Когда я вошел в комнату ожидания юридической консультации, ко мне навстречу поднялась дама, в которой без труда узнал аборигенку одесской Молдаванки. На ней было новое яркое платье из голубого кримплена с крупными розовыми цветами и глубоким вырезом, в котором колыхалась мощная грудь. Картину завершала рыжая глянцевая прическа, уложенная крупными волнами, алая губная помада, а под густым слоем пудры цвета загара не просматривалась кожа. Дама самоотверженно пыталась скрыть свои пятьдесят лет.
– Я от Мусика Дальнобойщика, – обратилась ко мне рыжеволосая мадам.
Никакого Мусика я не знал, прием избитый, но я не подал виду.
– Мой зять подает на нас на развод.
– На кого конкретно?
– Как на кого? На нас с Любой – на дочку и меня.
– Но Вы при чем?
– Как при чем? Вот почитайте. И мадам положила на стол бумагу.
В исковом заявлении истец писал, что брак распался по вине жены, которая находится под влиянием своей скандальной матери, и что жить в этой семье невозможно. Когда я окончил чтение, клиентка сочла, что пришло время представиться.
– Меня зовут Маня Рыжая.
Я инстинктивно взглянул на огненную голову Мани, она уловила мой взгляд и добавила:
– Да, да это моя фамилия, а не кличка, а волосы я крашу под цвет фамилии.
«Час от часу не легче», – подумал я и решил, что этот развод по- Молдавански не по мне. Попытался отклонить предложение клиентки, сославшись на занятость и на то, что в последнее время не веду дел о разводах. Маня, водимо, не привыкла к отказам и тотчас пошла в атаку.
– Я Вас сто раз прошу взяться за наше дело, – сказала Маня Рыжая, намекая на микст – гонорар помимо кассы. Меня позабавил оригинальный прием мадам Рыжей и, решив принять предложенную ею игру, ответил:
– Я вам двести раз говорю, что не веду дел о разводе.
– А я вас сто пятьдесят раз прошу. И на этом покончим.
– Покончим, – согласился я.
Маня ушла в комнату ожидания и привела с собой волоокую дочь – бледную и запуганную Любу. После беседы с Любой мы расстались до рассмотрения дела в суде.
Когда во время судебного заседания Люба произнесла выученный текст о счастливой супружеской жизни, из зала раздалась реплика Мани Рыжей:
– Люба, расскажи суду, какие я заворачивала Яше бутерброды на работу.
Публика обернулась на зычный голос Мани. Я почувствовал, что надвигается катастрофа, но не успел прореагировать: меня опередил судья.
– Кто это заворачивал бутерброды? – подозрительно мягко спросил судья.
Со второго ряда поднялась ярко рыжая прическа Мани.
– А что, пусть скажет, какие биточки я ему давала на работу, а он еще требовал брынзу из Привоза.
– Я ничего не требовал, – выдавил из себя побледневший истец Яша Погреб.
Я заметил, что, когда Маня отрывала рот, Яша инстинктивно втягивал голову в плечи, словно уклонялся от удара. Несчастный вид Яши не ускользнул и от судьи. Вместо строгого выговора, которым судья обычно пресекал нарушение порядка в зале, он на удивление миролюбиво сказал Мане:
– Когда суд не спрашивает, надо молчать.
Тон судьи не предвещал ничего хорошего, но Маня не почувствовала угрозы и решила воспользоваться сочувственной ноткой.
– А как я могу молчать, когда этот иждивенец хочет сделать несчастной мою единственную дочь? И Маня двинулась к судейскому столу.
Судья взглянул на Маню, словно видел ее в первый раз, и после короткой, но многозначительной паузы сочувственно переспросил:
– Он иждивенец? – судья показал на бледного Яшу. – Но ведь истец сказал, что работает шлифовщиком на Кинапе.
Я знал, что в действительности означает убаюкивающая ловушка судьи: положение Мани и ее дочери становилось безнадежным, несмотря на то, что добиться развода в те времена было почти невозможно. Маня не догадывалась о ловушке, напротив, тон судьи ее ободрил.
– Извините, товарищ судья, но что это за муж, который не знает, где находится толчок, что это за муж, который не может купить жене дубленку, а себе хотя бы поддельные джинсы?
– У Любы есть дубленка, – не выдержал Яша,– зачем ей две?
– Пусть он скажет, кто купил дубленку, – парировала Маня. – Сколько я могу тянуть из себя жилы?
– И где вы тянете из себя жилы? – спросил судья с несвойственной ему мягкостью.
– На фабрике Воровского,– ответила Маня.
– А кем именно? – уточнил судья.
– Какое это имеет значение. Маня поняла, что допустила промах, что инициатива ускользает, и пошла в наступление: «Где вы видели, чтобы муж после каждой получки уходил с собутыльниками выпивать в «Два тополя»?
Яша стоял поникший. Судья смотрел на него с жалостью. Я понял, что проигрываю дело, и попытался перевести процесс в выгодное мне русло. Но меня опередила Маня.
– Все наши соседи купили импортную мебель, а он даже кровать-диван поменять не может.
– Что я могу, – вяло возразил Яша, – если теща забирает всю получку? Но Маню нелегко было выбить из колеи.
— Вот видите, он еще ни разу не назвал меня мамой, а свою мать, которая даже на свадьбу не сделала невестке приличный подарок, называет только мамулей.
Судья счел, что наступил нужный момент для обязательной процедуры примирения супругов:
– Может быть, вам разъехаться с матерью, поменять жилплощадь, либо найти другой удобный вариант, – обратился он к сторонам.
Люба потупила взгляд, а Яша выдавил:
– Я предлагал переехать к моей маме, но теща сказала, что только через ее труп. Маня решила опередить Любу:
– Я еще с ума не сошла, чтобы отдать единственную дочь на растерзание. Вы бы отдали свое дитя в чужой дом? – повернулась она к судье.
Судья работал на Молдаванке давно, знал тамошнюю публику и привык к бесцеремонному напору, умел сдерживать свои эмоции. Но на этот раз чуть не поперхнулся.
– Здесь вопросы задаю я! И…. дочери у меня нет.
Маня его сразила:
– Поэтому вы нас не можете понять.
Председательствующий посмотрел на меня с сочувствием и предоставил мне слово. После моей короткой и безнадежной речи увел суд на совещание, которое длилось недолго. Когда суд вышел из совещательной комнаты объявить решение, Маня стояла в позе победительницы. Люба покусывала носовой платок. Судья скороговоркой зачитал решение: «Иск Погреба о расторжении брака удовлетворить».
Из выпуклых глаз Любы выкатились две крупные слезы. Маня окинула меня уничтожающим взглядом… С тех пор я ее больше не видел.