О. Генри впервые появился в Нью-Йорке в апреле 1902 года. В тот же день, редакторы Даффи и Холл решили показать ему центр Манхэттена. Город ошеломил и поразил его: «Воздушная железная дорога хрипло грохотала, трамваи гудели и звенели, извозчики ругались, мальчишки-газетчики звонко кричали, колеса оглушительно стучали». Знаменитый калифорниец Джон Стейнбек, тоже не был в восторге от первой встречи с ним: «Это уродливый город, грязный город. Его климат — скандал. Его политика пугает детей. Его уличное движение — безумие. Его конкуренция убийственна. Но есть одна вещь: если вы жили в Нью-Йорке, и он стал вашим домом, ни одно иное место вам не подойдет». Это относится и к О. Генри. Об этом и слова его первого биографа Алфонсо Смита: «Если когда-либо в американской литературе и произошла встреча человека с местом — это, когда О. Генри впервые прошел по улицам Нью-Йорка». Так возьмём же томик его рассказов и прогуляемся вместе с ним по улицам этого великого города.
Эта удивительная рождественская история известна во всём мире. В ней речь идёт о молодых супругах Джиме и Делле, которые жили небогато, и серьёзно нуждались в деньгах. Однако, у каждого из них были сокровища, которыми они гордились: у него — карманные золотые часы, доставшиеся от отца и деда, а у нее — восхитительные каштановые волосы. Был канун Рождества, и Делла, желая сделать рождественский подарок любимому, тайком от него продала пряди своих роскошных волос: чтобы купить красивую платиновую цепочку для часов Джима. Тех самых, которые он в свою очередь продаст, чтобы приобрести набор черепаховых гребней для прекрасных каштановых волос Деллы. Однако… подарки остались невостребованными. Но главные сокровища сохранились у них навсегда — их любовь и любящие сердца. Но при чём же здесь волхвы?
«Волхвы, те, что принесли дары младенцу в яслях, были, как известно, мудрые, удивительно мудрые люди. Они-то и завели моду делать рождественские подарки. И так как они были мудры, то и дары их были мудры, может быть, даже с оговоренным правом обмена в случае непригодности. А я тут рассказал вам ничем не примечательную историю про двух глупых детей из восьмидолларовой квартирки, которые самым немудрым образом пожертвовали друг для друга своими величайшими сокровищами. Но да будет сказано в назидание мудрецам наших дней, что из всех дарителей эти двое были мудрейшими. Из всех, кто подносит и принимает дары, истинно мудры лишь подобные им. Везде и всюду. Они и есть волхвы». И именно эта история, восхитившая весь мир, и растиражированная затем в миллионах экземплярах, сразу же сделала О. Генри знаменитым. И потому нам сегодня совершенно не важно, в каком из этих двух домов она была написана на самом деле.
В те времена «Салун (освященный ли, окаянный ли) находился в одном из тех местечек, где нет улиц, а одни лишь закоулки, наводненные прачечными, пришедшими в упадок семьями ньюйоркцев голландского происхождения и представителями богемы, не имеющими ничего общего с остальными. Владелец кафе Кенили проживал с семьей в том же здании, где оно располагалось, этажом выше. У его дочери Катрин были темные ирландские глаза. «Но зачем я вам все это рассказываю?», — спрашивал О. Генри в своем рассказе «Утраченный рецепт». И действительно. Ведь вам когда-нибудь следует просто приехать, и посетить эту знаменитую таверну Пита, надолго устроиться за столик, где сиживал О. Генри, сделать заказ и…
А пока отправимся дальше. Ведь нас уже ожидает разместившийся в паре кварталов дальше Gramercy Park. Когда-то на этом месте были болота. Отсюда, и название района «Crommessie» (от голландского Krom Moerasje), что означало «маленькое кривое болото». Вот это болото и выкупил в 1831 году крупный землевладелец Сэмюэл Б. Рагглз, высушил его, благоустроил и создал прекрасный парк. Затем передал права собственности 66 владельцам участков, которые и застроили его домами по периметру парка. Для удобства сообщения ими были пробиты две улицы: Лексингтон-авеню и Ирвинг-плейс, что сократило число участков до 60.
Место это было замечательное. Даже сегодня среди городской суеты и шума здесь стоит патриархальная тишина. Оттого место это считалось престижным. И чтобы не допускать в этот «райский уголок» чужаков, парк решили оградить. Войти и выйти из него (даже сегодня) могут лишь жители близлежащих домов, имеющие специальный ключ, который ежегодно меняют (при стоимости 350$ в год и 1000$ за потерю). Но даже им запрещено хождение по траве, выгул животных, распитие алкоголя, прослушивание музыки и занятия спортом. Чтобы всё-таки попасть внутрь, у вас есть лишь один шанс: забронировать номер в отеле Gramercy Park hotel, который располагает несколькими ключами для своих постояльцев. В противном случае остаётся лишь совершить прогулку по периметру этого «частного» парка, заглядывая внутрь сквозь чугунное заграждение, и полюбоваться приятной застройкой вокруг. Которая с течением времени обветшала. Об этом читаем в «Попробовали — убедились»: «Маленький парк за высокой чугунной оградой красовался в новом зеленом весеннем наряде, любуясь своим отражением в зеркальной глади бассейна. По ту сторону ограды выстроившиеся прямоугольником потрескавшиеся дома — покинутый приют отошедших в вечность владельцев — жались друг к другу, словно шушукающиеся призраки, вспоминая давние дела исчезнувшей знати». Правда, в последние годы всё здесь было приведено в надлежащий порядок.
Жильё тут стоит дороговато, поскольку это район, где стараются жить богатые люди и интеллигенция. И его обитатели ведут себя соответственно. Как героиня рассказа О. Генри «Плюшевый котёнок»: «Однажды вечером Пилкинс отправился в красный дом в Грамерси сквере и, как ему казалось, сделал Алисе ф. д. Р. предложение. Алиса, отвернув нос и думая о его деньгах, приняла это за предложение сделки и отказалась».
Здесь, самым знаменитым и красивым считается здание, в котором размещается National Arts Club (16 Gramercy Park). Это сооружение, возведенное в своеобразной викторианской готике Стэнфордом Вайтом (с ажурными газовыми фонарями у входа и барельефами Шекспира, Мильтона, Франкфурта и Гёте с Данте), в 1888 году было приобретено Эдвином Бутом — одним из лучших «шекспировских» актёров XIX столетия. Верхний этаж в нем он зарезервировал для собственной резиденции, а остальные для нужд театрального клуба The Players Club, название которого было взято из Шекспира («весь мир — театр…»). В начале 1900-х он был очень востребован и популярен, а имя Бута было у всех на устах. Даже у О. Генри в «Святыне», когда «… сезонные труппы распущены, актеры отдыхают в своем излюбленном караван-сарае и усердно изо дня в день осаждают антрепренеров, добиваясь ангажемента на следующий сезон… Угрюмые молодые комедианты с подвижными адамовыми яблоками, столпившись в дверях, разговаривают о знаменитом Бутсе». 
А в самом центре Грамерси парка и сегодня можно увидеть скульптуру великого актёра, в костюме Гамлета, роль которого он играл лучше всех в мире. Кстати, Эдвин Бут был родным братом Джона Бута, застрелившего Линкольна в 1865 году. (Интересно, смогли бы в России поставить памятник брату человека, убившего царя или президента?) К сожалению, памятник Буту мы можем осмотреть лишь сквозь прутья чугунной ограды. Кстати, именно около неё и встретились как-то две лучшие подруги, героини рассказа О. Генри «Горящий светильник» и… Но, начнём по порядку. Они, обе, приехали покорять Нью-Йорк. Лу работала гладильщицей в прачечной. Её всё устраивало, и она была всем довольна и счастлива. Был у неё и жених — монтёр Дэн. «Он принадлежал к тем хорошим людям, о которых легко забываешь, когда они рядом, но которых часто вспоминаешь, когда их нет». Но она не спешила узаконить их отношения. А её подруга — Нэнси, устроилась работать продавщицей в универсальный магазин.
Общаясь с клиентами, она обучилась там хорошим манерам. «У одной она копировала жест, у другой — красноречивое движение бровей, у третьей — походку, манеру держать сумочку, улыбаться, здороваться с друзьями, обращаться к «низшим». Конечно, она мечтала встретить там своего миллионера. «Ее заправленный светильник не угасал, и она готова была принять жениха, когда бы он ни пришёл». Но что-то мешало ей найти его. А «Лу была по-прежнему верна своей подруге. По нерушимому правилу Нэнси сопровождала их, куда бы они ни отправлялись, и Дэн весело и безропотно нёс добавочные расходы». Однажды Нэнси с Дэном не обнаружили Лу в прачечной. Накануне она умчалась на машине с миллионером, даже не сообщив Дэну. Но… не пропадать же, купленным в театр билетам, и они пошли в оперетту сами. И, как мы вам уже сообщили, через три месяца подруги случайно встретились у ограды парка. Лу, источая богатство, снисходительно пожурила подругу за то, что та всё ещё работает в магазине.
«Да, я все еще в магазине, — сказала Нэнси, — до будущей недели. И я поймала лучшую добычу в мире. Тебе ведь теперь все равно, Лу, правда? Я выхожу замуж за Дэна — за Дэна! Он теперь мой, Дэн! Что ты, Лу? Лу!.. Из-за угла сквера показался один из тех молодых подтянутых блюстителей порядка нового набора, которые делают полицию более сносной — по крайней мере на вид. Он увидел, что у железной решетки сквера горько рыдает женщина в дорогих мехах, с брильянтовыми кольцами на пальцах, а худенькая, просто одетая девушка обнимает ее, пытаясь утешить. Но, будучи гибсоновским фараоном нового толка, он прошел мимо, притворяясь, что ничего не замечает. У него хватило ума понять, что полиция здесь бессильна помочь, даже если он будет стучать по решетке сквера до тех пор, пока стук его дубинки не донесется до самых отдаленных звезд». Но не только эта удивительная история произошла в районе Gramercy Park.
Ведь тут, прямо на углу 21-й стрит и Парк Авеню, находится церковь Calvary Church — «старая церковь с остроконечной крышей». Это о ней идёт речь в «Романе биржевого маклера», когда полностью обалдевший от работы и перенапряжения Гарви Максуэл, биржевой маклер, в обеденный перерыв решил поспешно объясниться в любви молодой стенографистке мисс Лесли. А та с изумлением, а затем с пониманием ответила: «Неужели ты забыл, Гарви? Мы ведь обвенчались вчера в восемь часов вечера в Маленькой церкви за углом». Упоминается она и в грустном финале рассказа «Фараон и Хорал». Помните эту историю о бездомном старом бродяге, который решить пережить холодную зиму в тюрьме, «где была обеспеченная еда и крыша над головой на три месяца?» Чтобы попасть туда было несколько путей. Зайти в ресторан, пообедать и не заплатить. Но его туда не пускают, или вышвыривают. Тогда он разбивает витрину, но в этом обвиняют другого. Пристаёт к женщине, а она оказывается проституткой. Начинает кричать и браниться — так его принимают за болельщика. Наконец крадёт зонтик, и ему опять не везёт: этот зонтик уже был у кого-то взят по ошибке, и не имеет хозяина. Измученный, он направляется в церковь Calvary Church. «Под влиянием музыки, лившейся из старой церкви, в душе Сопи произошла внезапная и чудесная перемена. Он с ужасом увидел бездну, в которую упал, увидел позорные дни, недостойные желания, умершие надежды, загубленные способности и низменные побуждения, из которых слагалась его жизнь. И сердце его забилось в унисон с этим новым настроением. Он внезапно ощутил в себе силы для борьбы со злодейкой-судьбой. Он выкарабкается из грязи, он опять станет человеком, он победит зло, которое сделало его своим пленником. Он… Сопи почувствовал, как чья-то рука опустилась на его плечо. Он быстро оглянулся и увидел перед собой широкое лицо полисмена… — На Остров, три месяца, — постановил на следующее утро судья». И снова здесь О. Генри показывает своё безупречное мастерство блистательного рассказчика.
Однако, нам пора. Простимся с этими благословенными местами, выйдем на Бродвей и пройдём по нему к Madison Square Garden. Но, пока он ещё не соединился с 5 Авеню, задержимся у знаменитого «Утюга» (Flatiron Building) — главной достопримечательности этих мест. Они, О. Генри и «Утюг», появились в Нью-Йорке одновременно (в 1902 году) и, как редакторы с любопытством и интересом присматривались к новому автору, так и ньюйоркцы пытались определить своё отношение к этому гиганту. От полного неприятия этого «ужасающего и невероятного», где «чувствуется надменная кичливость своею высотой, своим уродством», до поэтичного ««океанского парохода, тянущего на буксире Бродвей». Но для чего нам чужие цитаты, когда у нас есть реплика молодого архитектора из «Мишурного блеска», который «считал архитектуру настоящим искусством и был искренне убежден, — хотя не рискнул бы заявить об этом в Нью-Йорке, — что небоскреб «Утюг» по своим архитектурным формам уступает Миланскому собору». Однако, архитекторы, строящие этот собор, представляли собой знаменитую «чикагскую школу», пропагандирующую при возведении металлических каркасных небоскрёбов, использование всех архитектурных достижений прошлого. Это было ещё такое время, когда «архитекторы всё ещё притворялись, что не существует стали».
Оттого это здание выполнено в виде классической греческой колонны: с четко выделенным основанием, правильно оформленным стволом и орнаментальным завершением верхней части. И отличается богатым и разнообразно декорированным оформлением, с изображением львиных голов, венков, масок, в сочетании с облицовочными блоками, украшенными глубоким рельефным орнаментом. Тем не менее, главной особенностью здания являлась его клинообразная форма, напоминающая форму утюга (отсюда и название). Ещё в давние времена, при прокладке Пятой авеню между 23-й улицей и Бродвеем, образовался треугольный участок, который был застроен пятью разными сооружениями. После их сноса компания-застройщик «Фуллер» решила возвести здесь свою штаб-квартиру, используя необычную форму строительного участка. В 1902 г. это здание (при высоте 87 м) стало одним из самых высоких в Нью-Йорке и в таком качестве было широко известно в городе. Об этом можно узнать из рассказа О. Генри «Персик», где главный герой, пострадавший при поиске злополучного персика, обращается к аптекарю, который «… внимательно осмотрел его. — Ребра все целы, — гласило вынесенное им заключение. — Но вот здесь имеется кровоподтек, судя по которому можно предположить, что вы свалились с небоскреба «Утюг», и не один раз, а по меньшей мере дважды».
Леонид РАЕВСКИЙ, журналист, автор путеводителей и гид
Продолжение следует
Оцените пост
(голосовало: 2, средняя оценка: 4,50 из 5)
Загрузка...
