Снос памятника еврейским детям — жертвам нацистов в Карачаево-Черкесии
Здравствуйте, уважаемые сотрудники «Еврейского Мира»! Пишет вам потомственный шахтёр, ветеран труда Михаил Семёнович Кричковский, ваш постоянный читатель. Стараюсь внимательно следить за новыми публикациями, особенно по теме Холокоста. В этой связи и моё письмо.
Был неподалёку от нашего посёлка мемориал, посвященный детям-сиротам, погибшим от рук гитлеровских приспешников. Ребятишек этих эвакуировали к нам из Ленинграда ещё в 1941-м, накануне блокады, а в 1942-м, когда немец стал к перевалам рваться, чтобы бакинскую нефть захватить, начали их перемещать в Кисловодск, где располагался последний действующий эвакопункт. Да только предатели из местных перехватили и перебили всех этих детей до единого, так как среди них многие были еврейского происхождения. Фашисты даже ещё не пришли сюда, когда это произошло…
Я помню, как открывали памятник на том месте: был траурный митинг, много слёз, много клятв, что «никто не забыт, ничто не забыто». А потом, уже во время перестройки, местные власти воспользовались ситуацией, начали кампанию, что было всё это сфабриковано НКВД, чтобы дискредитировать местное население, создав легенду о массовом предательстве и пособничестве врагу, и под этим предлогом отправить весь карачаевский народ в ссылку в Среднюю Азию. А детишек ленинградских, дескать, фашисты потравили газами в ходе какого-то эксперимента, и вроде нашли этому доказательства в архивах КГБ.
Установленный в ходе суда над нацистскими преступниками скорбный факт, что немцы не применяли газа вне концлагерей (как будто в лагерях его было мало применено, до чего же кощунственны измышления местных фальсификаторов истории — они ещё нас решили потравить на открытой местности в горах Кавказа!), в угаре оголтелой националистической пропаганды был проигнорирован. В итоге этой кампании памятник был снесён, на его месте соорудили другой — павшим в боях местным жителям, среди которых вдруг в 90-е оказалось много орденоносцев и даже Героев Советского Союза, звания им присваивались задним числом, якобы по вновь открывшимся обстоятельствам.
Оно бы и пусть, может, и были те люди героями, незаслуженно обойденными в свое время наградами. Но детишки-то погибшие чем виноваты? Все, кто здесь жил тогда, знают про это жуткое убийство, знают также, что его совершили местные гитлеровские пособники — область-то маленькая, ничего не скроешь. А при оккупации и не скрывали особо, полицаи гордились такими карательными акциями. Поэтому было это всё возмутительно, а ещё возмутительней, что никто не поднял голос, не возразил против этого кощунства ни здесь, ни в Москве. Хотя там должны были бы жёстко реагировать на такие проявления антисемитизма.
Я обращался к властям и в республиканскую прессу по данному вопросу, но мне сказали, что не нужно ворошить эту тему, так как она обижает репрессированный народ, а сейчас политика такая: эти народы нужно всячески задабривать. А ещё намекнули, что если я не успокоюсь, то, несмотря на заслуги, меня привлекут к ответственности за разжигание национальной розни и экстремизм. Очень горько было мне слышать такие слова. Мы никогда не разбирали, кто какой национальности. Когда карачаевцев при Хрущёве возвращали из ссылки, мы всем миром помогали им заново обустроиться, ведь многих переселяли из горных аулов в наши шахтёрские посёлки, тогда почти полностью заселённые, да и построенные русскоязычными гражданами, приезжавшими поднимать этот край, и часто по воле партии и правительства.
И разве нас не репрессировали? Отец мой, Семён Борисович, был маркшейдером (есть такая шахтёрская профессия), и его как ценного специалиста не взяли на фронт, хотя он несколько раз просился добровольцем. Он ковал победу в тылу: перед войной был командирован на Кузбасс, где условия были немногим лучше фронтовых. Нас не успели эвакуировать к нему, и мы пережили оккупацию, хлебнули тогда всего: и голод (у сельских всё же было подсобное хозяйство, скотина, сад-огород, а шахтёрские семьи недоедали, да и родственников тут не было — все ведь приехали по комсомольским путёвкам, мы, например, из Юзовки, тогда Сталино, а теперь Донецк, осваивать новое угольное месторождение по призыву Молотова), и предательство (полицаи всех приезжих представили немцам как коммунистов и сочувствующих). В общем, мы натерпелись от оккупантов сполна. И расстрелы были, и увозили целыми семьями, многие так и сгинули в фашистской неволе: большое количество евреев, трудившихся в нашем шахтоуправлении, было расстреляно в карьере под Минеральными Водами. Этот эпизод отдельно рассматривался на Нюрнбергском процессе в деле против Теодора Оберлендера по обвинению в массовом убийстве евреев.
Мы с сестрёнкой хоть и малые были, но чувствовали жуткий, нутряной страх матери: она хранила наготове узел с тёплыми вещами на случай, если заберут: собраться ведь времени могли и не дать. Чудом мы пересидели оккупацию, чудом нас миновала отправка в концлагерь. А двух отцовых братьев унёс тот огненный 1942 год: старший, Григорий Борисович, пропал без вести в «харьковском котле», другой, Лев Борисович, пал смертью храбрых на Донском фронте. Потом голодный 1947 год не пережила моя сестра: была у неё чахотка, требовалось усиленное питание, санаторное лечение, но страна надрывалась, преодолевая последствия страшной войны. И тихо угасла наша Лиля…
Такое вот горе мы пережили, подняли страну, жизней своих не жалели отцы и матери наши. Но теперь получается, что виновны во всех бедах мы, а пострадавшие — все остальные. И получается, что у «репрессированных» народов не только предателей и пособников не было, а все сплошь героями прошли войну. Но ведь это не так! И предатели были, и герои. Вот сейчас мы боремся с фашистами и бандеровцами на Украине. Но разве не нужно прежде всего искоренять проявления фашизма у себя, в России, пресекать уничтожение и осквернение памятников невинным жертвам нацизма?
Ваш постоянный читатель
Михаил КРИЧКОВСКИЙ, уроженец
г. Сталино Украинской ССР и житель
п. Шестая Шахта Карачаевской АО Орджоникидзевского края (ныне Карачаево-Черкесская Республика)
Оцените пост
(голосовало: 3, средняя оценка: 3,33 из 5)
Загрузка...
