ему развитие этого направления, по меньшей мере, некорректно.

До инцидента с «жёлтым сорванцом» пути Пулитцера с Херстом пересекались дважды. До 1887 г., на протяжении двух лет, тот работал у Пулитцера в редакции «Мира» простым репортёром, а в 1889-м Херст перекупил издание The New York Morning Journals, которым ранее владел брат Джозефа, обанкротившийся Альберт Пулитцер. Однако, желание стать влиятельнейшим журналистом и опередить Пулитцера было столь велико, что он решил нанести ему очередной удар, используя уже апробированный метод. Зная, что оппонент собрал лучших специалистов в Нью-Йорке, Херст нашел оригинальный способ улучшить собственные кадры. Ведя закулисные переговоры с самыми видными журналистами и редакторами из команды Пулитцера, он предложил им более высокую зарплату. Но и это ещё не всё.

С целью нанести урон конкуренту, он сумел заставить их перейти к нему в один день. Легко представить себе шок Пулитцера, сразу потерявшего всех лучших специалистов. Желая вернуть перебежчиков, он сразу предложил им более высокую зарплату. Но тут Херст удвоил сумму, предложенную Пулитцером, и всё же заполучил их. Именно в таком ключе происходила знаменитая «газетная война» между Херстом и Пулитцером. Последний, всеми силами пытался сохранить уровень издания и определенные рамки. Херст подобными ограничениями себя не сковывал. Именно на этот период приходится и резкое прогрессирование болезней Джозефа: потеря зрения, бессонница и неврозы. Постепенно ему пришлось отказаться от ежедневного управления газетой в стенах редакции. Но он делал это из своего особняка в Нью-Йорке, продолжая во время летних каникул из Бар-Харбора (штат Мэн), а зимой из клуба Джекил Айленд на острове Джекил (штат Джорджия). Однако, в 1907 г. он всю административную ответственность по управлению газетой передал сыну.

Тем временем, сделал предложение президенту Колумбийского университета о создании первой в мире школы журналистики. В поддержку своего предложения он в сообщении газете The North American Review так резюмировал свое отношение к современной журналистике: «Наша республика и её пресса будут вместе переживать процветание и упадок. Способная, бескорыстная, движимая заботой об интересах народа пресса с тренированным интеллектом, разбирающаяся в том, что является правильным, и имеющая мужество делать это, может сохранить общественную добродетель, без которой народное правительство является мошенниками и посмешищем. Циничная, корыстная, занимающаяся демагогией пресса со временем создаст людей, подобных ей самой. Способность формировать будущее республики будет в руках журналистов будущих поколений». Но эта мечта о подготовке нового поколения журналистов осуществится лишь после смерти Пулитцера. Когда наступит в США «золотой век журналистики». Но разве мог он, Дон Кихот журналистики, предположить, что могут быть времена, когда вовсе не «жёлтая пресса» станет самым опасным злом, а партийная и продажная.

О нём написаны сотни биографических статей и книг. Однако, между публикациями середины прошлого века и более поздними, легко обнаружить определённые нестыковки. Чаще всего они начинались сообщениями о том, что Джозеф Пулитцер родился в семье успешного торговца мадьярско-еврейского происхождения и матери-немки, которая была набожной католичкой. И якобы мечтала о том, чтобы её сыновья стали священниками. Однако, это всё оказалось красивой легендой. Хотя сам Пулитцер особенно её не опровергал. Тем не менее, в архивах центральной венгерской еврейской общины и местечка Мако хранятся оригиналы свидетельств о еврейских корнях его матери Элизы Бергер и о верности их семьи еврейским традициям. Его брат Альберт, в письмах к матери всегда подписывался своим еврейским именем — Борух. Он был на четыре года младше Джозефа и после отъезда брата в Америку, в 1867 г. последовал за ним. Однако, несмотря на его шестнадцатилетний возраст, вместе они прожили недолго.

Начав работать учителем немецкого языка, он в конечном итоге перебрался в Чикаго, где, по примеру брата, занялся репортёрством. С 1872 года уже работает в нью-йоркских газетах New York Sun и New York Times. Как и брат, он обладал предпринимательским духом, безграничной уверенностью в себя и чутьем в отношении того, что понравится читателям. Он решил основать собственную газету, вложив в нее 25000 долларов (принято считать, что эти деньги ему одолжил Джозеф) и уже 16 ноября 1882 года вышел первый номер New York Morning Journal. А через год его брат получает предложение выкупить в Нью-Йорке газету New York World. Но Альберт против этого. Два Пулитцера в одном городе — это плохо. Но Джозеф очень хотел издавать World, и это его решение привело к разрыву между братьями.

Тем не менее, Альберту удалось найти свою нишу и какое-то время безбедно существовать. У него не было амбиций Джозефа: защищать, информировать и просвещать общественность. «Утренний журнал» существовал по одной причине: чтобы сделать Альберта богатым, развлекая людей. Журнал был ярким, веселым, колоритным и дерзким. К 1887 году его тираж составил почти 250 000 экземпляров, и он пользовался «живой и откровенной любовью фабрик, универмагов, мастерских, пожарных частей, полицейских участков и многоквартирных домов». Шутя, его называли «Наслаждение для горничных». Но руководство журналом требовало постоянной напряжённой работы и новых идей. Нельзя надеяться на успех, ведя жизнь «светского льва», прогуливая состояние в Париже и пропадая в ресторанах.

В 1894 г. Альберт продал газету Джону Маклину из Цинциннати и ушёл из журналистики. Пару лет путешествовал по Европе, и в конце концов поселился в Вене. А Джону Маклину не удалось добиться успеха и в 1895 г. он перепродал его издание, приехавшему из Сан-Франциско Уильяму Рэндольфу Херсту. Под его руководством журнал стал единственным серьезным конкурентом Joseph’s World. Интересно, как отнёсся Альберт к тому, что его газета стала орудием в руках злейшего врага его старшего брата?

Вероятней всего ему было не до того. Альберта мучила бессонница и жуткая невралгия, которая проявилась, как «невыносимая чувствительность к изменениям температуры и света». Он уединился в люксе венского отеля «Бристоль» и жил отшельником. В конечном итоге кончил жизнь самоубийством, выстрелив в голову из револьвера. Джозеф срочно отправил в Вену своего секретаря, который приложил массу усилий и денег, чтобы, несмотря на запреты, достойно похоронить его 6 октября 1909 года на еврейском кладбище (а не за его пределами, как самоубийцу). Джозеф тяжело переживал смерть брата. К тому времени он сам был cлеп и безнадёжно болен, и лишь забота и любовь близких поддерживали его в эти дни и последние два года жизни. Вероятно, эта жуткая невралгия и бессонница была у них в семье родовым проклятьем. Но в отличие от брата Джозеф был сверхчувствительным к звукам и запахам — он не мог терпеть сигаретный дым (хотя сам курил дешёвые сигареты) и потратил целое состояние на звукоизоляцию своих домов. Иногда он мог выйти из себя за столом от обычных звуков: кто-то громко глотал суп, жевал или «звякнул» ножом по тарелке.

Существует долгая история о том, как он осваивал свой новый дом. Дело в том, что в 1899 г. в их особняке на 55-й Ист-стрит вспыхнули подряд два пожара, и домашние едва не погибли. Семья временно арендовала особняк Sloane Mansion по адресу 9 East 72d Street. А Пулитцер приступил к строительству нового дома на 11 East 73rd Street, напротив городского парка, где он по утрам мог совершать прогулки. К тому времени он уже едва видел, и архитектор Стэнфорд Уайт изготовил масштабные модели, чтобы Джозеф мог, касаясь поверхности, представить, как будет выглядеть дом. Взяв за основу черты венецианских Палаццо Пезаро и Реццонико, Уайт создал величественный дворец итальянского Возрождения с галереями арочных окон, балконами и классическими колоннами. Строительство было завершено в 1903 г. Личные комнаты Пулитцера были звукоизолированы. Круглая комната для завтрака располагалась в центре дома, вдали от уличного шума, а свет обеспечивался герметичным потолочным окном. Спальню выполнили согласно рекомендациям акустиков Гарвардского университета. Под полом были установлены подшипники для предотвращения вибрации, окна были трехстекольными, а стены хорошо изолированы. Однако, несмотря на то что Уайт сам проверял звукоизоляцию, заставляя рабочих колотить по стенам и кричать, Пулитцер жаловался, что не может спать из-за шума. Уайт был отстранён, и другие архитекторы достроили новое помещение спальни в задней части дома. Но, после первой же ночи, Пулитцер объявил, что опять не спал из-за шума. Это была катастрофа, но из неё нашёл выход тот же Уайт. Он понял, что посторонние шумы доносятся из камина и, натянув тысячи шелковых нитей в дымоходе, добился того, чтобы страдающий бессонницей хозяин смог хотя бы на несколько часов спокойно заснуть.

Но покой ему мог только сниться, поскольку все свои дни Джозеф старался заполнять работой до отказа. Слепота заставила его иметь большой личный персонал. Он не мог читать и различать лиц окружающих. Он мог только слушать и думать. Но бессонница мучила его. Ведь ему приходилось думать днём и ночью, беспрерывно прокручивая в голове все свои промахи и неудачи. Вставал рано и, если погода была хорошей, совершал прогулку по Центральному парку, затем завтракал на веранде с врачом и напарником, обсуждая происшедшие накануне важные события и новости. Потом следовала изнурительная деловая встреча с личным секретарем, просмотревшим и проанализировавшим к тому времени всю утреннюю прессу. После обеда к нему приходили сотрудники: редакторы или репортёры. Он полностью загружал работой связанных с ним людей, даже когда они были вдали от него. Его собственная работоспособность была настолько огромной, что он не мог допустить даже мысли о том, что задачи, которые он ставил перед сотрудниками, могли казаться им сложными или невыполнимыми. И лишь поздним вечером, после прослушивания музыки (а ему играл профессиональный пианист), Пулитцер просил кого-нибудь из своих сотрудников прочитать перед сном пару глав романа.

Но осень 1911 года выдалась холодной, и он решил переехать в свой зимний дом на остров Джекил. Из-за сообщения о приближении урагана с Вест-Индии, его яхта Liberty задержалась в Чарльстонской гавани. 29 октября в 2 часа ночи Пулитцеру стало плохо, но к утру боли прошли. Он попросил своего немецкого секретаря дочитать ему биографию Людовика XI, и когда тот дошёл до главы о смерти французского короля, вдруг сказал ему: «Leise, ganz leise, ganz leise» (Тише, ещё тише, совсем тихо). Это были его последние слова. Словно предчувствуя смерть, Джозеф Пулитцер не хотел слушать о ней. В 13.40 он ушёл из жизни, во время сильного сердечного приступа. Рядом был его домашний врач, младший сын Герберт и жена, примчавшаяся из Нью-Йорка.

В день его похорон сотрудники пулитцеровских газет прекратили работу в его честь. Тело доставили в библиотеку его дома в Нью-Йорке, куда пришли выразить свое почтение друзья и коллеги, которых после религиозной службы на частном поезде отвезли к месту захоронения — на кладбище Вудлон в Бронксе.

После его смерти управление газетами перешло к сыновьям Ральфу и Герберту. У них был ещё один брат — Джозеф младший (это его сын — Джозеф Пулитцер III будет в течение 38 лет издателем St. Louis Post-Dispatch, 31год возглавлять правление, ответственное за присуждение Пулитцеровской премии, а с 1955 по 1993 год занимать пост председателя Pulitzer Publishing Company).

Из четырёх их сестёр двое не дожили до совершеннолетия. А c их матерью, Кейт Дэвис из Джорджтауна, Джозеф познакомился в период его работы в Вашингтоне, и уже 19 июня 1878 г. состоялась их свадьба. Она была на шесть лет моложе Пулитцера, происходила из епископальной семьи и была хорошо известна и уважаема в вашингтонском обществе. Это видно даже по тону, каким репортёр освещал это событие в местной прессе. «… К алтарю, — писал он, — никогда не приводили более нежную и прекрасную невесту, чем та, которая вчера вечером была соединена узами брака с избранным ею мужчиной. Мисс Дэвис — уроженка этого округа, близкая родственница Джефферсона Дэвиса (бывшего президента Конфедерации), известная в обществе самых культурных и утонченных, в котором она двигалась с необычайной грацией, и считается его самым красивым украшением».

Можно понять опасения Джозефа в том, что семья Кейт будет противницей их брака. Настолько, что два важнейших момента биографии: своё еврейство и участие в Гражданской войне против конфедератов, он не сообщал ей до свадьбы. Но всё проходит, и это прошло. До его смерти им предстояло жить рядом 33 года. Были ли они счастливы? Трудно сказать. Просто, он был человеком, бесконечно преданным только работе, а она очень красивой женщиной.

При оглашении завещания никаких неожиданностей не произошло. Как и было ранее договорено, Пулитцер завещал Колумбийскому университету два миллиона долларов. Большая часть этой суммы должна была пойти на организацию Высшей школы журналистики, а оставшиеся деньги — на создание премии, которая бы поощряла талантливых американских журналистов и писателей. Уже в 1912 г. была основала Высшая школа журналистики Колумбийского университета. Этому предшествовало основание Школы штата Миссури, основанной в местном Университете по настоянию Пулитцера. Обе школы остаются и сегодня одними из самых престижных в мире. А в 1917 г. «Колумбия» организовала вручение первых Пулитцеровских премий, и с тех пор её вручают ежегодно в первый понедельник мая. Символично, что первым лауреатом премии в 1917 г., в номинации «За репортаж», стал журналист Герберт Байярд Своуп, за серию материалов, размещённых в пулитцеровском The New York World. С тех пор прошло уже более 100 лет, но и сегодня премия широко известна и популярна во всём мире и присваивается уже в 21 номинации в области литературы, журналистики, музыки и театра.

А вот ещё об одном завещании Пулитцера, тоже касающегося Нью-Йорка, знают совсем немногие. Речь идёт о фонтане. Превосходный знаток европейской культуры, он часто бывал в Париже и, как многие, был восхищён великолепными фонтанами на площади Place de la Concorde. После того как в 1836 г. там был установлен обелиск, подаренный правителем Египта Мухаммедом Али, было решено преобразить площадь и придать ей законченный вид. Так спустя четыре года, с обеих сторон от него, появились два великолепных фонтана. Их украсили изящные статуи мифических морских и речных героев и расположенные по периметру колонны с позолотой. А с чаш фонтанов низвергался вниз мощный каскад воды, с разносящимися ветром брызгами. Приходилось вам видеть картину Эдгара Дега «Площадь Согласия», где долговязый Виконт Лепик задержался на ней с прекрасными маленькими дочерями, устроившимися справа и слева от него, словно желая проиллюстрировать своим видом суть её планировки.

Идея же установки этих фонтанов была позаимствована французами у итальянцев. Фактически они представляют собой уменьшенные копии римских фонтанов с Площади Святого Петра. Там тоже было симметрично установлено по фонтану с каждой стороны обелиска. Такого рода фонтаны и мечтал видеть Пулитцер в Нью-Йорке, завещав 50 000 долларов на комплекс, который должен был быть «похож на те, что на площади Конкорд (Согласия) в Париже, Франция». Предполагалось, что место установки будет определено недалеко от дома Пулитцера, перед входом в Центральный парк.

Объявленный после его смерти конкурс выиграли известный в Нью-Йорке скульптор Карл Биттер и архитектор Томас Хастингс. Дело в том, что Биттер, хорошо осведомлённый о городских планах в припарковой зоне, уже давно мечтал об участии в их реализации. Ещё с 1868 года ими была предусмотрена организация площади с возведением на ней памятника и какого-либо ещё сооружения.

Вот в этом он и хотел поучаствовать. Но в 1903 г., по просьбе семьи Шерманов, на этой площади установили памятник герою войны генералу Шерману, работы Сент Годенса, в связи с отказом родни от ранее запланированного для него места в Риверсайд-парке.

С тех пор пространство площади обустроилось само собой: с южной стороны расположился роскошный особняк Корнелиуса Вандербильта II, а с запада в 1907 году вырос отель «Плаза». И вот теперь появилась замечательная возможность построить здесь фонтаны.

Но, выиграв конкурс, и, выяснив, что эти 50000 можно потратить лишь на фонтаны, Шерман сразу же отказался от участия. Лишь получив от города дополнительные средства на реконструкцию всей площади, он согласился осуществить проект. Сегодня трудно сказать, что именно тогда произошло. Биттер, обучавшийся искусству в Вене, и всё знавший про площадь Конкордии, почему-то сделал вид, что ничего такого в завещании не было. Но возвести здесь обычный одиночный фонтан по типу фонтанов Конкордии он тоже не мог, поскольку аналогичный ещё в 1873 г. уже был построен рядом в парке — фонтан Bethesda. Необходимо были найти какое-то иное решение. И он передал всё на рассмотрение Хастингса, поручив тому общую планировку площади с установкой нетрадиционного объёмного фонтана. И все настолько доверились мэтру, что решили, что именно таким было пожелание Пулитцера. Отчего Биттер не захотел, или не мог изменить старый проект, это навсегда останется тайной. Как бы то ни было, но тогда он взял на себя лишь заботы по изготовлению скульптуры фонтана, а город — по сокращению общих расходов. Однако, какая всё же была замечательная идея у Пулитцера: с двух сторон от того же «золотого» конного памятника генералу Шерману, возвести классические фонтаны. Тем самым создав не только одну из самых красивых площадей города, но, и поставив её в один ряд с Римской (имени Святого Петра) и Парижской площадью Конкорд. Но это жизнь. Здесь уже ничего не изменишь. Приходится только констатировать, что тут Нью-Йорк в очередной раз упустил свой «счастливый случай».

Чтo же в итоге получилось? Прямоугольную площадь разрезали магистралью 59 W Str. и назвали Grand Army Plaza. На одной её стороне памятник генералу Шерману немного сместили для общей симметрии, а на второй — разместили фонтан.

Поскольку, Хастингс уже не тратил время на тонкое декорирование его по типу фонтанов на площади Конкорд, то сосредоточился на крупных композиционных архитектурных проблемах, увязывая их с планировкой площади. Пять бассейнов будущего фонтана, разной величины и на разных уровнях, конструктивно поддержали шестой, выполненный в виде раковины. Венчать эту семиметровую композицию должна была бронзовая фигура богини изобилия Помоны, над которой тем временем трудился Биттер. Она должна была быть лишь слегка прикрыта тканью, и держать в руках корзину с плодами. Положение ног, тела, головы указывали на то, что она к кому-то поворачивается или спешит. Куда торопилась богиня, кому хотела вручить свои плоды, почему выбор Биттера пал именно на Помону, не самую популярную среди римских богинь? Об этом мы уже тоже никогда не узнаем. В 1915 г., у здания Метрополитен-опера в Нью-Йорке, он был сбит насмерть проезжающей мимо машиной. Но жену успел спасти от неминуемой гибели. И она, опасаясь прекращения работ по фонтану, просит срочно завершить изготовление фигуры Помоны — Исидора Конти, однокурсника и приятеля её мужа по учёбе в Императорской академии Вены. Тот внёс в проект небольшие изменения, и среди двух моделей Биттера: Дороти Дошер и Одри Мансон, остановился на легендарной Одри. В мае 1916 г. работы по реконструкции площади и возведению фонтана, естественно названного Пулитцеровским, были окончательно завершены и доброжелательно приняты прессой. Но вскоре определилась противница проекта. Выяснилось, что Элис, вдова Вандербильта, обитавшая в особняке на южной стороне площади, однажды утром с ужасом обнаружила, что в окнах, выходящих в сторону парка из её спальни, теперь в первую очередь видны голые ягодицы Помоны. Поскольку в искусствоведческих кругах к ним никаких претензий не было, Элис, чтобы больше не видеть этого «возмутительного» зрелища, пришлось перенести свою спальню. Но ненадолго. В 1927 году особняк Корнелиуса Вандербильта II был снесен, а на его месте разместился универмаг Bergdorf Goodman, и об этом инциденте уже некому было вспоминать.

А в 1937 г. была продана, находящаяся неподалёку, резиденция Пулитцера (The Pulitzer Mansion), в которой после его смерти никто не проживал. Теперь она используется в качестве кооператива на 17 квартир.

А несколько ранее, в 1931 году, наследники Пулитцера продали и его газету World. Новый хозяин уволил 3000 сотрудников и переименовал издание на New York World-Telegram.

Здание бывшей редакции Пулитцеровской газеты New York World Building,

одно из самых первых высотных сооружений в Нью-Йорке (построенное в 1890 г.), было снесено в 1955 г., в связи с расширением автомобильной рампы, ведущей к Бруклинскому мосту. Витраж, когда-то располагавшийся над входом в здание, теперь находится в Школе журналистики Колумбийского университета, где служит фоном для награждения лауреатов Пулитцеровской премии.

Так постепенно с карты Нью-Йорка исчезли главные ориентиры, связанные с его жизнью и деятельностью. Но продолжает функционировать всё завещанное им. Ежегодно вручаются премии, носящие его имя. Функционирует Высшая школа журналистики. Радует гостей и жителей города фонтан, носящий его имя, и расположенный в 15 мин. ходьбы от его бывшей резиденции. За эти годы он пережил несколько реконструкций. Последняя была завершена в 1990 г. Любопытно, что самое крупное пожертвование, величиной в 264000 долларов, было сделано фондом Дональда Трампа. Вероятно, он считал, что фонтан, находящийся через дорогу от Plaza Hotel, находится в сфере его влияния. По завершению работ в «Нью-Йорк Таймс» появилось сообщение: «В течение многих лет из этого фонтана просто капало и текло, но теперь он каскадирует, и в этом вся разница, потому что теперь у Пулитцеровского фонтана появился звук».

Оказавшись в этих местах, задержитесь у фонтана, и прислушайтесь к звуку падающей с его бассейнов воды. И тогда, словно отголоски из прошлого, в вашей памяти всплывут истории о жизни этого удивительного человека. Слепой, с неизлечимыми болезнями, в изолированных комнатах, он пытался плодотворно работать и заложить основы и главные принципы современной журналистики. Сделав возможным рождение самой профессии — журналист, а сообществу стать «четвёртой властью». Как позднее, о попытках описать его жизнь, скажет писатель МакГрат Моррис: «… это была бы история, написанная так просто, чтобы ее мог прочитать любой, и так красочно, чтобы никто ее не забыл». Не забывайте же и вы о нём. О Джозефе Пулитцере, «отце» американской журналистики.

Addres: «Pulitzer Fountain» — Fifth Avenue at 59th Street. Grand Army Plaza (Manhattan), New York, NY 10019

Леонид Раевский, журналист, автор путеводителей по Европе, гид

Продолжение следует

Оцените пост

(голосовало: 2, средняя оценка: 5,00 из 5)

Загрузка...

Поделиться