«Когда человек умирает, изменяются его портреты…»
Смерть Ельцина со всей несомненностью обнажила человеческую подкладку в его отношениях с Россией. Это ведь были полноценные личные отношения: счастье и драма, любовь и разочарование…
В политической жизни первого президента было много черных минут: и черных для него, и тех, в которых источником черноты оказывался он сам. Все это непременно станет предметом холодного исторического анализа, но не сегодня.
Сегодня — вослед — только про то человеческое, что связывало нас с Борисом Николаевичем Ельциным.
Это был персонаж Островского и Лескова, с Салтыковым-Щедриным и не без Достоевского: крупный, неподдельный, выламывающийся из рамок, неподвластный простым описаниям. Все, что он делал, он делал сам: и его победы, и его катастрофы были собственноручными и, под стать личности, огромными.
В нем, по Бабелю, квартировала совесть. Хотя, может быть, и не была ответственным квартиросъемщиком… Но когда он извинялся, уходя, он делал это искренне, и в последние годы, по многим свидетельствам, тяжело переживал происходящее в России, несомненно чувствуя свою вину за многое.
К рубежу веков череда политических провалов сделала его «хромой уткой»; только ленивый прилюдно не оскорблял Бориса Николаевича; при его характере — можно себе представить, чего ему это стоило, но ходивших с плакатами «Ельцин — иуда» не бил ОМОН, финансировавшие Примакова не сидели в тюрьме и парламент был местом для дискуссий и даже процедуры импичмента…
Сегодня нам есть с чем сравнить, чтобы оценить масштаб личности.
Здесь не время описывать в подробностях сети, в которые он попался на закате своей власти: любой из тех, кто шел в Кремль, начал бы свое царствование с показательных процессов над ближайшим окружением Ельцина и, увы, его семьей. Его личной семьей, с маленькой буквы… Этот крючок намертво сидел в животе у первого российского президента. Выбор между чувством и долгом даже не пахнул Расином…
Но он попросил у россиян прощения — простим ему! Тем более есть за что.
Первые «демократические» годы Ельцина — легенда! Ельцин набрал 90 % голосов в девяностом году на самом деле. При тотальном противодействии Кремля, при «черном пиаре», жалком по сегодняшним подлым временам, но тогда, по новизне, поразившем россиян…
Это побеждал не он, побеждало новое время. Страна, разбуженная Горбачевым, распрямлялась и начинала дышать полной грудью… И лучшие дни и часы Ельцина — дни и часы, когда он дышал в такт с Россией. По всем законам творчества, политический талант выносил Бориса Николаевича в такие дали, куда он сам и не думал заходить. У него хватало чутья доверять этой волне, расти и соответствовать времени…
У него хватало характера, чтобы держать удары — уж чего-чего, а характера в Ельцине было на дивизию; судьба ломалась об этот кремень много раз!
Но он не был бы русским, если бы не был способен на саморазрушение. И он никогда не стал бы Первым секретарем Свердловского обкома КПСС, если бы не умел перешагивать через людей.
Он был плоть от плоти номенклатурной — и плоть от плоти народной! Вот так вот, одновременно! И при всех ельцинских экзерсисах Россия не была для него углеводородной недвижимостью, как для тех, кто пришел ему на смену — да, это была зона власти, но и зона ответственности и боли. И гордости, и мечты…
Когда Южный уступал в «Берси» в финале Кубка Дэвиса, Ельцин, сидя на трибуне, мрачнел так, что становилось страшно за судьбу теннисиста в случае проигрыша; когда Россия победила, Ельцин, к ужасу Наины Иосифовны и восторгу французских телевизионщиков, полез через перила, чтобы поскорее обнять того, кто принес честь России. Хоть такую, спортивную… И перелез!
Это был не пиар — ему не было уже нужды пиариться; в этом вдруг проявился весь Ельцин — неуклюжий, нестандартный, катастрофичный, прекрасный. Человек!
Отдельным, несмываемым кадром в памяти: этот седой человек, идущий по проходу Кремлевского дворца съездов, чтобы положить партбилет и выйти, закрыв дверь за эпохой.
С его смертью его эпоха не заканчивается; дверь приоткрыта.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
