— Здравствуйте, дорогие друзья. Очень люблю, когда лицо гостя появляется на экране, и уже можно ничего не говорить… Остается только назвать имя. Итак, Владимир Винокур. Володя, меня просто возмущает, как ты хорошо выглядишь…
— Я просто продолжаю жить, понимаешь? В таком возрасте не говорят, хорошо выглядишь или плохо. Говорят, он еще живет…
— Слушай, а правду говорят, что водку нельзя пить, потому что от водки полнеешь? Ты как специалист должен знать.
— Ну да, водка вызывает аппетит, а виски как-то не так. Я смог почти за год сбросить 23 килограмма, это нормально. И продолжаю радостную жизнь, пью виски, ем на ночь, но, правда, больше рыбы.
— Помню, как ты только-только начинал работать, мы сидели за кулисами КДС. А на сцене стоял известный эстрадный актер Юра Григорьев. И ты сказал: «Вот человек добился популярности! Я постараюсь тоже, удастся или нет?» Ты тогда был очень молодой, полный амбиций, полный надежд и добился всего, чего хотел. А вот скажи, ты сегодня уже мэтр, мастодонт, ты — уже история советской (российской) эстрады. Как себя ощущаешь в этом качестве?
— Когда говорят «мэтр», мне кажется, что я, в общем-то, больше, где-то метр 20, метр это мало.
— А мастодонт?
— Мастодонт — это немножко сближает, потому что как-то сексуально звучит — мастодонт… В моем жанре нет возраста. Когда певцы доходят до определенного возраста, это герои. Как в театре говорят — «герой-любовник». А в юморе… Ты помнишь, все наши артисты старшего поколения фактически работали до последних дней. Миров, Новицкий, Аркадий Исаакович Райкин и многие-многие другие, которые работали до последнего, потому что этот жанр не пенсионный.
— Ты всегда был фонтанирующий, всегда анекдоты, вокруг веселье, с хулиганским глазом, вот с таким, как сейчас… Да, да, именно с таким! У тебя и не получится сделать другие глаза, все равно они у тебя такие, в каком бы ты настроении не был. И вот сегодня ты уже такой опытный, такой весь народный-разнародный… К тебе, наверно, подходят молодые артисты и говорят: «Владимир Натанович, а как вы думаете?»
— У меня в театре работают действительно молодые артисты, девушки до 25… Я считаю, это долгожительницы наши, надо уже заканчивать.
— Подожди, после 25 лет ты выгоняешь и берешь новых что ли?
— Нет, почему! Просто я считаю, что это возраст, когда уже нужно определиться — или идти замуж, рожать детей, а потом приходить опять на работу! Конечно, у нас одна причина… Я не увольняю никогда с работы. Только декрет! Вокруг меня молодые артисты, выпускники московских вузов, не только московских, есть у меня ребята, которые приезжают из Волгограда, Новосибирска. У меня нет ценза столичного, я отбираю скрупулезно ребят талантливых. Это очень сложно.
— Сколько у тебя человек в театре?
— Кроме меня, на сцене еще 6 артистов. Четыре девочки и два парня.
— То есть, ребята у тебя в театре тоже есть, несмотря ни на что?
— Есть два пацана. Конечно, для рассады.
— Или для конспирации?
— Ну… Для рассады. Ребята очень талантливые. У меня один парень эстрадно-цирковое закончил, Володя Жуков. Он делает пародии, танцует, поет, читает монологи. Второй закончил хореографическое училище, но тоже делает пародии. Он и танцор прекрасный, и акробат. Люба Богачева закончила ГИТИС, делает пародии на всех наших популярных артисток, на Пугачеву, на Ротару, на кого хочешь. Все яркие, все разные совершенно и внешне, и внутренне.
— Володя, но вот они все разные, но каждый раз, когда ты показываешь фотографии или когда я смотрю на твоих артистов, они все красивые, все очень интересные… Артистке же не обязательно быть красивой, наоборот, характерная актриса на эстраде в большой цене…
У тебя какой-то эстетический момент присутствует, когда ты выбираешь артисток к себе в труппу?
— Наверно… А кроме того, я считаю, что не обязательно в театре, который занимается юмором, должен быть калейдоскоп уродов каких-то.
— Ну ладно, я тебя прямо спрошу, а то ты сейчас опять начнешь вилять или рассказывать про систему Станиславского… Тебя жена сильно ревнует или уже нет?
— Тут ревнуй, не ревнуй, все равно получишь…
— Спектакль?
— Я случайно прочитал эти стихи! Это Пастернак. Но, в принципе, я хочу сказать, что жена уже давно перестала это делать.
— То есть, в общем, плюнула.
— Да, уже неделю не ревнует, с тех пор как я уехал из дому.
— Ну ладно, переведем разговор с этой опасной темы. Давай что-то серьезное. Вот, например, мне очень понравилась твоя фотография с Путиным на лыжах. Ты с Ельциным в теннис-то не играл?
— Я с ним не играл в теннис, но у меня были другие с ним встречи, когда он еще был секретарем обкома в Свердловске. И он на День города пригласил двух юмористов — Геннадия Викторовича Хазанова и Владимира Натановича Винокура. Это был ход такой интересный. Мы тогда молодые были, не понимали, зачем нас пригласил первый секретарь Свердловского обкома партии. Нас встретили в Москве, посадили в самолет, привезли, встречал в аэропорту сам Борис Ельцин тогда первый секретарь. Во Дворце спорта он с нами вышел и сказал: «Я хочу представить наших ведущих артистов». И я не понимал, почему он вдруг взял не Зыкину, не Кобзона, не Лещенко, а нас. И потом я понял… Во Дворце спорта собрался народ, и он не предложил песню о Родине, а предложил расслабиться, посмеяться. Это психотерапия была. Он не глупый человек. И на банкете, когда мы уже «махнули» прилично, он говорит: «Ты чего молчишь? Скажи слово». Я говорю: «Борис Николаевич, я чувствую, что по энергии, по напору вы, конечно, потенциальный москвич». Он говорит: «Нет, мне здесь хорошо». И когда через год в Колонном зале Дома Союзов был концерт, посвященный пленуму горкома партии, а первым секретарем горкома партии был уже Борис Николаевич Ельцин, нас с Хазановым пригласили в комнату президиума, и он мне сказал: «Ну? Накаркал мне?»
Потом мы много встречались. Я выступал перед ним и в дни рождения… Знаменитый случай, когда я ему подарил книгу. Перед тем как выступить. Борис Николаевич уже взял на грудь прилично, играл уже на ложках… Я вышел и говорю: «Борис Николаевич, я вас хочу поздравить. Удивить вас сложно, вы — президент страны, но я вам дарю редкую книгу». И подарил ему, помнишь, была «Вечный зов» А. Иванова. Я ему дарю эту книгу, а это была не книга, а фляжка. Когда-то мне таможенники в Афганистане подарили, когда я ездил на войну. И туда помещался литр водки. Я туда налил водку, перед этим дал Коржакову (начальнику охраны) попробовать. И Ельцин, взяв эту книгу, говорит: «О, это редкое издание! Я никому не отдам!» И спрятал на груди. Наина Иосифовна, его жена, обиделась на меня. Год со мной не разговаривала. В общем, еле-еле ее успокоили…
— Про Путина-то расскажешь?
— В Казахстане происходила встреча президентов СНГ. «Встреча без галстуков» называлась. И туда из артистов пригласили Леву Лещенко, Олега Газманова и меня. То есть мы как бы близкие, но полярные по жанру люди. И так получилось, что они угадали, потому что в такой обстановке непосредственной, когда без микрофонов, мы очень удобны были, потому что не просто выходили: «А сейчас поет народный артист Лев Лещенко или шутит Владимир Винокур». Была дружеская обстановка, они сидели в свитерах, все по-домашнему… Мы рассказывали что-то там, шутили, пели вместе под гитару. Олежка играл, мы с Левой пели… И такая обстановка была с выпивкой, все нормально. Это был первый день. А вот уже через день мы были на Чембулаке, там, где лыжный курорт. Владимир Владимирович шикарно катается на лыжах. Из нас троих, конечно, самый спортивный Олег Газманов…
— Ну да, он же прыгает все время…
— Ага.. Он и акробат тоже. А Лева попался. Мне Путин говорит: «Ну чего, пошли наверх?» Я говорю: «Не могу, мне после аварии нельзя особо ноги напрягать.» Но не сказал, что с тех пор 10 лет прошло. Он говорит: «Да, да, я слышал… Конечно, поберегитесь, здесь внизу покатайтесь». А Лева не успел вякнуть, и он говорит: «А вы, Лев Валерьянович?» Лева говорит: «Да, поеду». Хотя на третью линию! А третья линия — это больше трех с половиной тысяч метров. Оттуда он и спускался. Но, правда, на канатах.
— Хорошо, хоть жив остался…
— Лева остался жив, но это было очень смешно!.. И вот они поехали наверх. Лева понуро пошел к канатке, сел. Назарбаев, казахский президент и Путин в одной люльке, а Лева с Олегом Газмановым — в другой. А я внизу стою. А Александр Григорьевич Лукашенко, белорусский президент, мне говорит: «А почему Лещенко подчинился президенту и поехал наверх, а ты сказал, что не можешь?» Я говорю: «Александр Григорьевич, вы, может, не в курсе. Я почему рядом с вами стою? У меня отец из Гомельской области, Калинковичи, местечко такое было, поэтому я решил рядом с вами остаться». Он так задумался и говорит: «Так ты чего, хочешь просить политического убежища в Белоруссии?» Я говорю: «Мечтаю об этом!»
— Какое Путин на тебя впечатление произвел? Лидер государства, бывший кагэбэшник — оставим это… Как человек?
— На следующий день у нас были всякие встречи, там, обед, ужин…
Но уже были только президенты, Лева, Газманов и я… И когда начались анекдоты, для меня это родной дом! И вот часа четыре мы сидели. Вроде человек контактный…
— Чувство юмора?
— Был один момент, очень смешной. Мы сидели, разговаривали. Я сидел между Лукашенко и Путиным, и выступала какая-то группа местная, казахская. Вышли такие девочки, одни девочки, типа «Стрелок» наших. Вышли, значит, и одна была в кепке. И с такими вот «маракасами». И Лукашенко спрашивает: «Володя, ну как они поют?» Я говорю: «Херово». Он говорит: «Вот и мне кажется херово…» Я говорю: «Но они, может, по другой части…» Он так сидел, сидел и говорит: «Мне кажется они и по другой части тоже херово». А Путин говорит: «Нет, вот эта в кепке — приятная девочка». Я говорю: «Она внучка Лужкова». Она же в кожаной кепке была… Они упали все. Молдавский президент говорит: «Вот у нас красивые девушки!» И Лукашенко говорит: «У нас очень красивые девушки!» И потом тогда еще Кучма говорит: «Но лучше всех — украинки!» На что Путин отвечает: «Это правильно… Они, конечно, самые красивые, потому что они у нас от Химок до самого Кремля стоят».
— Ну да, из Белоруссии, из Молдавии… Володя, поскольку ты упомянул «Стрелок», хочу тебя спросить… Мы как-то записывали программу с Шевчуком, и он сказал фразу, которая мне показалась очень точной. Он сказал, что сегодня на российской эстраде появилось огромное количество певиц с кличками восточноевропейских овчарок. Ты согласен, что вся эта попса, которая пришла, на 90 %, в общем, вокзальный вариант?
— Дворовый, да. Это беда и несчастье общегосударственного масштаба. Почему? Потому что сегодня коммерческое телевидение. Мы как бы отвергаем полностью наше прошлое и говорим о том, что это практически потерянное время. Но там была одна положительная деталь, был лакмус что ли… Ты вспомнил Дворец съездов. Часто журналисты обвиняют нас, что мы…
— Придворные.
— Ну да, они говорят, что вы — соловьи кремлевские… Но если вспомнить это время, то имена, которые тогда появились, долго жили на эстраде. А многие и сегодня работают. И это все были личности! И Аркадий Райкин, и Иосиф Кобзон, и Муслим Магомаев, и даже Людмила Георгиевна Зыкина, Лева Лещенко, Хазанов…
— Ну надо сказать, что на правительственные концерты мусор-то не брали.
— Не брали. Был жесткий отбор. Тогда невозможно было, как сегодня на телевидении, заплатить деньги и появиться какой-нибудь девочке с хорошей попкой и с грудью, потому что у нее есть меценат. Невозможно себе представить, чтобы он заплатил на советское телевидение и появилась бы эта девочка, секс-бомба, без голоса, без таланта, без всего. Этого не было тогда и не могло быть. Сегодня — сплошь и рядом.
— Деньги решают все.
— Деньги решают все. Клипы снимают, появляются случайные люди с кличками овчарок.
— Володя, извини, что мы шарахаемся из стороны в сторону, просто времени мало, а много тем хочется затронуть… Скажи, вот эта странная игра, она закончилась с возрастом: «Кобзон — папа, Вовчик и Левчик — сынки»? Или вы продолжаете в нее играть?
— Может быть, не играем, но Иосиф часто об этом говорит. Несмотря на то, что разница в возрасте не такая большая, меня Иосиф старше на 11 лет, Левки на 5 лет, но Иосиф рано пришел. Мы позже — Лева в 70-м, я — в 77-м. Иосиф мне по жизни много помог. И когда я из «Самоцветов» уходил, и один пришел в Москонцерт…
— Он тебе помог и когда трагедия случилась.
— Да, верно… Когда трагедия была.
— Он ведь прилетел, по-моему, к тебе в больницу, да?
— Он прилетел, и я его попросил, чтобы он обратился к командованию группы войск в Германии, чтобы меня забрали, потому что мне хотели ампутировать ногу.
— Дорогие друзья, кто из вас не знает, что более 10 лет назад Владимир Натанович Винокур попал в Германии в страшную автомобильную аварию. Ситуация была критическая…
— Да, там два моих друга погибли. Машина была никакая, то есть даже полиция удивлялась, что из нее вытащили пару живых… Но меня спасли врачи, у которых был «афганский» опыт… Они меня сложили по частям, и я хожу, танцую…
— Насколько я помню, роскошный номер, который ты делал с Левой Оганезовым, «Попутная песня» — «тут играйте, тут не играйте, сюда рыбу заворачивали», это ведь Ширвиндт его вам поставил?
— Ширвиндт ставил, автор — Аркадий Арканов. Это был первый мой спектакль «Выхожу один я». Лев Оганезов и я. Я говорил, что это моноспектакль, но он не совсем моно, потому что у меня есть прекрасный пианист и артист Левон Оганезов.
— Лева там играл заметную роль. Если б не Левин образ, то такого номера бы не было, конечно.
— Да, да, он играл такого еврея ворчливого, пианиста, очень смешно. Это мой любимый номер. Кстати, Алла Пугачева, не очень контактный и «комплиментный» человек, говорит, что это — самый любимый ее номер на эстраде и что она его может бесконечно смотреть. Даже не так его выписал Аркаша Арканов, как мы его наработали с Левой в концертах. И это любимый мой номер до сих пор. Был еще, конечно, «Доктор, у меня это…» с Ромой Козаковым, царство ему небесное, он ушел…
— Который работал с Илюшей Олейниковым, в то время Ильей Клявером.
— Да, он был тогда Клявер. Кстати, и не Козаков, а Бронштейн. Кстати, впоследствии со мной работал Фима Александров, а когда он пришел, то был Фима Зицерман. Сегодня он исполняет песни еврейского местечка. В Австралии как-то я сказал: «Сейчас выступает исполнитель еврейских песен Ефим Александров, в девичестве Зицерман».
— Ты продолжаешь так же часто, как и раньше, ездить в Израиль на гастроли?
— Да.
— Сильно изменилось все за последнее время?
— Да нет. Но народ же, ты понимаешь, не мне тебе рассказывать, в этом состоянии живет всю свою историю, со дня основания Израиля. Все время в борьбе, все время в состоянии полувойны.
— В свое время великий Юрий Владимирович Никулин, который тебя очень любил, назвал тебя клоуном. Ты гордишься этим званием? Так и остался клоуном?
— Горжусь. И даже моя программа называется «Шут гороховый». Выхожу там и пою: «Я шут гороховый, все говорят…»
— Тебе Нью-Йорк нравится?
— Мне именно Нью-Йорк нравится… Не знаю, может быть, действительно, комплекс маленького человека — мне нравится все большое.
— «Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой…»
— Точно! Я люблю Нью-Йорк и был в жутком состоянии, когда случилась беда. Это беда не только Америки, это беда всей цивилизации. И я преклоняюсь перед мужеством всего американского народа и лишний раз хочу поклониться памяти погибших.
— Мы, к сожалению, должны прощаться. Ты еще по Израилю помнишь, что мы передачу всегда заканчиваем стихами. Ты как-то подготовился? Правда, ты прочитал вначале «Ревнуй, не ревнуй, все равно получишь… спектакль», но это не засчитано как поэзия.
— А я вспомнил классическое произведение:
«В лес упал метеорит,
Глядь, под ним еврей лежит.
Это что же за напасть,
Камню некуда упасть?!»
Шекспир, перевод Маршака.
— «Ревнуй, не ревнуй» — Пастернак. А «Камню некуда упасть» — уже Шекспир?
— Думаю, Шекспир в переводе Маршака. Да, скорее всего, я ошибся, потому что у Маршака другой финал был бы…
— Володя, я ужасно был рад тебя повидать.
— Я тоже. Не видимся годами… Давай чаще встречаться!
— Прилетай чаще.
— Да я и так все время здесь.
— Ну вот и будем чаще видеться.
— Эта программа в Израиле пойдет?
— Обязательно.
— Родственникам всем кланяюсь, у меня там и мамины, и папины.
— Да, у тебя в Израиле родни навалом.
Радости тебе творчества, хорошего самочувствия, хорошего настроения и, естественно, чтобы все твои актрисы оставались такими же молодыми и прекрасными и не уходили раньше времени в декрет. Но, в конце концов, я надеюсь, зная тебя, что ты за этим проследишь.
— Конечно! К этому надо серьезно относиться.
Печатается в сокращении