Эту пронзительную историю поведала глава издательства «Меркур» Рина Жак.
Увидела эту фотографию Менделя Гроссмана из гетто Лодзи и улыбнулась, вспомнив Кассиля: «Мама, а наша кошка — тоже еврей?»
в Лодзинском гетто
Мендель Гроссман — официальный фотограф Лодзинского гетто — тайком снимал то, что немцы хотели скрыть. Гроссман погиб в «марше смерти» в 1944-м, но негативы фотографий, спрятанные им в гетто, были найдены сразу после войны его сестрой и переправлены в Израиль. К сожалению, они были безвозвратно утеряны в 1948 году, во время Войны за независимость, когда египетские войска захватили кибуц Ницаним в Южном Негеве.
Но, как оказалось, это была только часть архива. Один из близких друзей Менделя Нахман Зонабенд оставался в гетто после его ликвидации. В тайне от нацистов ему удалось скрыть большую часть документального архива юденрата, включая фотографии Гроссмана, на дне засохшего колодца.
После войны тайник был найден, сохранившийся архив систематизирован и ныне находится в Музее Катастрофы и Сопротивления, в кибуце Борцов Гетто (кибуц Лохамэй а-Гетаот), в Галилее.
А кошку, согревавшую сердца узников гетто, мы вполне можем считать еврейской. Образ ее, сохраненный трагически погибшим фотографом, напоминает, что и в гетто было нечто, напоминающее о мирной жизни…
***
Хочу напомнить читателям фрагмент из замечательной кассилевской книги «Кондуит и Швамбрания», глава «Самоопределение Оськи».
На полу детской начерчены лунные «классы». Прямо хоть прыгай по ним на одной ножке! Мы лежим в своих кроватках и говорим про революцию. Я рассказываю Осе, что слышал от дяди или читал в газетах о войне, о рабочих, о царе, о погромах…
Вдруг Ося спрашивает:
– Леля, а Леля! А что такое еврей?
– Ну, народ такой… Бывают разные: русские, например, американцы, китайцы. Немцы еще, французы. А есть евреи.
– Мы разве евреи? — удивляется Оська. — Как будто или взаправду? Скажи честное слово, что мы евреи.
– Честное слово, что мы — евреи.
Оська поражен открытием. Он долго ворочается, и уже сквозь сон я слышу, как он шепотом, чтобы не разбудить меня, спрашивает:
– Леля!
– Ну?
– И мама — еврей?
– Да. Спи.
И я засыпаю, представляя, как завтра в классе я скажу латинисту: «Довольно старого режима и к стенке ставить. Вы не имеете полного права!» Спим.
Ночью возвращаются из гостей папа и мама. Я просыпаюсь. Как и все люди после гостей, театра, они устали и раздражены.
– Дивный пирог был, — говорит папа, — у нас такого никогда не могут сделать. И куда деньги уходят?!
Слышно, как мама удивляется, найдя в подсвечнике на пианино окурок собачьей ножки. Папа пошел полоскать горло.
Тренькнула стеклянная пробка графина. И вдруг отец быстрым, очень громким для такой поздноты голосом позвал маму. Мама что-то спрашивала. Папа говорил весело и громко. Они нашли мою записку с великой новостью. Я перед сном написал ее и засунул в пробку графина.
Отец с матерью на цыпочках входят в детскую.
Отец садится на постель, обнимает меня и говорит:
– А революция пишется через «е», а не через «и»: революция. Ты-ы! — И щелкает меня в нос.
В это время просыпается Ося. Он, видно, все время даже во сне думал о сделанном им открытии.
– Мама… — начинает Ося.
– Ты зачем проснулся? Спи.
– Мама, — спрашивает Ося, уже садясь на постели, — мама, а наша кошка — тоже еврей?
Оцените пост
(голосовало: 3, средняя оценка: 3,33 из 5)
Загрузка...
