Вам нравится авангардное кино? Я о том, которое обычно побеждает на кинофестивалях. В нем новые формы, иносказания, ассоциации, требующие воображения, намеки, рассчитанные на догадливость кинозрителя, расчет на его готовность к восприятию преподносимого. Фильмы, получающие призы на кинофестивалях, — это, вероятно, мейнстрим, главный поток нового времени. «Франкфуртский поток» («Литературный европеец», Франкфурт-на-Майне, 2008), как мне представляется, в том же русле.
Но «Франкфуртский поток» — это роман, а вовсе не кино! Да, конечно, это роман, но создан киношником, по крайней мере, бывшим киношником, и это ощущается во многих эпизодах, запечатленных как бы на камеру кинооператора. Близкий автору герой романа то и дело вспоминает съемки на «Мосфильме», жизненные сцены в романе часто именуются кинокадрами, да и откровение автора в одном из его рассуждений — «комплекс нереализованности в кино у меня» — дает ключ к разгадке личностного взгляда на охваченный в романе франкфуртский поток впечатлений. Это особое, специфическое — кинематографическое, как я понимаю, видение. В литературу оно, несомненно, способно внести новизну.
Если классический роман, плавно и последовательно излагающий свою фабулу, можно уподобить ламинарному потоку большой спокойной реки, то «Франкфуртский поток» — турбулентный, нервный, с упрямыми струями, размывающими сюжетные берега. И чего там только нет, в этом потоке! Вот история диссидентского движения в СССР, вспоминаемая как славное для интеллигенции время, тут и заграница с давнеэмигрантским Народно-трудовым союзом, с журналами типа «Посев», тайными путями проникавшими за «железный занавес», тут, конечно, и КГБ, тюрьмы, лагеря, тут и Москва, и новосибирский НИИ, Италия — Триест, Генуя, Ладисполи, наши в Европе, европейцы у нас, путешествия по Майну и Рейну с видом старинных замков по живописным берегам, эссе про франфуртские велосипеды, да столько еще всякого, что на одни перечисления памятных помет в два-три слова на строке отведены страницы, разукрашенные фигурно расставленным текстом с зигзагами рубленых строк, где со знаками препинания, где совершенно без них -сплошным потоком — и, знаете, этот авангардистский прием порой производит неожиданный эффект ощущения той массы скопившихся в сознании ощущений, что привычным слогом и не выскажешь.
В романе множество имен, в том числе реальных, известных политиков, литераторов, людей, запечатлившихся в эпохе, а также и не столь заметных, но входивших в круг общения автора и им в эпизодах упомянутых. Главные же действующие лица романа представлены в обобщенных образах. Четверо из них — двое мужчин и две женщины — выделены автором особо и выведены на авансцену четырьмя прологами, поочередно им посвященными. Им же поименно посвящены в конце книги и четыре отдельных эпилога. А между прологами и эпилогами — 118 глав или главок, то в несколько страниц, то в несколько строк. Некоторые из них документальны и приведены автором как иллюстративные аппликации — там конкретные имена авторов или ссылки на источник. Некоторые представляют собой впечатления автора о городе, в котором он живет и который осознанно любит, в иных главках пришедшие кстати воспоминания и авторские рассуждения. Такое, например: «Переходя из жизни на страницы книги (романа) реальный человек автоматически переходит, словно зеркальное отражение, в отражение в воде, которое замерзает во льду, в литературный персонаж». А в основном это сцены жизни и диалоги его главных героев, живущих в Германии, но отчасти или ментальностью еще в России.
Один из них — немец, в прошлом гулаговский узник, другой — еврей, в прошлом киношник и в какой-то мере диссидент, женщины — русские. При взгляде на одну из них, еврей из России подумал: «Лучшие наши женщины достаются немцам». Тут же вспомнив о своей Кристе, он, впрочем, допустил, что немцы ведь тоже могут сказать, что лучшие их немки достаются русским… А как они несчастны, эти красивые и умные русские женщины, через какие муки пробиваются они в эмиграцию к человеческой жизни! «Мне бояться нечего, думала она, набоялась в прошлой жизни». «Да неважно, от кого у нее мальчик. Может, и от Альвенхауэра. А может, и от стукача Сысуева… Да и нет вам, читатели, дела до этого — роман-то не про мальчика и даже не про нее, несчастную русскую бабу, которая рвется из России за три границы». А про кого же роман? Я думаю, как раз и про нее — ведь не случайно в эпилоге, которым заканчивается роман, мы слышим Голос свыше: «Входи». Что-то нам это напоминает, не так ли? Ну, конечно, это у Гёте, в «Фаусте», о Маргарите — Голос свыше: «Спасена». Нечаянная параллель.
В заключение для некоторой полноты картины приведу еще несколько цитат. О советской жизни: «День за днем… Фильм за фильмом… Вечеринки. Гулянки. Пьянки. Разговоры. Пересуды. Споры. В конце концов обязательно — о политике. Каждый пятый — диссидент. Каждый третий — сочувствующий. Каждый второй — наблюдающий. Остальные — наблюдатели за наблюдающими». Об эмиграции: «Родина там, где тебе хорошо, — говорили древние римляне. Я повторяю эти слова всем недоумкам, которые вздыхают о родных погромщиках и колбасе из картона за 1 руб. 90 коп.». Во Франкфурте: «Сколько лет этой бабусе, что крутит педали и говорит мне «спасибо», когда я уступаю принадлежащую ей и прочим велосипедистам велосипедную дорожку на тротуаре?». Западный немец возмущается: «Почему германский поезд опоздал на целых шесть минут?.. Это безобразие началось после присоединения ГДР!.. После того! Как сюда! Хлынула! Эта гэдеэровская! Восточная! Коммунистическая! Советская! Расслабленность, расхлябанность, необязательность, пришедшая туда… с гнилым духом России!.. Это дух воровства, предательства, пьянства, зависти, лжи… То, что меня окружало в лагере».
Такое вот кино. Авангардное. А что-то в нем есть! Впечатляет «важнейшее из искусств». И вот перешло уже в литературу. В общем — роман достоин прочтения. Интересный, познавательный, впечатляющий.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
