Продолжение. Начало в № 730
Вернулся домой я в десятом часу, Эмма болтала по телефону с приятельницей и послала мне воздушный поцелуй. По-моему, они обсуждали происшествие в Неот Кдумим, о котором сообщили в вечерней сводке новостей. Я уже успел сказать жене, что намерен защищать Рони в суде, и теперь она, насколько я понял, рассуждала о том, удастся ли полиции доказать, что именно Рони убил Слезара, если противостоять прокурору будет сам Дани Лапид.
Я обнял Эмму, прошептал ей на ухо: «Осторожней с прогнозами, дорогая, я все-таки не Пэри Мейсон», – и направился в спальню переодеваться. Все-таки день был тяжелым, и я устал. Субботу мы с Эммой обещали провести у ее родителей, это был визит из серии, которую я называл «цугцвангом», и я старался морально подготовиться заранее. Терпеть не могу отвечать на юридические вопросы, если мне их задают не в моем офисе в рабочее время. А милые Эммины родители беседовали со мной только на юридические темы, избегая даже политики, и полагали, видимо, что знаменитый адвокат просто не способен говорить ни о чем другом.
Так оно и оказалось. Мы выехали в Реховот рано утром и вернулись затемно, попав, естественно, в пробку, которая закупоривает все подъезды к Тель-Авиву по окончании субботы. Эмма нервничала, ерзала на сиденье и дергала меня за рукав, показывая на просветы между впереди стоявшими машинами, а я, по привычке, автоматически переключал скорости, а думал о своем. Суббота кончилась, и, по идее, я прямо сейчас мог наведаться в КПЗ Русского подворья. Нужно было все-таки вытянуть из Рони детали, прежде чем следователь Ниссан начнет первый допрос. Но у меня все еще не было официального согласия Рони или Шошаны на ведение защиты, и, следовательно, первым делом я должен был посетить Писгат-Зеев.
Квартирный телефон Пеледов по-прежнему не отвечал, а радиотелефоны Шошана терпеть не могла, поверив когда-то дурацкой газетной заметке о том, что постоянное облучение радиоволнами вызывает у некоторых людей рак мозга. Лично мне такие случаи известны не были. С другой стороны, я знал несколько человек, попавших в беду из-за того только, что не могли вовремя позвонить в полицию, поскольку телефонов под рукой не оказалось, а радиотелефонами они не обзавелись.
Значит, все откладывалось на воскресенье. Даже более того – на вторую половину дня, которую я оставил свободной.
Я очень надеялся на то, что в субботу Рони Пеледа не побеспокоят.
===
Следователь Ниссан позвонил, когда я ехал в офис, а точнее – плелся по улице Жаботинского со скоростью пешехода-паралитика.
– Вчера, – сказал он после краткого приветствия, – я не хотел вас беспокоить, но, поскольку похороны состоятся в три, я хотел бы переговорить с вами перед их началом.
– Какие похороны? – спросил я ничего не понимающим голосом.
– Позвольте, – в свою очередь опешил следователь, – разве вам не позвонил Бен-Халифа?
Бен-Халифа – начальник КПЗ в Русском подворье – звонил мне в последний раз месяц назад, когда мы решали вопрос об освобождении под залог задержанного Канценберга.
– Нет, – сказал я, – а что, собственно…
Ниссан чертыхнулся на том конце провода.
– Значит, вы не знаете, что Рони Пелед умер?
Я едва не врезался в машину, которая плелась передо мной.
– Н-не понял. Повторите по слогам.
– Рони Пелед умер в ночь с пятницы на субботу, – Ниссан заговорил официальным голосом, будто читал по лежавшей перед ним бумаге, что, возможно, соответствовало действительности. – Тело обнаружил охранник, когда в семь утра в камеру принесли завтрак. По заключению эксперта-криминалиста Дани Вакнина, смерть произошла в промежутке от полуночи до двух часов в результате обширного инфаркта миокарда.
– Черт побери! – воскликнул я.
– Вот именно, – буркнул следователь, перестав читать по бумажке. – Он все время был не в себе, вы сами видели. От ужина отказался. Даже плакал, говорят. Во всяком случае, так показалось охраннику. Вакнин утверждает, что спасти его не удалось бы, даже если бы охранник сразу вызвал «скорую помощь».
– Произвели вскрытие? – механически спросил я. Конечно, произвели, мог бы и не спрашивать.
– Вчера вечером, – подтвердил Ниссан. – Диагноз подтвердился.
– Бедняга, – пробормотал я.
– Пожалуй, – раздумчиво сказал Ниссан, – он действительно убил этого Слезара в состоянии полнейшего аффекта. Вынужден с вами согласиться. И так и не вышел из шока. Моя вина – я недооценил. Но прежде мне не встречались убийцы столь…
Он замялся.
– Столь чувствительные, – мрачно сказал я. – А что вы могли сделать? Вызвать к нему психолога? Уверяю вас, если он не пожелал говорить со мной, то и на вашего психолога реагировал бы, как на пустое место… У него разве было больное сердце?
Я знал, что прежде Рони на сердце не жаловался. Но, может быть, в последнее время…
– Нет, – сказал следователь, – но какое это имеет значение? Разве больное сердце было у Штиглица?
Меир Штиглиц, бывший военный атташе в Москве, умер от обширного инфаркта месяц назад в возрасте сорока восьми лет. Я видел этого человека – здоровенный детина двухметрового роста, которому любой астролог предсказал бы жизнь до ста двадцати…
– Шошана Пелед уже знает? – похоже, сообщение Ниссана совершенно выбило меня из колеи – я задавал один риторический вопрос за другим: ясно же, что Шошану, скорее всего, нашли у ее родителей.
– Конечно, – сказал Ниссан. – Она была здесь с раннего утра. Тело увезла «Хевра кадиша». Хоронить будут на кладбище в Кирьят-Ювель.
– Я непременно буду, – сказал я. – Черт возьми, Ниссан, вы меня совсем… Да, – вспомнил я, – вы хотели поговорить со мной перед похоронами? О чем? Теперь-то от меня как от адвоката мало толку…
– Тут есть кое-какие обстоятельства, – уклончиво сказал Ниссан.
– Ну хорошо, – вздохнул я, не испытывая радости от предстоявшего разговора. – Буду у вас в час.
===
Воскресные судебные заседания – самые неприятные. Истина эта, впрочем, безусловно, субъективна; мой коллега Амирам Харив утверждает, что лучше всего ему работается именно в воскресенье с утра: как бы агрессивно ни был настроен прокурор, адвокат, расслабленный субботним отдыхом, реагирует на реплики обвинения с хладнокровием удава, гипнотизирующего жертву. Но мне, к сожалению, даже в субботу не удается полностью расслабиться, и результат – к полудню, перед тем, как ехать в Иерусалим, я успел почти провалить дело Козловского и едва не нарвался на неприятность в совершенно выигрышном деле Офера. К тому же, на стоянке у Русского подворья не нашлось свободного места, и мне пришлось идти пешком чуть ли не от Сада независимости. Впрочем, мои заботы следователя Ниссана не интересовали – ему хватало своих.
– Вообще говоря, – сказал он, когда я с мрачным выражением на лице уселся в предложенное кресло, – вообще говоря, дело об убийстве можно закрывать в связи со смертью подозреваемого. Прокурор считает, что все ясно, да так оно и есть на самом деле. Но… Я бы хотел еще поработать, понять мотив. Возможно, здесь есть какие–то нити, за которые следовало бы потянуть.
Я кивнул.
– Согласен с вами. Вы имеете в виду, что речь может идти не столько о сугубо личных счетах…
– Вы меня поняли?
– Да, но… – я развел руками. – Не вижу, чем я могу помочь. Все это… – у меня неожиданно возникло предощущение чего-то кошмарного, что ждет нас в ближайшие дни или даже часы, и, должно быть, мысль эта отразилась на моем лице, потому что следователь Ниссан сказал утешающим тоном:
– Да, вы ведь давно знали Пеледа, и так неожиданно… Раз – и нет человека. К сожалению, в наше время так легко умереть… Вы, конечно, будете на похоронах?
Похоже, что следователь Ниссан тоже чувствовал себя не в своей тарелке. Я и сам мог бы привести десяток примеров, когда от инфаркта погибают люди помоложе и поздоровее Пеледа. Хотел бы я знать, сможет ли такая аргументация хоть как-то смягчить горе Шошаны? И поможет ли она самому Ниссану разобраться в реальной причине гибели Слезара?
– Если у вас возникнут ко мне какие-то вопросы, – сказал я, вставая, – всегда к вашим услугам.
– Да-да, – торопливо сказал Ниссан. – Вы знаете, господин Лапид, в первый момент, когда охранник обнаружил Пеледа, он решил, что Пеледа убили – причем страшно, зверски, это его слова…
– Убили? – недоуменно переспросил я, вновь опускаясь в кресло.
– Нет, нет, я говорю лишь о первом впечатлении охранника. Пелед лежал на полу возле кровати, лицом вверх, руки были сжаты в кулаки – их потом с трудом удалось разжать, – а на лице застыло выражение ужаса.
– Внезапная сердечная боль, – сказал я, – особенно, если человек ощущает ее впервые, вызывает безотчетное ощущение страха, это известно.
– Посмотрите сами, – Ниссан порылся в бумагах и протянул мне цветную фотографию.
Господи, если бы я не знал, что это Рони, я бы ни за что его не узнал! Выражение ужаса? Глаза, вылезшие из орбит, вываленный язык – даже если бы в камеру явилось привидение, вряд ли нормальный человек пришел бы в такое состояние.
– Судмедэксперт Вакнин, производивший вскрытие, – сказал Ниссан, – утверждает, что Пелед сначала испугался, его охватил буквально запредельный ужас, и лишь после этого – Пелед уже стоял рядом с кроватью, – у него схватило сердце. Понимаете? Причина и следствие. Не приступ, которого он испугался. А страшный испуг, за которым последовал приступ, вызвавший смерть…
– Чего мог испугаться… – начал я. – Впрочем, все это психология. Вы помните, в каком состоянии находился Пелед. Ему мог присниться кошмар, он проснулся в полной темноте и совершенно непривычной обстановке, спросонья не понял, где находится, вскочил на ноги… Мало ли что могло ему в таком состоянии померещиться? – я передернул плечами, мне и самому стало не по себе, когда я представил себя на месте Рони, впервые попавшего в камеру предварительного заключения.
Ниссан спрятал фотографию в папку.
– На завтра, – сказал он, – я вызвал нескольких сотрудников из «Хайтек Галиль». Хочу все же разобраться в мотивах. Не хотите ли присутствовать?
– Как защитник чести покойного Пеледа? – я пожал плечами. – Нет, увольте. У меня достаточно дел в мире живых.
По-моему, Ниссан был убежден, что я должен отстаивать невиновность Пеледа даже после того как прокурор постановил прекратить расследование. Если бы мне за это платили – пожалуй.
Покинув кабинет следователя, я направился на кладбище в Кирьят-Ювель, где должны были состояться похороны. Настроение было паршивым, начал накрапывать дождь, и намеки Ниссана все-таки вывели меня из себя. Б-га ради, если он намерен копаться в отношениях Пеледа и Слезара, это – его дело. По-моему, как и большая часть человечества, следователь считал, что адвокат не возьмется защищать даже родного отца, если не получит хороший гонорар. Живого Пеледа я бы взялся защищать даже при полной доказанности его вины – ведь за это мне заплатили бы. А мертвого Пеледа, которого никто теперь не станет судить, защищать ни к чему, поскольку денег за это не платят. Нормальное для общества мнение об адвокатах. Все мы, знаете ли, кровопийцы, даже в глазах полицейских, а может, в их глазах особенно. Буквально на прошлой неделе я выловил в Интернете байку, которую анонимный автор пытался выдать за смешной анекдот. «Какая разница, – вопрошал он, – между адвокатом и ведром дерьма?» И остроумно, как ему наверняка казалось, отвечал: «У адвоката нет ведра». «А какая разница, – спрашивал он опять, – между адвокатом и лежащей на дороге дохлой собакой?» Остроумие его ответа, помню, свело мне скулы: «Перед дохлой собакой виден след торможения». Каково, а?
Но все-таки – чего мог испугаться до полусмерти в пустой камере Рони Пелед? На эту тему мог бы рассуждать следователь Ниссан, но я-то знал Рони много лет, и у меня не было никаких сомнений: он не мог испугаться ничего. У Рони был уравновешенный характер, он был до какой-то степени идеалистом, я не видел его в роли убийцы, но я знал, что он никогда и ничего не боялся. Никогда и ничего. Тем более – в пустой темной комнате.
Может, следователь решил, что кто-то напугал Пеледа намеренно, чтобы тот отдал концы и не выдал ему, Ниссану, страшную тайну убийства? Кто мог напугать среди ночи подозреваемого в запертой камере? Только охранник, который обнаружил тело рано утром.
Я пожал плечами. Подобный ход мыслей был совершенно фантастичным даже для склонного к игре воображения следователя. Глупости все это.
Когда «Хевра кадиша» привезла покойного, хлынул ливень. Шошана приехала на полчаса раньше, вместе с родителями, выглядела она отрешенной и даже не плакала – видимо, у нее уже просто не было сил. Я подошел и сказал какие-то слова, достаточно стандартные, чтобы забыть о них через минуту после того, как они были произнесены. С Шошаной Пелед мы не было дружны, а сейчас нам было и вовсе не о чем говорить. Мне она нравилась всегда, я был не против приударить за этой женщиной, но присутствие Рони удерживало меня от подобных попыток.
Я отошел в сторону, не желая принимать участия в миньяне; под навесом, где лежал Рони, было даже более зябко, чем под прямыми струями дождя, и я поспешил скрыться в автомобиле, включил обогреватель и стал ждать, когда тело опустят в могилу. Среди мокнувших под дождем мужчин я увидел следователя Ниссана и порадовался его служебному рвению.
Дождь прекратился сразу, как только на свежую могилу бросили последнюю горсть земли.
Отъезжая со стоянки, я подумал: где-то ведь сейчас хоронят беднягу Слезара. Кажется, в каком-то кибуце на Голанах, где жили его родители. А ведь если удар Пеледа был спровоцирован Слезаром, то именно ему потребовался бы адвокат, если бы этот человек остался жив…
Продолжение следует
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
