Продолжение.
Начало в номере 1063
Мы приехали к Лене и Зое за три дня до свадьбы. Так что можно было осмотреться, поговорить по душам, попытаться понять новый уклад жизни наших друзей. Да и просто погулять по окрестным полям и лесам, посидеть на веранде, попить водочки с пивом, как в былые годы в Москве.
Дом у Коганов был добротный, каменный, с гаражом на две машины. Одна из них — фольксваген — для Лени и Зои, а другая — опель — принадлежала Сонечке. Предполагалось, что она будет жить в доме Вальтера, в соседнем городке, а на работу ездить во Франкфурт. Это все нам рассказал Леня, пока мы мчались из аэропорта.
Наконец мы приехали. Зоя ждала на крыльце. Сонечки дома не было: занималась последними приготовлениями к свадьбе, моталась по магазинам. Мы обнялись с Зоей и начали вытаскивать чемоданы из багажника. «Постойте! — крикнул Леня. — Вы ничего не замечаете?» Мы оглянулись. Ничего такого, что обращало бы на себя особенное внимание. Через улицу и на той же стороне, где стоял дом наших друзей, такие же добротные сельские дома. «Ты бы, Леня, подсказал, что искать», — взмолились мы с Наташей. «Да вот сюда смотрите!» — показал наш друг куда-то на стену, рядом с косяком парадной двери. Мы всмотрелись. Там был вмурован кусок гранита с четко различаемыми еврейскими буквами. Еврейский камень, один из двух найденных когда-то на берегу Ладожского озера. А рядом была подвешена подкова.
Такой же камень лежал у меня дома в Бостоне на письменном столе. Я прикоснулся к этой самодельной мезузе, талисману, напоминающему по смыслу те, что висят на косяках дверей в еврейских домах, и вопросительно посмотрел на Леню. Он понял мой затаенный вопрос и смущенно улыбнулся: «После стольких лет метаний должна же быть найдена доля истины». Больше мы не возвращались к этому. Видно было, что Лене трудно давалось распутать клубок религиозных проблем. Леня был честным податливым человеком, на которого навалилось слишком много проблем.
Веранда, пристроенная позади дома Коганов, выходила на луга, где паслось стадо черно-белых раскормленных коров. Каждое утро до завтрака мы с Наташей спускались с веранды и шли в сторону леса. Коровы грустно смотрели нам вслед. Наверно, им хотелось пойти за нами. Но луга, где они паслись, были огорожены тонкой сеткой на алюминиевых столбиках.
Свадьбу играли в местном ресторане. Слава Б-гу, обошлось без церковного обряда — вся торжественная процедура произошла в мэрии. Это устраивало всех: Вальтера и его родителей, Сонечку, Леню и Зою.
Оркестр играл популярную рок-музыку. Молодежь лихо отплясывала. Пожилые гости солидно выпивали и закусывали. Мои дорогие друзья сияли от счастья. Свадьба подходила к концу, когда один из гостей, крупный краснолицый господин со студенистыми заплывшими жиром глазами, поднялся со своим бокалом (не знаю — вина ли, шнапса) и попросил внимания. Мы с Наташей сидели рядом с Коганами, так что я услышал шепот Лени: «Это председатель местного теннисного клуба герр Штуббе!» Штуббе так Штуббе, меня его тост мало интересовал.
В зале мгновенно наступила тишина, и я невольно прислушался. Штуббе начал свою речь вполне традиционно. Он поздравил жениха и невесту и пожелал им долгой и счастливой семейной жизни. Затем Штуббе упомянул достоинства Лени и Зои: успехи в теннисе, продвижение в изучении немецкого языка, выращивание небывало сочного сорта яблок в их саду и отдельно — особенное гостеприимство семьи и любовь к ним соседей. «А также членов теннисного клуба», — добавил Штуббе, оглянув свадебные столы. Гости одобрительно загалдели, захлопали, начали наполнять и опустошать бокалы, однако были прерваны нетерпеливым звяканьем вилки о стакан или тарелку. Это Штуббе выказывал недовольство тем, что его прервали. В зале опять воцарилась тишина. Штуббе продолжил: «Сегодня утром, когда я прогуливался мимо дома наших дорогих русских друзей — родителей прекрасной невесты, я заметил некую новую деталь в украшении входа. Эта деталь, появившаяся в стене около парадной двери, представляет собой кусок камня с надписью на языке, чуждом нашему народу. Более того, буквы на камне, вмурованном в стену, всколыхнули во мне горечь воспоминаний о позоре, незаслуженно павшем на головы всего немецкого народа, хотя виновниками была горстка фанатиков. Я надеюсь, что мои друзья герр и фрау Коган не желали наносить обиду своим немецким соседями и сделали это непреднамеренно. И если это так, то незамедлительно снимут со стены этот оскорбительный и оскорбляющий камень с еврейскими письменами, чтобы ни они, ни мы не держали камня за пазухой, как говорит народная пословица.
Тост герра Штуббе, лица весьма уважаемого в этом городке, вызвал всеобщее ликование, хотя, по правде говоря, существо тоста мало кому было понятно. Однако все ликовали.
Через два дня Леня проводил нас на франкфуртский аэродром, и мы вернулись в Бостон. У меня из головы не выходил этот бюргер Штуббе с его двусмысленным отвратительным тостом, в котором слова традиционного поздравления чередовались со скрытой угрозой. Видно, еврейский камень резал глаза этому наследнику штурмовиков. Однако работа и семья как нельзя лучше отвлекают от всяческих навязчивых мыслей. К тому же экономическая и политическая жизнь США настолько напряженная, что, сказать по совести, было не до того, чтобы задумываться над возрождением нацистских идей в Германии. Оценить бы правильно происходящее в Америке! Постепенно проблемы Коганов отодвинулись куда-то вдаль, в закоулки памяти, и, хотя и продолжали существовать, но вспоминались нечасто.
А между тем ситуация в маленьком немецком городе под Франкфуртом складывалась для моих друзей далеко не благоприятно. Словом, через два-три месяца после нашего возвращения в Бостон позвонил Леня. Попробую пересказать конец его истории.
Вскоре после свадьбы Леня отправился поиграть в теннис. Погода была отличная. Легкие облачка пробегали по сентябрьскому небу. Рука соскучилась по ракетке. Да и сам он хотел общения: интересно было потолковать с приятелями по клубу о событиях в мировом теннисе, услышать их мнение о свадьбе, выпить и закусить за традиционным обеденным столом — в тот день был очередной обед для членов теннисного клуба. Леня зашел в раздевалку, переоделся в спортивную форму, достал ракетку из чехла и отправился на поиски кого-нибудь из своих обычных партнеров. На одном из кортов играла пара новеньких членов клуба, с которыми, даже согласись они, Лене играть было неинтересно. Он обошел корты, зашел в лобби, где обычно члены клуба проводили время между играми: читали газеты, болтали, играли в шахматы. Никого из обычных его партнеров не было. В это время навстречу Когану из своего кабинета вышел герр Штуббе, председатель теннисного клуба. Обычно вежливый и доброжелательный, он на этот раз даже не улыбнулся моему другу, ограничившись едва заметным наклоном головы: «А, господин Коган…»
Леня понимал, что происходит что-то неладное. Да и что говорить, тревожные мысли начали одолевать его еще на свадьбе, сразу после тоста Штуббе. И все-таки, как это нередко происходит в жизни, мы не прислушиваемся к интуиции, пытаемся немедленно докопаться до истины, хотя истина и так налицо. Леня спросил, надеясь на чудо: «Вы не знаете, герр Штуббе, почему не пришли мои партнеры? Хотя бы один из них? Может быть, они заболели?» Услышав наивные слова этого русского еврея, Штуббе призадумался на минуту: «А что, если этот чудак просто-напросто не понимает, что творит?» И широко улыбаясь, Штуббе положил руку на плечо моего друга и прошелся с ним по лобби, втолковывая ему, что он, Коган, по наивности совершил ошибку, что из-за этой ошибки с ним не хотят играть в теннис, что ему, Когану, рекомендуется немедленно отправиться домой, выковырять этот двусмысленный камень из стены своего дома и выбросить его навсегда. «Ждем вас, господин Коган в пять часов на очередном обеде в клубе!» — сказал Штуббе и легонько подтолкнул Леню к выходу.
Леня вернулся домой в лихорадочном состоянии. С одной стороны, проще всего было взять долото, молоток и стремянку и освободиться от еврейского камня. Тогда бы все проблемы с теннисным клубом были мгновенно решены. Да и не только с клубом. Сонечка после свадьбы сказала, что Вальтер и его семья неодобрительно отзывались об этой чужеземной символике, которая выглядит вызывающе. Правда, в ответ на это верная жена Зоя резко оборвала Сонечкины сетования: «Что же нам прикажете — от самих себя отказаться?!» Словом, стремянку Леня унес обратно в гараж, а молоток и долото положил на полку в кладовке. Еврейский камень занимал все мысли моего друга. Ему казалось, что соседи по нескольку раз проходят мимо его дома и посматривают с осуждением на фасад. Один раз он даже увидел, как Штуббе прошелся по улице, пялясь на их дом. «Может быть, не ходить на обед? Вообще забыть о теннисном клубе? Тогда они оставят его в покое».
Однако он преодолел свои сомнения, надел парадный пиджак, повязал галстук и отправился в клуб. В лобби было полно народу, но как-то получалось, что все знакомые, как будто нечаянно, обтекали Леню. Поэтому он все время оставался один, как островок на реке во время половодья. Даже постоянный партнер по теннису, который, кстати сказать, не пришел утром на игру, заметив моего друга, приближающегося к нему, нырнул куда-то внутрь толпы, даже не извинившись. Леня и к этим странностям отнесся, как к статистической случайности: у каждого могла быть своя причина казаться недостаточно общительным.
Постепенно члены клуба стали переходить в банкетный зал. Для приготовления обедов и обслуживания проголодавшихся теннисистов приглашалась целая команда, которой заправлял опытный метрдотель Курт. С ним Леня приятельствовал. Курт в молодости побывал в русском плену и помнил слова и мелодии нескольких народных песен. Каждый раз, когда Курт встречал моего друга, он начинал напевать какую-нибудь русскую песню и требовал, чтобы Леня подхватывал вместе с ним. Иногда это маленькое шоу оставлялось под конец обеда, к тому времени, когда Леня и остальные его участники выпивали изрядное количество кружек пива. И на этот раз Курт встретил Леню у дверей банкетного зала. Он был несколько смущен и, вероятно, поэтому не протянул руку моему другу и не попросил его спеть месте с ним. Более того, метрдотель Курт загородил дверь так, что Леня не мог пройти в банкетный зал. «В чем дело, Курт?» — спросил Леня. Курт ответил: «По мнению членов теннисного клуба и председателя герра Штуббе ваше присутствие на традиционном обеде нежелательно».
С этого жизнь Коганов стала невыносимой. Соседи сторонись их. В лавке обслуживали с неохотой. Сонечка заявила, что Вальтер не войдет в дом ее родителей, пока не будет покончено с этим отвратительным камнем. В конце концов хозяин дома потребовал, чтобы они убрали еврейский камень или он не возобновит контракт на аренду. «Посоветуй, как нам поступить? — спрашивал меня Леня Коган: — Сдаться? Уехать подальше в другое место Германии? Вернуться в Россию?»
Я не знал, что ответить.
Давид ШРАЕР-ПЕТРОВ
Оцените пост
(голосовало: 2, средняя оценка: 3,00 из 5)
Загрузка...
