Не верьте, не верьте, когда по садам закричат соловьи:
У жизни и смерти еще не окончены счеты свои.
Булат Окуджава
До чего же у меня развито чувство юмора! Наверное, с ним может соревноваться только мое чувство скромности. Впрочем, шучу. И то — повторяю шутку Сергея Довлатова: «Жизнь коротка и печальна. Ты заметил, чем она вообще кончается?».
Тема бессмертия актуальна со дня создания первого человека. Изначально Всевышний создал Адама и Хаву, а внутри них сотворил все человечество бессмертными. Только — при условии беспрекословного послушания.
Адам и Хава, возможно, слишком рано и чересчур буквально поняли максиму раби Нахмана: «если человеку не из за чего умирать, зачем ему тогда жить?». Первая семейная пара была согласна даже умереть, лишь бы сильнее приблизиться к Б-гу. Змею, как тонкому психологу, удалось пообещать им, что у них будет такая возможность. Они забыли, что добро и любовь приходит только через Него. И только прямым путём. Они поставили на кон собственную жизнь, желая выиграть вечную любовь — и проиграли.
Николай Островский писал: «жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Мудрые слова! Правда, дальше там пошла сплошная муть о коммунистической партии, счастье человечества. Всего не упомню.
Как же нам добиться того, чтобы перед праведным Судьей удалось оправдаться, объявив, что поставленные Им цели выполнены? Большинство человечества находит отмазки, копаясь в мистическом поле чудес из страны дураков.
Например, в Грузии (да не в ней одной) многие считали, что количество выпитого вина, съеденных шашлыков и любивших тебя красивых женщин — это то, что остается самому человеку. Другие находили счастье в заработке для детей внуков и правнуков. Гении верили, что вечную жизнь они заработают тем, что своей лирой пробуждают добрые чувства. Окуджава писал про Пушкина:
Он умел бумагу марать
под треск свечки!
Ему было за что умирать
у Черной речки.
В СССР смерть за Родину пропагандировалась как высшая доблесть. Почти как в нынешней Палестине. Или Северной Корее. Замполит Базилио и министр пропаганды Алиса принтовали очень красивые плакаты и заказывали ужасно душевные стихи, чтобы всех в этом убедить.
Но лиса Алиса и кот Базилио, наши страсти и гордость, стараются только для себя. Любой человек перед Праведным судьей в этом убедится.
А сейчас я кончаю философствовать. Не в этом моя сила. Не хочу отнимать хлеб у Арье Юдасина и вернусь к примерам из собственной жизни.
О том, благодаря чему я появился на этот свет и что я когда-нибудь умру, я узнал в четвертом классе от одноклассника по фамилии Арутюнов. Придя домой, спросил маму, правда ли это. Узнав, что правда, стал топать ногами, плакать и кричать: «не хочу!». Причем не помню, что меня больше расстроило: факт, что такой хороший и чистый мальчик родился из зловонной капли — или что «наступит день, когда я исчезну с поверхности земли». Потом мысли о рождении пропали. Все-таки я шахматист, зачем думать о том, что было на предыдущих ходах и от меня не зависело?
Потом пришла успокоительная мысль о смерти. Это когда еще будет! Лет в сорок. Я буду уже очень старым и зачем мне тогда жизнь? Кроме того, возможно мне удастся умереть за родину, а это такой кайф. В 24 года у меня родилась первая дочь. Через пять лет — вторая. Страх смерти вообще исчез. Ведь какая разница, умру я или нет. У меня будут дети. Внуки. Мне казалось, что в них продолжится моя жизнь.
В 39 я считал, что за то, что дочь поступит в мединститут, стоит отдать жизнь. Она не поступила.
В 43 года первый инфаркт. Месяц лежу пластом в больнице. Несчастно смотрю на дверь и думаю, неужели я когда-либо встану и до нее дойду? И есть ли в жизни большее счастье? Тогда родилась моя первая молитва из глубины сердца. Но я просил, не зная кого: «сделай так, чтобы в момент смерти ветер дул мне в лицо». Сейчас, думаю, я знаю, к Кому обращаюсь — и повторяю ее ежедневно. Тогда же я бросил курить, используя один психотерапевтический прием. Когда я брал в руки сигарету, то с дикой злостью кричал сам на себя: «сдохнуть хочешь, собака?!».
И вдруг в 47 — второй инфаркт. Тут я по-настоящему испугался. Нет, не смерти. Я тогда уже отстрадался. Я испугался нового незнакомого слова «карет» – истребление души. Того, что я окончательно исчезну с поверхности земли, как-будто меня никогда не было. Все будет идти своим чередом, а меня не будет. Нигде, ни в чем и никогда. Я попросил младшего брата принести мне в больницу книгу по иудаизму. Он принес перевод книги рава Деслера. Первая же фраза поразила меня: злодей, которому плохо. Я понял, что это обо мне. Всю жизнь гонялся за призраками и мне было плохо. Решил, постараюсь стать праведником, чтобы не зря страдать; а может, заработаю право еще на одну попытку. На больничной койке я одел кипу, стал молиться и ушел из болезни.
В той же книге я нашел, что не все потеряно. Будет воскрешение из мертвых. Только одно неудобство. Мертвые должны по подземным переходам прийти в Иерусалим. Мне лишние движения были не нужны. В том, что я воскресну, я уже не сомневался. Поэтому я продал квартиру и решил, что должен хотя бы умереть на родине, если не за нее.
Болячки остались. Я часто падаю. Как физически, так и духовно. Пока все время поднимаюсь, часто таща себя за волосы.
В 1994 году у Стены плача родилась новая молитва. Сделай так, чтобы я мог помогать людям приближаться к Б-гу. Мне ответили. Мысли о себе пропали. Это и было первое оживление из мертвых.
Десять лет тому назад мне сделали биопсию. Ответ был неутешителен. Карцинома – быстротекущее онкологическое заболевание. Я не плакал. Я просто пришел к своему раввину узнать закон, имею ли я право не лечиться, чтобы мать раньше времени не узнала о моей болезни. К тому времени я знал, что еврей не должен думать над вопросом, что делать. Для этого есть закон. А думать он должен, как делать, и это и есть наша жизнь в будущем мире. Рав вместо ответа неожиданно горько заплакал. Его слезы как роса растворили мою болезнь, если она была. После этого родилась моя третья молитва. Чтобы моя мать ушла бы минутой раньше своего давно седого сына. Я не хотел доставлять ей столько горя.
Что бы я хотел от Б-га сейчас? Наверное, «чтобы пока мне рот не набили глиной, из него исходила бы только благодарность и еще, если будет Его воля»:
Я завтра снова в бой сорвусь
Но точно знаю, что вернусь
Пусть даже через сто веков
В страну не дураков, а гениев.
И, поверженный в бою
Я воскресну и спою.
На первом дне рождения
Страны, вернувшейся с войны.
Игорь Тальков.
Оцените пост
(голосовало: 8, средняя оценка: 4,50 из 5)
Загрузка...
