СМЕХ И ГРЕХ
«Лицом к лицу лица не увидать — большое видится на расстоянии». Некоторым событиям и явлениям, когда они случаются, не придаёшь особого значения или воспринимаешь совсем не так, как много лет спустя. А есть случаи, когда это самое явление ты познаёшь в течение всей последующей жизни каждый раз по-новому, удивляясь и радуясь открытию…
… По моему искреннему убеждению, самой читающей страной страна Советов была не в 60-х — 70-х, когда книги печатались многомиллионными тиражами, и даже не в 80-х, когда за подписными изданиями тянулись длинные шлейфы очередей из желающих поучаствовать в лотерее, а популярной становилась мода на корешки, то бишь на шкафы и полки, забитые красивыми изданиям книг, только половины из которых (в лучшем случае) касалась рука (о глазах и речи нет) читателя.
О девяностых и начале третьего тысячелетия речь и вовсе не ведётся: миллионы так называемых бестселлеров и книгами-то не назовёшь. По весу их уже можно сравнить с партийной, советской макулатурой и безуспешными трудами классиков марксизма с одной, но очень существенной разницей: партийную литературу никто (кроме авторов и корректоров в издательствах) не читал. Следовательно, вреда от неё было всё же меньше, чем от бесчисленных детективов, эротических опусов, бреда шарлатанов и маниакальных графоманов новейшего периода.
Я утверждаю, что самым читающим в мире народом мы были в самое тяжелое время — в первую десятилетку после окончания войны. И это неудивительно: послевоенная тяга к мирной жизни была грандиозной, а материальные возможности — минимальными; тяга к знаниям была фантастической, а источники информации — мизерными: радиоточка с черным картонным репродуктором, вещавшая с шести часов утра до двенадцати ночи партийные лозунги и классическую музыку.
Иная, удивительная, чарующая жизнь была в книгах, причем любых, вне времени их издания. Книжки поселковой библиотеки зачитывались до дыр, за ними выстраивались длиннейшие очереди. Обладатели частных коллекций, оставшихся от дедушек библиотечек слыли местными знаменитостями, а доставшийся на пару деньков томик Дюма, изданный ещё до революции, спешно дочитывался ночью при свете обильно чадившей подгоревшим фитилём керосиновой лампы.
Места, где добывалось чтиво, были разнообразными, порой экзотичными, а иногда и просто опасными. В нашем классе училась тощая, длинноногая, чахоточного вида некрасивая девчонка Тамара М. Естественно, поклонников у Томки в классе седьмом было негусто. До того момента как выяснилось, что у её бабушки, потомственной интеллигентки есть великолепная библиотека ещё дореволюционных изданий.
Сразу же маловыразительная Томка стала пользоваться вниманием одноклассников, быть приглашенным к ней в гости и уйти оттуда с «Тремя мушкетерами» или с «Собакой Баскервилей» считалось большим достижением.
На чердаке дома моего дружка Тимки Тыкмана мы нашли связки дореволюционной «Нивы» и довоенных журналов. Вся эта макулатура с «ятями» и «ижицами» скрупулёзно перечитывалась нами. А от какого-то альманаха начала тридцатых годов на нас, тогда 11 — 12-летних пацанов пахнуло чекистским холодком.
Этот проходящий морозом по коже холодок мог обратиться реальным лагерным холодом для наших родителей. Дело в том, что в нескольких из раскопанных нами журналах, красовались портреты тех, о ком тогда и заикаться было страшно: Ягода, Бухарин, Ежов, Зиновьев и даже Троцкий!
Лики этих изгоев в чердачной тиши благополучно пережили времена сталинских репрессий, Отечественную войну, немецкую оккупацию и добрались до первой послевоенной пятилетки. Шкодливыми руками юных недорослей они были извлечены из анналов истории, то бишь из чердачной пыли, принесены в школьный класс и «подверглись» популяризации среди однокашников.
По всем признакам, это была антисоветская агитация, заговор с целью свержения социалистического строя, а возможно, и покушение на жизнь вождя…
Наша классная, увидев на портретах «знакомые лица», побелела, покрылась холодным потом; потом схватила злополучные журналы и бросилась прочь из класса.
Милая, добрая, умная Анна Фёдоровна, Аннушка! Пред ней стоял труднейший выбор, куда бежать с этими журналами… Она побежала к Тимкиному отцу — героическому воину и преданному партийцу. Тимке досталось несколько ударов отцовским костылём; моя мама в целях сверхсрочного педагогического реагирования пользовалась деревянной качалкой для теста…
Светлая память, низкий поклон и спасибо нашей Аннушке за небезопасный выбор, который она сделала в тот день.
… И всё же главным источником интересной литературы были книги, которые добывал старший брат — книжник до мозга костей. Всё, что он приносил домой, частью открыто, а кое-что тайно, невзирая на запреты, мною перечитывалось. Согласитесь, «Декамерон» Боккаччо, «Блеск и нищета куртизанок» Бальзака не самое подходящее чтиво для раннего тинэйджера. Но в книгах было таинство, пусть и непонятное, но такое влекущее…
Брату уже стукнул двадцать первый год, и он засобирался в армию. Последнее, что он принёс перед отправкой на службу, была толстая, прилично потрёпанная, набухшая от ветхости, с зачитанными до лохмотьев страницами книга с каким-то странным двойным названием «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок» — по всей вероятности, что-то о животноводстве.
Это был шок, потрясение! Я начал читать книгу, когда брата не было дома. Пришедший с гулек братец отнял у меня томик и сам читал его часа два. Я не ложился спать — ждал, пока он угомонится.
Прикрыв керосиновую лампу одеялом (керосин надо было экономить), читал Ильфа и Петрова (ещё не зная их имён, так как авторские имена на обложке были затёрты) до самого утра, пока не закрыл последнюю страницу.
Я не понимал, что со мною происходит: продолжал читать эту книгу дома, на уроках (даже на математике у звероподобного Потапа) и на школьных переменках. Я прочитал бестселлер два, пять, десять… раз и не мог до конца понять чарующую притягательность этого «пальцетворного» чуда.
Занятый своими делами в последние дни брат — человек абсолютно честный и ответственный, поручил мне отнести Ильфа-Петрова владельцу…
Воровство — грех, и мне придётся держать за него ответ на Страшном Суде, но я и сегодня, спустя более полусотни лет, не раскаиваюсь в содеянном и готов принять причитающееся мне наказание за то, что весной 1950 года присвоил себе чужое движимое имущество: шкатулку с драгоценными перлами, исполненную в виде ободранной, зачитанной книги.
C этого времени и в течение двух лет у моего закадычного дружка Тимки Тыкмана, с которым раньше мы разлучались только для ночного сна, появился сильный конкурент, по степени близости отодвинувший Тимку на второе место: отремонтированный, подклеенный, где только было возможно, обёрнутый в суперобложку из вощёной бумаги томик с бесценным содержанием был со мною в школе (в портфеле), на свидании (за пазухой), во сне (под подушкой). Я уже не читал книгу от начала и до конца. Вначале я открывал особо полюбившиеся места, а затем, поняв бесполезность этой затеи (я любил каждую строчку!), открывал наугад на любой странице и читал, читал, читал…
Беда случилась на весенней экзаменационной сессии за девятый класс. Письменный экзамен по математике имел одну особенность: решив задачу, нужно было переждать, пока сосед сзади с тем же вариантом контрольной «перекатает» решение в свою тетрадь. Поудобней расположив свои записи, я достал из-за пазухи Ильфа-Петрова и стал увлеченно читать. Обративший внимание на странное поведение ученика математик Потап тихонько зашёл с тыла и… застыл на месте, остолбенев от этой наглости. Мои бумаги были немедленно изъяты, а сам я с треском выдворен с экзамена.
Беда никогда не приходит одна. Огорчённый случившимся, я отправился на волейбольную площадку, где уже сложились две команды из сдавших экзамен ребят. Быстро сбросил брюки и тщательно прикрыл ими томик. Игра оказалась очень упорной — никто не хотел уступать.
Придя в себя после спортивного азарта, я вернулся на лавочку, где оставались мои «бебехи», и застал стерильную чистоту: ни брюк, ни книги на месте не было. Надеясь, что это шутка, я бегал в трусах по школьному двору, пока в кустах за стадионом не нашел сиротливо лежавшие штаны. Книги не было. На весь посёлок «Стулья» и «Телёнок» были только у меня. С этого момента моя исключительность пропала…
Впрочем, сегодня, отдышавшись за прошедшие десятилетия от горести той утраты, смело глядя неизвестному похитителю в глаза (надеюсь, он жив и сможет выслушать эту исповедь), хочу откровенно сказать, что тогда, в тот весенний день, он опоздал со своей вероломной акцией: к этому времени я уже выучил «Двенадцать стульев» и «Золотого телёнка» наизусть. Весь, от корочки до корочки! Хотите — верьте, хотите — нет!
Поэтому наличие или отсутствие книги ничего не решало: при необходимости я (уже мысленно) разворачивал свою виртуальную библию на нужной странице и читал любимые строки. Жаль, конечно, было саму материальную оболочку: ласковый ворс потрёпанной обложки, тёплые ломти рваных страниц, нежный, как почерк любимой, шрифт…
Подтвердить справедливость и достоверность моих слов могут многочисленные девушки, провожая которых из парка имени Шевченко в какой-нибудь медвежий угол на Слободке; или после институтского вечера в «консерве» в район Степовой на Молдаванке; а то и по линии Большого Фонтана пешочком до одиннадцатой станции, я по их выбору читал главы из «Золотого телёнка», хоть таким образом пленяя юных избранниц.
Продолжение следует
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
