Дядю Нойку я знаю смолоду. Знать смолоду в данном случае означает, что, когда Нухэм Цаплис молодым женился на девушке из нашего посёлка (пусть будет даже «местечка», чтобы не подумали, что я хочу показаться горожанином) с библейским именем Ева, я ещё под стол пешком ходил. Фамилию этой девушки не помню, ибо с того времени в посёлке знали только семью Цаплис. Расскажу, почему всё так произошло.
Обычно, когда случается такой шидех, и жених переезжает жить к невесте, да ещё в другом местечке, в обиходе у него остаётся, в лучшем случае, его имя, а фамилию свою он вспоминает только в документах и в общении с властью. В миру же таковой числится по фамилии тестя-старожила, а того хуже — по кличке, которую ему сразу придумают в соседней парикмахерской или в сапожной мастерской. Что-то вроде: «А, это цирюльниковский Моня?» или «Вон идёт Миля-кашкет, зять Балабанши».
Такая судьба ждала любого «примака», только не Нойку Цаплиса. Стало это ясно после первого скандала в доме невесты, которая ко времени того события уже стала женой.
Здесь придётся отвлечься, чтобы рассказать о роде деятельности нашего героя. Надо сказать, что участник Великой Отечественной гвардии старшина Нухэм Цаплис сделал то, что мало кто мог совершить в то время: на гражданке сумел сохранить свою военную специальность. А именно — три военных года Ной верой и правдой служил то интендантом, то фуражиром, то в непосредственном подчинении зам. по тылу полка, делая всё возможное (иногда под пулями или артобстрелом), чтобы личный состав на передовой был обеспечен питанием и, что не менее важно, получал в срок свои фронтовые сто грамм.
До того как он перебрался в нашу «касриловку», Нойка работал в военном городке, что стоял рядом с соседним Ставополем — вотчиной Цаплисов — тоже по интендантскому делу. Но уже как вольнонаёмный. Три послевоенных года Цаплис обеспечивал рацион военнослужащих срочной и сверхсрочной службы, не забывая подкормить семьи командира части и других военачальников. Излишне говорить, что родители Нухэма, а также его старшая сестра с многочисленной семейкой тоже впроголодь не жили…
К тому времени, по образному выражению пролетарского поэта, «стала оперяться моя кооперация», и Нойка решил усилить стремление народа к более сытой жизни. В должности председателя сельпо беспартийный еврей Цаплис проработал лишь пару месяцев. Потом появился номенклaтурный начальник с фамилией на «ко» (не путать с Коганом) и Нойка занялся привычным делом, то есть снова стал интендантом, что на гражданке именуется «заготовитель».
Знавший до мозга костей тонкости этой работы и умевший ладить с начальством, Цаплис нисколько не скучал по руководящей должности, а наоборот, по образному выражению односельчан, «эр от гилейбт а гитн туг» (короче, процветал).
Вот именно такой процветающий в делах и знающий себе цену, зять достался Евиной маме — тёте Ульке. Не сказав нескольких слов об Ульке и её супруге эреб Пинхасе, объяснять произошедшее дальше будет просто невозможно.
Несмотря на то, что тихий, молчаливый и образованный Пиня работал каким-то заместителем в артели (для местечка это а «гройсер пурец»), главной и бесспорным лидером в семье была Улька — рослая, костистая, со смуглым лицом, смолистыми волосами под скобку в стиле комсомолок 20-х годов, с такими же чёрными пронзительными глазами и крупным носом, напоминающим фасад атомного ледокола. Говорила Улька командирским голосом, и указания членам своей семьи, разносившиеся окрест, в определённой мере дисциплинировали даже ближайших соседей. Вот в такой домострой наоборот, проще говоря матриархат, попал Ной…
… Когда развеялся дым свадебных мероприятий и наступили трудовые будни, Нойка, естественно, вернулся на своё рабочее место, так же естественно, с присущей ему энергией включившись в производственный цикл по добыванию парнусе или, как говорят в столичной Одессе, «кусочка масла на свой кусочек хлеба».
Любое производство такого дефицитного продукта, как парнусе, имеет свои издержки. Не буду рассекречивать весь процесс, скажу только, что в системе промкооперации каждую удачную сделку надо обмывать и, в традициях этого ленинского детища, весьма обильно.
Явившегося после очередного обмывания подшофе зятя встретила грозная тётя Улька и решила раз и навсегда направить нового родственника в праведное русло. Разъярённая фурия ворвалась в комнату, где жили молодожены, и, недвусмысленно размахивая своими натруженными руками, громоподобно, на всю округу, выразила зятю нетерпимость такого поступка и пригрозила печальными последствиями, которые его ждут сию минуту и всю оставшуюся жизнь…
… Очевидцев произошедшего в тот вечер, кроме членов семьи, не было, но в местечке шила в мешке не утаишь. Через день-другой в «прессу» (то есть в парикмахерскую) попала утечка информации, прояснившая картину событий в доме эреб Пинхаса.
Зять Нойка спокойно, не говоря ни слова, железной хваткой взял любимую тёщу за плечи руками, привычными к мешкам с мукой или сахаром, а также к бочонкам с селёдкой; развернул её в сторону двери, в которую она только-только ворвалась, и нанёс ей единственный (как потом оказалось, во всей их совместной жизни) пинок — не пинок, удар — не удар; единственное движение всей плоскостью стопы по месту, литературно именуемому задом…
Улька проделала обратный путь ещё стремительней, чем первоначальный, впопыхах распахнув дверь уже не руками, а благородным лбом….
Короче, синяки у Ульки прошли через месяц, обострившийся геморрой успокоился ближе к лету, а порядок в семье был установлен навсегда.
Правда, сгоряча Улька вроде собралась послать Пиню за участковым, снять побои, наказать зятя… Но тут уже вмешалась дочь (кому дочь, а кому жена) Ева, которая с непривычной решимостью заявила, что наложит на себя руки, если с Нуйкиной головы упадёт хоть один волос. Вот так всё утряслось и все стали просто родичами Нойки Цаплиса.
В ответ на ехидные приставания Яшки-парикмахера рассказать, как дело было, Нойка ответил по-армейски кратко и точно:
— Шо ты смеёшься? Знай, в армии главное — дисциплина. Если каждый боец знает своё место и соблюдает устав, тогда и порядок в танковых войсках!
Продолжение следует
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
