Почти уверен, с нашим гостем вы уже встречались: Лев Рудский — известный журналист, который пишет на темы самые разнообразные — политические, литературные, исторические… Для меня было приятным сюрпризом, когда он, со старомодной вежливостью представившись «старым автором нашей газеты», прислал свои стихи. Зачем-то похвалил меня, признался, что «когда-то немного играл в шахматы» (кандидат в мастера — это отнюдь не «немного»!), чуть ли не извинился, что продолжает печататься: «Говорят, бывших журналистов, а тем более главных редакторов не бывает. Они не всегда ими рождаются, но если уж становятся, то с этим и умирают». И — практически ничего о себе больше. В общем, в нашу босяцкую эпоху пахнуло интеллигентской гостиной XIX века.
Почитав стихи, я ринулся было в Интернет за дополнительной информацией об авторе… Статей — множество, а о «себе великом» — ни слова. Может быть, такова самая лучшая характеристика человека — его интересует не эго, а дело?
Стихи у Льва очень простые — это размышления о жизни. Ненавязчивые, искренние, только для себя. И поэтому им — веришь.
Шлите нам стихи на e-mail: ayudasin@gmail.com
Лев Рудский
МОЁ БЫЛОЕ
Моё былое гниёт в шкафу:
Пиджаки.
Рубашки
И запонки…
Никуда не пойдёшь при галстуке,
Имя где-то ещё на слуху.
Моё былое — Сибирь,
Кавказ,
Коллеги, друзья, в бой идущие
За светлое чьё-то грядущее…
Как сейчас не хватает мне вас.
Я былое забуду в шкафу.
Лучше жить, чем лежать на кладбище.
Победив в последнем ристалище,
Всё скажу я вам. Как на духу…
Пусть былое сгнивает в шкафу…
ЕВРЕИ УМЕЮТ СВОЙ ДОМ ЗАЩИЩАТЬ
Памяти моих родственников
Александра, Михаила и Льва Гревниных
Их было три брата. Сестра умерла.
Все жили в Москве до войны, до беды.
Два брата ушли — страна позвала,
А третий был мал. Ждал зова судьбы.
Один всю войну отпахавши в пехоте,
Был ранен не раз, медалей не счесть.
Другой был танкист. Застрявши в болоте,
Бой вёл до последнего. Спас свою честь.
А третий подрос. И стал вдруг сапёром…
Ну разве ж такое бывает в семье,
Где только о мире вели разговоры?!
Евреи — за мир! Проклятье войне.
Все трое вернулись. Как мать была рада —
О чем ещё только ей было мечтать…
Да, раны болят, да, грудь вся в наградах,
И стали седыми мальчишки и мать.
Но живы ведь, живы! И это есть счастье.
И славы у них никому не отнять.
Евреи — за мир! Но если ненастье —
Евреи умеют свой дом защищать!
ВРЕМЯ
Всегда нам давит груз на плечи,
Незримый груз прожитых дней,
Казалось бы, ушедших в вечность,
Но от того ещё больней,
Что день бездумно в Лету канул
И не оставил нам следа —
Так жизнь проходит иногда,
Как по воде круги от камня.
ЖИЗНЬ МОЯ,
СЛОВНО СТАРЫЙ ВОКЗАЛ…
Я подрос. И отец мне сказал:
«Ты — потомок варшавских раввинов».
С той поры моя жизнь, как вокзал,
Только страны проносятся мимо.
«Ты — как все! И не верь, что ты лучше,
Даже если ты в чём преуспеешь,
Слава — дёрн. И очень колючий.
Не спеши, а не то пожалеешь».
Я спешил. Спотыкался и снова
Поднимался и рвался в атаку.
Быть как все? Не умел.
Вот основа
Моей жизни…
Извольте-ка плату!
Да, конечно, чего уж тут,
знаю,
Что платить по счетам всё ж придётся…
Эту партию я доиграю
За друзей, за коллег.
Остаётся
Помнить тех, кто ушёл слишком рано.
Кто убит. Кто не сдюжил сомненья…
Как же ноет последняя рана —
Не вернуть рокового мгновенья.
Были молоды. Лезли куда-то.
Быть как все? Я не мог, они — тоже.
Наше братство газетчиков свято,
Ни на что оно не похоже.
Мы — чеченцы, евреи, и таты,
И кумыки, славяне — дружили.
Мы — единого дела солдаты…
Жаль, не все до сегодня дожили.
Да, когда-то отец мне сказал:
«Ты — потомок варшавских раввинов».
Жизнь моя — словно старый вокзал,
И года-поезда мчатся мимо…
Лев Михайлович, (для меня — Лева), с которым мне повезло вместе работать, этими стихами вновь подтверждает правоту поговорки, что для талантливого человека, журналиста, которым он,несомненно, является, разделение словесности на жанры носит сугубо условный характер. Аплодирую новой для меня грани твоего дарования.