«И скажут старейшинам города своего: «Этот сын наш буен и непокорен, не слушает он голоса нашего…» (21:20).
Однажды мне довелось слушать выступление выдающегося раввина, которого считают одним из духовных лидеров нашего поколения. Ожидая начала лекции, я думал, что же интересного он расскажет, какие необыкновенно глубокие и оригинальные идеи он сообщит слушателям.
Ничего нового я не услышал. Раввин говорил очень просто и доходчиво, употребляя ясные и всем понятные слова и выражения. Практически ничего из сказанного им не было для меня откровением. Многое я уже слышал и читал. И все же это выступление произвело на меня неизгладимое впечатление – не столько тем, что сказал раввин, сколько тем, как он говорил, глубочайшим подтекстом его слов и самим его обликом.
Таким же непритязательным оратором был и известный праведник, подвижник Торы Хафец-Хаим, умерший в Польше незадолго до Второй мировой войны. При всем желании его нельзя было назвать блестящим демагогом. Слышавшие его люди рассказывают, как он стоял на «биме», возвышении в синагоге, и, слегка раскачиваясь, тихо начинал: «Ширу ло, замру ло… Пойте Ему, воспевайте Его». И люди замирали, очарованные этой простой строчкой из Книги Псалмов. Знакомые слова проникали в их сердца – не благодаря речевым ухищрениям Хафец-Хаима, а в силу того особого смысла, который он вкладывал в свои слова. Великий наставник поколения раскрывал перед слушателями иную, высшую и единственную реальность, от ощущения которой у них захватывало дух.
Однажды к Хафец-Хаиму привели молодого человека из религиозной семьи. Этот юноша взбунтовался против своего окружения; он стал пренебрегать заповедями и даже нарушал шаббат. Хафец-Хаим усадил гостя за стол, взял в свои теплые ладони его руку и почти шепотом стал горько повторять: «Ах, шаббес, шаббес…». По лицу мудреца текли слезы.
Юноша сидел неподвижно, не в силах пошевелиться. Затем он резко выдернул руку и, зарыдав, выбежал из дома. С тех пор он всю свою жизнь скрупулезно соблюдал шаббат.
Много лет спустя, этот бывший бунтарь рассказал, что слезы Хафец-Хаима прожигали ему кожу на руке, причиняя нестерпимую боль.
Насколько известно, Хафец-Хаим был обычным человеком, и в его слезной жидкости не содержалась серная кислота. Так в чем же дело? Почему его юный гость пережил столь тяжелую и незабываемую травму?
В сегодняшнем разделе родители «буйного и непокорного сына» («бен сорер у-море») жалуются старейшинам города: «не слушает он голоса нашего…».
Мудрецы Талмуда (трактат «Санхедрин», 71а) выводят из этих слов юридическое положение: мальчик не считается «буйным и непокорным», если хотя бы один из его родителей страдает «глухотой». В таком случае закон «бен сорер у-море» к нему просто не относится.
На первый взгляд этот вывод нелогичен. Ведь в Торе сказано, что мальчик «не слушает голоса нашего». Значит, можно говорить о «глухоте» сына, а не его родителей.
Все становится на свои места, если мы вспомним известную истину. Человек может влиять на других людей лишь в том случае, если он сам воплощает собой те добродетели, которые хочет привить окружающим. Он не может вдохновлять, критиковать и стыдить людей, если сам не является тем эталоном, на который призывает их равняться.
Если один из родителей юного бунтаря «глух», т. е. если отец или мать не соответствует тому уровню этического поведения, к которому пытаются подвести своего отпрыска, его нельзя винить в преступном поведении, ибо только слова, идущие из сердца, проникают в другое сердце. Все прочие наставления, не подкрепленные наглядным личным примером, тонут в болоте фальши и лицемерия.
Ведь главное – не что говоришь, а как говоришь.
Обрати взор к небу
«Не паши на быке и осле вместе» (22:10).
Бык представляет собой духовное начало в человеке, его стремление к духовным идеалам, поскольку взгляд быка все время обращен к небу. Осел же олицетворяет физическое начало, сермяжный материализм: он всегда смотрит себе под ноги, на землю, не поднимая головы.
Если ты хочешь служить Б-гу верой и правдой, денно и нощно «пахать» на ниве духовности, надо сбросить с себя ярмо осла и обратить взор к небесным просторам.
Ее пример – другим наука
«Помни, что сделал Б-г, Г-сподь твой, Мирьям в дороге, когда выходили вы из Египта» (24:9).
Когда Мирьям несправедливо упрекнула своего великого брата Моше-рабейну в неустроенности его семейной жизни, Б-г наказал ее «проказой». Тора велит нам навсегда запомнить этот эпизод. Но почему в том же стихе упоминается Исход из Египта? Какая связь между виной Мирьям и побегом евреев из египетского рабства?
Сыны Израиля страдали в Египте не только от физического рабства. Египтяне закабалили также их речевые способности. Образно говоря, они заковали в цепи не только тела евреев, но и их главное оружие – речь.
Вот почему Тора сообщает, что евреи «возопили» к Б-гу, когда их положение стало невыносимым: не молили Всевышнего, а именно «возопили». Исход из Египта положил начало восстановлению их речи.
Выйдя из рабства, сыны Израиля отправились сразу в пустыню. На иврите пустыня называется «мидбар».
«Мидбар» может означать также «ми дибур» — «от речи». Оказавшись в пустыне, человек умолкает, как бы отстраняется «от речи». Но именно здесь, в краю вечного безмолвия, легко приступить к восстановлению речевых навыков, к их тренировке и совершенствованию.
В тот период евреи походили на новорожденных детей. К обучению еврейского ребенка Торе приступают с того момента, когда он начинает говорить.
Находясь в пустыне, евреи должны были тщательно оберегать свои уста от речевой «грязи» — «лашон а-ра». Гарантом чистоты их речи стала Тора, полученная на горе Синай в пятидесятый день после Исхода. Другим защитным средством для уст была «стерильная» манна, которой Б-г кормил их в пустыне.
Мирьям была наказана не столько за то, что она сказала, сколько за то, когда были произнесены ее слова. Великая сестра Моше-рабейну допустила «речевую» ошибку в самый ответственный момент формирования еврейского народа: когда евреи, выйдя из Египта, обретали навыки правильной речи. Именно за это она получила «проказу».
Вот почему Тора устанавливает прямую связь между грехом Мирьям и Исходом.
Впрочем, Мирьям не следовало огорчаться. Ее пример глубоко отпечатался в еврейской традиции. Она удостоилась того, что каждому поколению евреев заповедано помнить, исходя из ее печального опыта, один из главных принципов общественного бытия: жизнь и смерть во власти языка.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
