Картина вохрой

«А в этой камере, — бывший надзиратель лязгает ключом, и дверь открывается, — сидели бандеровцы. Ох, и намучились мы с ними!» Дедушка стар, но еще крепок, и в слезящихся его глазах на самом донышке стынет такая любовь к Родине, что дети ежатся. Дедушка ничего не забыл, все помнит, особенно про бандеровцев, которых он караулил долгие годы. Усадив школьников в кружок на цементном полу, он долго рассказывает им о нелегком труде работников ГУЛАГа, о друзьях-товарищах, с которыми довелось служить, и о врагах народа, которых довелось стеречь. Дедушка говорлив.

Бывает, что лета к суровой прозе клонят, но здесь другой случай, по-своему уникальный. К суровой прозе клонят сообщения с новостных лент, а также отдельные нюансы, которые столь живописны, что не поддаются описанию средствами рутинной журналистики. Тут необходимо художественное осмысление происходящего, и непременно в стиле разнузданного социалистического реализма, то есть а-ля Владимир Сорокин. Кроме того, мир новостей хаотичен, и порой нелегко постичь, что означает то или иное событие, а здесь все прозрачно.

Музей «Пермь-36» в прежнем виде самоликвидируется, и теперь старый лагерь наполнится новым, неожиданным содержанием. Место, где десятилетиями мучили людей, станет, как можно понять, неким информационным центром. Подрастающее поколение экскурсантов, посещая тамошние бараки, будет узнавать преимущественно о «технологии» правильного обращения с приговоренными. А кто об этом расскажет лучше, чем бывшие вертухаи?

И если дать волю фантазии, то можно вообразить себе совсем дряхлых, но очень умудренных опытом эсэсовцев, проводящих экскурсии в Майданеке и Дахау. Или седых камбоджийцев, повествующих о своих непростых буднях у той реки, где они скармливали людей крокодилам. А то и ветеранов «культурной революции», подробно рассказывающих о массовых убийствах в Китае, о технологии и методике.

Всякое приходит на ум, однако эти аналогии некорректны. В Германии, да и нигде такое невозможно, и в России до недавних пор опустевший концлагерь в Пермском крае был музеем политических репрессий. Местом поминовения узников. Сценой для проведения знаменитого фестиваля «Пилорама». Площадкой для документальных съемок, для немыслимых встреч и диалогов, и старый политзэк, помнится, в каком-то фильме пожимал руку тюремщику, приговаривая: «А этот был ничего… далеко не самый худший», — и смущенный конвоир ласково глядел в пол, выслушивая похвалу. Еще год назад этот музей, единственный в своем роде, исправно функционировал, свидетельствуя о далеком и недалеком прошлом, о сталинской безымянной эпохе и о знаменитых политзэках брежневских времен.

Серьезные неприятности у создателей и энтузиастов «Перми-36» начались в мае прошлого года, и это так понятно, что даже наводит на мысль о разумности сущего. О гармонии, царящей в мире. О том, что в отношениях между обществом и государством пройден некий важный этап, что не могло не отразиться на судьбе музея и музейщиков. Ну в самом деле, если Крым наш, а враги народа, иначе говоря, иностранные агенты засели практически во всех НКО, то зачем он нужен, этот лагерь? И чему научат племя младое, незнакомое эти бывшие диссиденты, которые и сегодня, кто дожил, все сплошь являются «пятой колонной» в своей стране? Напротив, бывшие охранники, старые, заслуженные люди, которые еще полвека назад наклоняли и мучили пособников Бандеры, Тэтчер, Бжезинского и Рейгана, — кто, как не они, донесут нам истинную правду о сакральных советских временах во всем их исправительно-трудовом великолепии?

Все логично.

Сперва в Пермском крае возбудился местный коммунист Сторожев. Он бил тревогу, донося начальству о том, что этот «псевдомузей» является по сути своей «поддержкой… современных украинских бандеровцев-неофашистов, правящих бал сегодня на Украине». Его поддержали другие неравнодушные товарищи. Потом, как по команде, экспонаты музея подверглись уничтожению и распилу, что бы это ни значило. Осенью 2014-го сотрудники музея уже отбивались в судах от обвинения в «реабилитации нацизма». А потом, конечно, у начальства кончились деньги, ежегодно выделяемые из худого бюджета, да и как им было не кончиться, когда в ответ на возвращение Крыма Запад вероломно обложил Россию секторальными санкциями? Кончились деньги — кончается и музей, но свято место пусто не бывает, и окончательно реабилитированные граждане начальники, почетные пенсионеры и воспитатели молодежи, готовы заступить на вахту.

«Буковский, Орлов, Ковалев, Щаранский, Якунин, Лукьяненко. Еще этот — Василь Стус. Он здесь и помер». Дедушка загибает пальцы, молодея на глазах, и видно, что перечислять имена врагов, живых, умерших и погибших, он может еще долго. У дедушки зычный голос, и сам процесс распространения знаний среди учащихся доставляет ему заметное удовольствие. Дедушка помнит их всех и про каждого из них, сионистов, агентов Госдепа и прямых бандеровцев, готов рассказывать часами, наводя ужас на школьников, приросших к бетонному полу. Да, это явно триллер с непредсказуемым финалом, поражающим воображение, и в конце дедушка непременно должен сожрать детишек либо школьники учинят с дедушкой такое, что кровь заледенеет в жилах и станет как-то жалко его, ветерана. Заранее страшно, правда?

Однако действительность, как сказал поэт, еще кошмарнее, и если так дальше пойдет, то погонят отсюда и дедушку. Вежливо, украсив грудь на память каким-нибудь из нынешних орденов, но погонят. А на место его заступят вчерашние школьники, молодые солдаты и офицеры конвойных войск, подросшая смена ГУЛАГа, сотрудники ФСИН. Если так дальше пойдет, то на месте музея откроется политический лагерь «Пермь-36».

Илья МИЛЬШТЕЙН
Грани.ру