ПРОСТИ-ПРОЩАЙ, ОДЕССА-МАМА…
Особенно нравились Веньке вечера (как правило, воскресные), когда на дворовой площадке отмечалось какое-нибудь событие. Каждому такому мероприятию сопутствовала радостная «метушня»: виновники торжества накрывали стол скатертью, сервировали «разнокалиберными» тарелками, стаканами, вилками и выставляли «общественные» блюда: объёмистые миски винегрета, нарубленного из свежих овощей, салата, привезенного в качестве гостинца из села, или купленные на утреннем Привозе свежее сало или колбасу, большущую кастрюлю дымящейся картошки с мясом… Из напитков фигурировало домашнее вино, изготовленная на «собственном оборудовании» самогонка, реже – бутылка–другая «казёнки» – Московской водки.
Затем появлялись гости дорогие, кто с маринованными огурцами, кто с жареной рыбой, с баночкой добытых по блату греческих маслин, с пирогом или «наполеоном», бутылкой вина или водки. Из квартир выносились приставные столики так, чтобы всем желающим хватило места. А уж веселья за этим столом хватало всем.
Веник особо запомнил несколько таких вечеров. Октябрь 1955 года. Живущий в квартире N№3 Георгий Чеботарь, инструментальщик – «золотые руки» завода «Красная гвардия», провожает в армию сына Геру. Герка – крепкий восемнадцатилетний парень, любимец молдаванских девчат и затейщик всех драк на танцплощадках. В армию идёт охотно – что такое «косить» от армии, нормальные парни тогда не знали.
На проводы Геры сошлась вся Костецкая, соседние Мясоедовская и Госпитальная, гости прибыли даже со Степовой. Двор предоставили молодым, старшие теснились в «ложах», то есть в окнах и на балконах. Играл вынесенный во двор проигрыватель. Ребята в модных широченных брюках-клёш, девчонки в скромных ситцевых, а кто покруче, в шелковых платьях, кружили в вальсе, томно передвигались в танго и довольно развязно (по понятиям наблюдавших за ними бабушек) отплясывали фокстрот.
В конце вечера не обошлось и без драки: разгоряченные выпитым (кстати, пили совсем немного) и прошлыми обидами парни скорее для порядка, чем со зла, обменялись зуботычинами.
Второй раз дядя Жора «выставил» стол через год по причине приезда сына в отпуск. Пришлых уже было поменьше. Стол мало чем отличался от прошлогоднего: разве что вместо домашней наливки теснились бутылки молдавского «Вин де масэ» – дешевого и вкусного «сухарика». Среди друзей Герки мелькали вызывающе одетые «стиляги», которые под музыку с запрещенных заграничных пластинок на том же стареньком проигрывателе танцевали, кривляясь, свои развратные «буги-вуги».
Таращившиеся на всё происходящее с удивлением и лёгким отвращением тётушки и бабушки, качая головами, обсуждали «нынешнюю» молодёжь и падение нравов, проявляющееся на каждом шагу.
В третий раз Жоре Чеботарю пришлось «расколоться», когда его сын Гера вернулся домой, доблестно отслужив четыре года на флоте. Казалось, интерьер праздника был тем же: широкий, накрытый белой скатертью стол посреди двора, тенистая акация над ним, знакомые с детства лица… Однако многое изменилось за это время. На столе красовались бутылки только-только появившейся водки «Столичная», крымских марочных вин и даже коньяка; из еды к традиционным салатам прибавилась дунайская селёдочка, грузинский сыр, венгерский шпик и даже разноцветная икра (Никита Хрущев как раз догонял Америку по молоку на душу…). Место старенького проигрывателя занял чудо технической мысли, портативный магнитофон.
Друзья Геры пришли, одетые в модные узкие брюки-дудочки, пиджаки с широченными плечами, в туфлях на толстой подошве («каше»). Под стать им одеты были и подружки. Широкоплечий красавец – флотский Гера сидел, обряженный в свою доармейскую одёжку – брюки-клёш, двухцветную курточку-«бобочку», скороходовские башмаки… Он удивленно смотрел на своих преобразившихся сверстников, бодро отплясывающих стремительный рок-н-ролл. Ему ещё предстоял вход в эту новую для него жизнь.
Шел 1959 год. Наступало время шестидесятников…
… И ещё одно застолье в одесском дворике, врезавшееся в Венькину память. Закончивший паровозное отделение техникума и получивший звание младшего техника-лейтенанта (здесь сознательная неточность – к 1957 году воинские звания на железной дороге были уже отменены), а по направлению – должность помощника машиниста в какое-то захолустное депо, Тимка был призван в Советскую армию для защиты рубежей нашей родины от тех, к кому он переметнётся через каких-нибудь два десятка лет.
Прощание друзей – в том же самом дворике на Костецкой 42. Батареи крепленого вина, пирожки с горохом и ливером, приготовленные тетей Сарой винегрет, салаты; гордость и спасение студентов – бычки в томате и треска в масле, собственноручно выловленная и пожаренная на большой сковородке черноморская ставридка…
Соседи, за три года полюбившие коммуникабельного парнишку, по традиции приносят из дому что-то вкусненькое, выпивают глоток вина, чтобы ему легко служилось и за благополучное возвращение домой.
Девочек почти нет – одни парни. Ребята перепевают весь репертуар песенок из их уже заканчивающейся студенческой поры:
«Давно я, братцы, женщины не видел,
Но чем же я
мужчина нехорош?
И если только кто
меня обидит…
Эх, Жора, подержи
мой макинтош!..»
«… Слова нет,
красивы парижанки,
Но красивей их во
много раз
Соня, что живёт на
Молдаванке!»
Кое-кто из соседей подпевает студентам. Когда же доходит до утёсовских песен, поют всем двором; даже старая басистая Ариовичка, невзирая на опухшие ноги, подходит к хлопцам и, обняв Тимку, неожиданно тонким, ангельским голоском подпевает дворовому хору:
«Ах, если б вы
знали, как дорог…
… Цветущий, в
акациях город».
«Прости-прощай,
Одесса-мама,
Спасибо, мама, что
нас ты родила!»
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
