Трехтысячелетняя история попыток «окончательного решения еврейского вопроса» знает не только силовые методы, но и умеренные, ассимиляционные технологии. Среди них на первом месте всегда была «еврейская христианизация». В наше время ею активно занимаются различные миссионерские секты. Но как ни странно, в их компании известная российская писательница Людмила Улицкая с ее очередным романом «Даниель Штайн, переводчик».
Прилавки и витрины книжных магазинов пестрят обложками-завлекаловками «женских детективов». Маринина, Устинова, Донцова… Имена, названия, тиражи множатся, а темы, сюжеты, образы мельчают. В этом многоводном потоке яркой струей выделяется проза Л. Улицкой. Ее рассказы «Казус Кукоцкого», «Медея и ее дети» читаются и перечитываются, экранизируются, выходят на театральную сцену. И вдруг — «Даниель Штайн, переводчик». Книга необычная, требующая внимательного, даже напряженного чтения. Нет-нет, это по-прежнему превосходная беллетристика с изящным стилем и яркими образами, легко перемещающимися в пространстве и времени многопланового повествования. Однако совершенство формы и увлекательность содержания резко снижаются, когда Улицкая-писатель трансформируется в Улицкую-публициста.
Написанная в эпистолярно-документальном стиле, книга густо насыщена публицистическими сентенциями и философскими размышлениями. Автор с удивительной храбростью ввязывается в споры по поводу наиболее сложных (часто неподъемных даже для специалистов) религиозных, богословских и этнических проблем христианства, его связей с иудаизмом и современным еврейством. Одни из этих тем имеют давнюю многовековую дискуссионную историю, другие яростно, до словесного мордобоя, муссируются в сегодняшних мировых, а больше всего в израильских СМИ.
Может ли христианин еврейского происхождения считаться евреем? Безупречен ли израильский Закон о возвращении? Не пора ли вернуться к ценностям раннего христианства, тесно связанного с иудаизмом? Степень ответственности христианской церкви перед евреями? Эти и другие вопросы автор «Штайна» рассматривает далеко не с произраильской и проеврейской позиции.
Самое большое недоумение вызывает отношение Л. Улицкой к проблеме «евреи и христианство». Сколько было в человеческой истории старателей «окончательного решения еврейского вопроса»! Ничего не получалось ни у Тита Флавия и Богдана Хмельницкого, ни у Гитлера и Сталина. Поэтому время от времени появлялись более умеренные методики ликвидации раздражающего всех богоизбранного народа — обращение его в христианство. С последней четверти ХХ века этим стали активно (если не агрессивно) заниматься различные миссионерские христианские секты. Их платные функционеры и сегодня бродят по улицам Бруклина, Хайфы, Марьиной Рощи, предлагают прохожим с еврейской внешностью книжицы с винегретным цитированием «Писания», кидают их в почтовые ящики, заходят в квартиры, агитируют, уговаривают.
Л. Улицкая, хотя и более тонко (а значит, и более эффективно), занимается тем же самым делом. Герои ее романа (евреи) один за другим принимают христианство. И вовсе не по какому-то принуждению, как часто бывало в истории, а просто так. Крещеная Л. Улицкая рассказывает о принятии христианства героями романа с воодушевлением и одобрением.
Вот главный герой романа — Даниель Штайн, в довоенной Польше носивший немецкое имя Дитер (в СССР, скорее всего, был бы Даниилом или Данилой). Во время немецкой оккупации он попал в гетто, бежал, работал в гестапо, потом в НКВД, партизанил, снова был на волоске от смерти. Чудом спасся, попав к монахиням католического монастыря. Тут-то он и крестился, повторив, казалось бы, естественным образом то, что вынуждены были делать его предки в средневековой Испании и дореволюционной России.
Однако Улицкая не дает права своему герою объяснить его поступок возможностью спастись от гибели. Наоборот, не дождавшись конца войны, Д. Штайн ушел из монастыря и через много лет подчеркнул, что «не хотел после крещения оставаться у сестер, чтобы не выглядело так, будто крестился из-за убежища, которое они предоставили».
В религиозном рвении Улицкая идет еще дальше — она делает своего героя католическим священником, активным проповедником, сторонником пересмотра канонических церковных постулатов. Благодаря врожденной еврейской неуемности, Д. Штайн, поселившись в Израиле, ведет многостороннюю благотворительную, просветительскую и предпринимательскую деятельность. Он со скандалом добивается израильского гражданства, создает в Хайфе «еврейскую христианскую общину», строит церковь и ночлежку для нищих, водит экскурсии по святым местам и даже встречается с Папой Римским…
И все-таки не хочется видеть основную идею книги в «еврейской христианизации». Вряд ли она могла быть главной идеей талантливого писателя, внимательно прислушивающегося к сегодняшним запросам читающей публики. А может быть, Улицкую все же привлек привкус некой скандальности темы, показавшейся ей почему-то оригинальной? Хотя на самом деле никакой новизны в ней нет. Русская литература давно уже пропахала эту борозду.
Не исключено также, что Улицкой не терпелось занять место в ряду известных русских писателей-евреев, подчеркивавших время от времени свои христианские приоритеты. Отец Б. Пастернака, наряду с художником И. Левитаном, композитором А. Рубинштейном и другими выдающимися евреями царской России крестились, чтобы «легализоваться» в русской культуре. Другое дело наши современники — Н. Коржавин, А. Кабаков, М. Арбатова и другие.
Каждый живущий в этом мире волен исповедовать ту религию, которая ему по душе. Кроме евреев. Для нас переход в другую религию — это еще и осквернение памяти сотен миллионов наших предков, погибших на камнях Масады и полях Малороссии, сожженных в кострах инквизиции и в крематориях гитлеровских концлагерей. Это преступление перед народом, который своим трехтысячелетним существованием обязан своей вере.
ага, уж так уж и сотен миллионов. Типично местечковое преувеличение .
Можно было бы вспомнить Пастернака — христианствующего еврея. На его памятнике чем-то острым выцарапано \»жид\».
Хотя, может быть этой писательнице безразлично, что память и о ней будет осквернена.
Mudilo!
A esli 10 mill.?
Tebe budet legche?
\»Русскому\»
— ему было бы легче, если бы все.
И при этом, что бы все еврейское барохло ему бы досталось.