Фото: yandex.ru/images
В этом огромном городе и число отелей огромно. Можно часами листать страницы Booking, Kayak, или Expedia в поисках наиболее подходящих вариантов. Но даже если захочется «чего-то особенного», то и тогда город может вам предложить список из 10 самых знаменитых отелей или 14 включенных в национальный регистр исторических мест. Каждый из них гордится своим перечнем всемирно известных и звёздных гостей. Конечно, «Челси» присутствует во всех этих списках и регистрах, а число его именитых гостей в разы превышает все возможные кадастры. Но даже в таком ряду, как The Plaza, St. Regis, Knickerbocher, Carlyle и т. п. он занимает особое место. Не способный похвастаться особой архитектурой постройки и изысканными интерьерами, элегантностью номеров, высоким штилем обслуживания и сервиса — он, тем не менее, является гордостью и своеобразной «иконой» города. Благодаря совершенно поразительной атмосфере и ауре его сообщества, способности объединить обитателей под общей крышей и поразительной привязанности их к общему дому. Особая заслуга в этом принадлежит его знаменитому менеджеру — Стэнли Барду. Как удалось ему, традиционный отель в Челси, расположенный в не самом престижном районе города, превратить в культовую достопримечательность и заветное место пристанища всемирной богемы? Уже многие годы, лучшие отельеры города, пытаются найти ответ на этот вопрос. Давайте и мы предпримем такую попытку.
Бытует мнение, что судьба отеля была предопределена задолго до начала его возведения. Поскольку решение о его проектировании и строительстве принимал архитектор Филип Хьюберт — яростный поклонник идей Шарля Фурье. Философия утопического социализма Фурье в простейшем виде исходила из убеждения, что в общественной жизни наиболее эффективно функционирует кооперативное сообщество. Основываясь на этом, Хьюберт намеревался построить первое в городе кооперативное здание. Но кто должен быть включён в числе его членов? По Фурье — те, кто в служении обществу способен задействовать эмоции людей, и тем самым сделать их единым целым. Т. е. люди искусства. Как писал Феликс Пиа о Франции середины XIX века: «Искусство почти стало культом, новой религией, которая появляется как раз во время, когда исчезают боги и короли». Так пришло время Нью-Йорка, и в нём появилось здание кооператива Chelsea Association Building — с его разнообразными жильцами и талантливыми художниками. Свидетельством этого намерения является не только наличие в нём пятнадцати арт-студий (весь верхний этаж «Челси»), но и в ярко выраженное присутствие природных тем в его декоре. Это и витражи на фрамугах с изображениями ракушек и цветов, дверные панели из травленого стекла с лесными пейзажами, вырезанные из дерева камины и расписанная вручную плитка. А также увешанный картинами вестибюль и изысканные кованые подсолнухи, украшающие балконы и центральную лестницу. В этом, выполненном из красного кирпича 12-этажном здании, Хьюберт корректно использовал достижения английского барокко и викторианской готики.
Внешне строгий фасад, прерывающийся центральным и боковыми ризалитами, с пирамидоидальными фронтонами, изящными мансардами и поэтажным обрамлением металлическим пояском балконов, в 1822 г. казалось чудом. Ещё долгое время здание было самым высоким сооружением в городе. Тем более, что «Челси» мог похвастаться всеми возможными тогда удобствами: от разговорных трубок до парового отопления, безопасных лифтов до электрического освещения. С предоставлением жильцам возможности значительно уменьшить расходы за счёт оптовых закупок и коллективных затрат на обслуживание здания. Не говоря о том, что кооператив расположился на улице, заполненной театрами, мюзик-холлами, академиями искусств и лекционными залами.
Никто не мог тогда предположить, что пройдёт совсем немного времени и театральный район переместится на Бродвей, начнётся жесточайший финансовый кризис и возникнут серьёзные проблемы на рынке жилья. Интерес строительных инвесторов переместится на более северные районы города, а отношение к кооперативному движению претерпит серьёзные изменения. В итоге кооператив обанкротился и в 1905 г. возродился уже в качестве отеля, которым взялся управлять Knott Hotels.
Его основными клиентами становятся европейские туристы с кораблей, причаливающих к пирсам порта Челси, для закупок в районе «Ladies Mile». На короткое время в 1907 г. здесь останавливался и Марк Твен, занятый тогда куплей постоянного жилья на Пятой авеню. В 1912 г. на несколько дней здесь нашли приют и пассажиры второго класса, доставленные в Нью-Йорк с потерпевшего крушение «Титаника». Одно время британское пароходство для своих моряков держало здесь столовую, а католические благотворительные организации имели несколько номеров для приёма беженцев. Но дела шли не очень хорошо, и в 1939 г. было объявлено очередное банкротство. И вот тогда Джозеф Гросс, Юлиус Краусс и Дэвид Бард (уроженцы Венгрии с еврейскими корнями), успешно пережившие времена Великой депрессии, смогли выкупить его у Knott Hotel за 50 000 долларов, которые взяли в долг в банке. «Корнями» объясняется и большая помощь, оказанная ими при приёме венгерских беженцев, оказавшихся в Америке после восстания 1956 г., подавленного советскими войсками. С 1957 г., в менеджменте отеля начал работать сын Дэвида — Стэнли Бард, который после смерти отца в 1964 г. стал управляющим директором отеля и одним из его владельцев. Это уже при нём в 1966 г. «Челси» получил статус памятника архитектуры, а затем и включения в национальный реестр, поскольку, за исключением трехэтажной неоновой вывески, заменившей старую, его фасад за все эти годы остался неизменным. Главным отличием этого периода явилось то, что первоначальная сотня квартир кооператива «Челси», была преобразована в 400 номеров разной величины и качества (ряд из них не имел кухонь и сепаратных санитарных узлов).
Отец Стэнли — Дэвид Бард, в силу своего характера, поддерживал тесные связи с писателями и философами, которые часто останавливались здесь. А вот Стэнли больше тянуло к художникам. При всех вариантах это при них грандиозный эксперимент Хьюберта продолжился уже на другом этапе и в ином виде. Поскольку отель Chelsea продолжил свою деятельность теперь уже в качестве «дома» для писателей, художников и деятелей культуры всех направлений. В 50-е годы «Челси» стал привлекательным и для битников. В 60-е пришли хиппи. В 70-х и 80-х годах рок-н-роллеры и все, кто хотел быть модным, тоже останавливались здесь. Сделав районы Гринвич-Виллидж и Челси символами нью-йоркского образа жизни. Именно Стэнли управлял тогда этим величайшим художественным расцветом в истории отеля, принимая у себя Beatles 50-х, суперзвезд Уорхола 60-х и панков 70-х. А список его гостей, большинство из которых он знал лично, выглядит как издание «Кто есть кто» в мире искусств. Всё это произошло в результате особого отношения Стэнли к своим клиентам: он мог перенести им время оплаты, взять в залог картины художников, перевести в более дешёвую или уютную комнату, в конце концов — одолжить деньги или помочь в решении всевозможных проблем. Где многое разрешалось, прощалось, или не замечалось. И это создавало атмосферу взаимопонимания, доверия и привлекало сюда всё новых и новых гостей. Ряд из них, оставил свои воспоминания. «Для многих это оправдало их ожидания; было захватывающе знать, что Вирджил Томсон писал свои отвратительные музыкальные обзоры на верхнем этаже, и что эти холсты, висящие над вестибюлем, принадлежали Ларри Риверсу, без сомнения, в качестве арендной платы, и что девушка с впалыми щеками в лифте была Вива, а мужчина с выдавленными глазами рядом с ней — Уорхол, и запах, который вы уловили, был марихуаной». «В те дни вы могли наткнуться на кого-нибудь в холле и начать интересный разговор — или прогуляться с ними в город. В течение недели комнату рядом с нами занимали панк-рокер, классический скрипач и старый блюзовый гитарист — и, разумеется, мы должны были послушать их репетицию! Все в отеле увлекались искусством. Всегда были вечеринки, и всегда кто-то устраивал какое-нибудь шоу. Вы могли бродить по отелю и наткнуться на какое-то собрание практически в любую ночь недели».
Он сумел создать здесь атмосферу богемного сообщества, при которой у его гостей создавалось ощущение проживания не в гостинице, а в доме — в месте, где ты остановился не для того, чтобы переспать пару дней или недель и отправиться дальше, а места, где хотелось жить, и куда хотелось возвращаться. И многие жили здесь месяцами, годами и даже десятилетиями.
Обо всём этом он пытался рассказать в 2007 г. на совете директоров, в ответ на претензии о низкой рентабельности отеля. «Я понимаю, — говорил он, — что они хотят увеличения доходов. Но моя философия заключается в том, что можно повысить ценность за счет множества вещей, а не только за счет денег… Мы не всегда в гостиничном бизнесе будем в зоне экономического бума. Но когда вы удовлетворяете людей и делаете их счастливыми в своем отеле, они захотят вернуться. Под моим руководством у нас был самый высокий повторный бизнес, вероятно, из всех отелей в мире. Я думаю, что это увеличивает ценность больше, чем просто чистая прибыль». Но его не хотели слушать. И даже предложение о передаче управления отеля его сыну, который уже давно помогал отцу (организовал ремонт вестибюля и привёл в порядок фасад) не было ими принято. 8 июня 2007 г. совет директоров отеля освободил Барда от должности управляющего. Доктор Марлен Краусс (дочь Юлиуса Краусса), и Дэвид Элдер (внук Джозефа Гросса) заменили Стэнли Барда управляющей компанией BD Hotels NY в надежде на быструю реконструкцию и увеличение прибылей. Но этого не произошло, потому что возникли огромные проблемы с постоянными жителями отеля, имеющими разрешения на бессрочное проживание.
В итоге, через четыре года, отель Chelsea был продан застройщику Джозефу Четриту примерно за 80 миллионов долларов, который начал то, что впоследствии превратилось в долгую и сложную задачу по реконструкции исторического здания. Он сдался через два года, и «Челси» снова сменил владельца. Затем он побывал в сети бутик-отелей King & Grove, в Drukier и BD Hotels. Но чехарда владельцев ещё продолжается, как и его ремонт. В последнее время это стало не столько «ремонтом», сколько «осквернением», поскольку многие раритетные детали старого отеля просто уничтожаются. Распродаются картины, украшавшие её лестницы и холлы, заблокирован лифтовой площадкой световой люк (лишив здание естественного света), которым оно пользовалось все годы. Широко обсуждался в прессе казус, произошедший с выброшенными на свалку старыми дверями комнат. Они были случайно обнаружены и спасены бывшим арендатором отеля Джимом Георгиу, который передал их в качестве артефактов для аукционной распродажи. И что вы думаете — за 100 000 долларов приобрели дверь в комнату 211, где Боб Дилан написал свою пластинку «Блондинка на блондинке» в 1965 г. За 85 000 долларов была куплена дверь комнаты 424, за которой Дженис Джоплин и Леонард Коэн провели свое знаменитое свидание, увековеченное фразой: «Я стоял сам не свой над твоей головой, Лимузин ждал на улице смежной». А дверь, за которой Энди Уорхол снимал Эди Седжвик для своего культового фильма «Девочки из Челси» ушла за
52 000 долларов. Правда, дверь, открывшаяся однажды для Мадонны, была продана всего за 13 000 долларов. И это поразительно. Ведь они могли быть приведены в порядок и снабженные мемориальными табличками стать желанным входом в их комнаты для тысяч почитателей. Как и сотни артефактов, которые ещё сохранились в комнатах, и могли бы привлечь в них армию туристов. Но для того, чтобы создать такой «ренессансный» отель, нужен новый Стэнли Бард, потому что, увы, старого уже нет в живых.
Об отеле «Челси» и его обитателях
Об этом легендарном отеле столько написано, отснято, сфотографировано и спето, что нет смысла вновь и вновь всё это повторять. И хотя несколько мемориальных досок с именами «великих» установлены у входа в отель, но что делать с тысячами его бывших жильцов? Которые, так или иначе, воспели отель, восхищались им, работали и учились здесь, оставив свой след в суетливой богемной жизни страны. Если имя каждого из них записать на одном кирпичике центрального ризалита над его входом, то завершение записей придётся искать где-то далеко на мансардном этаже. И хотя невозможно понять суть и тонкости толстого романа, лишь бегло пролистав его страницы, но всё-таки возможно из этого калейдоскопа мелких деталей попробовать уловить его пульс и флёр. «Нью-йоркский отель «Челси» — антибуржуазный, наверное, самый несуразный отель в мире. Он похож на огромный вокзал десятых годов, с чугунными решетками галерей — даже, кажется, угольной гарью попахивает. Впрочем, может, это тянет сладковатым запретным дымком из комнат… Здесь вечно ломаются лифты, здесь мало челяди и бытовых удобств, но именно за это здесь платят деньги. Это стиль жизни целого общественного слоя людей, озабоченных социальным переустройством мира, носящих полувоенные сумки через плечо и швейцарские офицерские крестовые красные перочинные ножи… В лифте поднимаются к себе режиссеры подпольного кино, звезды протеста, бритый под ноль бакунинец в мотоциклетной куртке, мулатки в брюках из золотого позумента и пиджаках, надетых на голое тело. На их пальцах зажигаются изумруды, будто незанятые такси» (Андрей Вознесенский).
«В те дни, когда я впервые сюда переехал, у Вивы было несколько ярких любовных ссор. Однажды утром, сидя за своим рабочим столом, я поднял глаза и заметил, как мимо моего окна пролетает велосипед. Думаю, она не могла выбросить в окно любовника, поэтому велосипед был лучшим выбором. Также здесь очень любят своих животных. Некоторое время назад во время пожара все собрались в холле со своими питомцами. Это было похоже на воссоединение семьи. Несколько человек действительно признались, что схватили свое животное раньше любимого человека» (Джим Пастернак). «Моя девушка оставила меня прошлой ночью, чтобы поехать в Австралию, и я ненавижу оставаться в одиночестве, дорогой мой, и сюда подошел парень снизу и предложил мне свою девушку на час за 50 долларов. Им нужны были 50 долларов, но я чувствовал себя ужасно. Вместо этого я сказал ему, что они оба могут переночевать у меня на этаже — ведь у них кончились деньги, и им негде остановиться. Так что всю ночь я вставал, чтобы укрыть их одеялами. Я боялся, что они простудятся» (Джордж Кляйнзингер). «Стэнли Бард был для нас вроде огромного зонта, под которым мы, как дети, могли укрыться от шторма. Это было редкостью, что вас будут держать в отеле, если вы не можете внести арендную плату уже два месяца. Но увидев наши заплаканные глаза, он сказал: «Не волнуйтесь. Только продолжайте рисовать. Продолжайте рисовать» (Чимкертли).
Однако давайте, вернёмся к мемориальным доскам. На одной из них написано «Леонард Коэн. Поэт, Новеллист, Певец и Автор». И первая строчка его хита Chelsea Hotel #2: «Помню Челси-отель, cмята в ласках постель, Говорила ты храбро и нежно.
Я стоял сам не свой над твоей головой, Лимузин ждал на улице смежной
Вот такой был резон и такой был Нью-Йорк, Мы сгорали в желании плотском. Это звалось любовь у лабающих рок, И у тех, кто остался, зовется».
Через много лет он расскажет историю той ночи: «Давным давно в Нью-Йорке был отель, где останавливалось много музыкантов. Среди них была одна великая певица. Я постоянно сталкивался с ней в лифте в три часа утра. Она не искала меня. Она искала Криса Кристофферсона. А я искал не ее, а Бриджит Бардо… Тем не менее мы упали друг к другу в объятия». Этой женщиной была королева блюза Дженис Джоплин. Они провели ночь вместе и на этом история их взаимоотношений завершилась. Через два года она умерла от передозировки. Узнав об этом, Коэн сел за машинку и написал эту песню. В отеле он появился в 1967 г., круто изменив жизнь респектабельного гражданина Монреаля (Канада) с университетским образованием и уже напечатанными романами — на карьеру начинающего рок-музыканта. Ему было уже 33 года, и устроился он в 424 комнате (Дженис жила в 411). А родился он в обеспеченной еврейской семье. Отец был выходцем из Польши, а мать (Маша Клоницкая) — дочерью известного ковенского раввина Соломона (Шлойме-Залмана) из Литвы. Первым его хитом стала песня «Suzanne» (303 место списка «500 величайших песен всех времён). А одним из последних Hallelujah, построенная на библейских сюжетах. «Я слышу тайный звукоряд. Давид играет, Бог так рад. Неужто эти звуки не волнуют? Один аккорд, Другой аккорд, Упал минор, взлетел мажор, И царь поёт в восторге: Аллилуйя!» Её будут исполнять на Церемонии открытия Зимних Олимпийских игр 2010 г. в Ванкувере, и в «Зале славы рок-н-ролла», по случаю включения Коэна в число его членов. По поводу «Аллилуйи» Леонард оставил воспоминания о том, как однажды он «…с Бобом Диланом пили кофе в Париже. В то время тот исполнял песню Hallelujah на своих концертах и спросил меня, сколько времени ушло на её написание. Я сказал: «Два года, почти целиком». Он был в шоке. Затем мы заговорили о его песне «I And I», и я спросил: «Сколько времени ты потратил на то, чтобы написать её?» Он сказал: «Практически 15 минут». Я чуть не упал со стула. И самое смешное в том, что я соврал. На самом деле, на Hallelujah ушло почти 5 лет. Конечно, и он соврал. У него, наверное, ушло минут десять». Но разве нам важно сегодня, сколько времени Леонард потратил на написание своих песен. Важно, что они продолжают жить. И одним из доказательств этого может служить то, что когда в 2016 году стало известно о его смерти, то поклонники Коэна принесли к дверям «Челси» огромные букеты цветов, создав своеобразный мемориал его памяти.
Следующая мемориальная доска посвящена «Томасу Вульфу (1900 — 1938). Автору «Взгляни на дом свой, ангел, О времени и о реке, Домой возврата нет, Паутина и скала и За холмами. Жил в отеле «Челси» в последние годы его жизни». Он учился в Университетах Северной Каролины и Гарварде, был профессором Нью-Йоркского университета. Затем путешествовал по Европе, и вернулся на родину в 1936 г. Все написанные им романы, это фактически одно огромное медленно текущее повествование о себе и своей семье, органично вписанное в контекст жизни страны. Два первых романа Вульфа, непомерных по объёму и напряженности эпического стиля прошли жестокую правку Максвелла Перкинса, опытного редактора. Его коллега по ремеслу Рэй Брэдбери так писал о его работе: «… её написал исполин, который родился в Эшвилле, штат Северная Каролина, в 1900. Он давно уже обратился в прах, а когда-то написал четыре огромных романа. Он был как ураган. Вздымал горы и вбирал в себя вихри. 15 сентября 1938 он умер в Балтиморе, в больнице Джона Хопкинса, от древней страшной болезни — пневмонии, после чего остался чемодан, набитый рукописями. И все написаны карандашом». Вот эти рукописи и писал он в комнате 829 в «Челси». Откуда поехал читать лекции по стране и уже не вернулся. После смерти Вулфа The New York Times напишет: «Это был один из самых уверенных молодых голосов в современной американской литературе… На нем был отпечаток гения, хотя это был недисциплинированный и непредсказуемый гений …». Жили в «Челси» и такие.
Следующая доска «Посвящается памяти Дилана Томаса, который до конца жил и писал в отеле «Челси», и отсюда отплыл умирать». Именно так и написано — sailed (отплыл). Был известным английским поэтом, драматургом, прозаиком из Уэльса, потому часто назывался «валлийским». Вопреки модным течениям придерживался романтическим традициям с оригинальным, ритмичным и изобретательным использованием слов и образов. При низких писательских доходах подрабатывал на BBC. Имел репутацию «шумного, пьяного и обреченного поэта». С начала 50-х годов приезжал в США читать лекции и тогда останавливался в «Челси». 20 октября 1953 г. приехал для постановки своей пьесы «Под сенью Млечного леса» в Центре поэзии, которым руководил Джон Бриннин с ассистенткой Лиз Райтелл. Приехал не очень здоровым, тяжело дышал, но алчный Бриннин не дал ему передышки, и тому пришлось в течение пяти дней провести четыре репетиции и два спектакля. После своего дня рождения 27 октября он уже слёг в постель. Медицинскую страховку Центр не заключил, и Лиз пригласила к нему своего домашнего врача Фелтенстайна. Тот сделал успокоительные уколы. Но 4 ноября в городе был ужасный смог, и Дилан стал задыхаться. Вышел в бар «Белая лошадь», выпил виски и еле вернулся в отель. (Возмущённый трактирщик будет потом отвергать все разговоры о том, что он «выпил 18 порций неразбавленного виски; кажется, это рекорд», поскольку выпил в разы меньше). Неспособный поставить диагноз Фелтенстайн вколол ему четырехкратную дозу морфия, отчего тот впал в кому. В конечном итоге скорая помощь отвезла его в больницу, где сотрудники ее были введены в заблуждение утверждениями Фелтенстайна, что у него «белая горячка», и он перепил. Так он и умер, не приходя в сознание. В итоге врачи не обнаружили никаких признаков ни алкогольного гепатита, ни цирроза печени. Непосредственной причиной смерти был отек мозга на фоне пневмонии и кислородного голодания. Утаив эту информацию, чтобы не попасть под суд, Бриннин начал распространять слухи о его смерти от алкоголизма. Тело срочно отправили на родину, и этим всё и окончилось. Так завершил свой путь настоящий поэт, не сумевший при своей недолгой жизни найти настоящих покровителей, друзей и музу, а затем ещё и оболганный после смерти. Почему в те последние дни его жизни, никому в голову не пришла мысль обратиться к Стэнли? Он бы мог помочь.
На следующую мемориальную доску вынесено посвящение: «Артуру Миллеру, знаменитому автору и драматургу («Смерть коммивояжёра», «Суровое испытание», «Вид с моста» и другие работы) жил здесь в 1962 –1968 гг. и написал в это время: «После грехопадения», «Это случилось в Виши» и «Цену». Конечно, Миллер принадлежит к интеллектуальной элите страны и является самым значительным её драматургом. Лауреат Пулитцеровской премии (за пьесу «Смерть коммивояжёра») и нескольких премий «Тони». Родился в октябре 1915 г.в Гарлеме, в семье польско-еврейских иммигрантов. Отец был владельцем крупной фабрики по пошиву женской одежды, но не перенёс кризиса 1929 года и поменял свой дом на 110 улице Манхэттена на скромное жильё в Бруклине. Отсюда Артур и начал своё восхождение на литературный олимп. Был трижды женат. Второй раз на кинодиве Мерилин Монро. Это была одна их экстравагантнейших пар ХХ века. Один из самых сильных умов страны, еврейский зануда-интеллектуал из Бруклина, и простушка, которая тянулась к умникам — самая соблазнительная дама Америки. Были они вместе около шести лет. Примерно столько, сколько Артур затем проживёт в «Челси» после развода с ней.
В принципе ему здесь нравилось и хорошо работалось. Через много лет он зайдёт к Стэнли и тот предложит ему вернуться. Об этом Миллер напишет интереснейшие воспоминания «… Бог знает почему, но вскоре я оказался с ним в одном из двух лифтов, которые работали в тот день, и поднялись на седьмой этаж, где в большой квартире с высокими потолками работали маляры. «Вся мебель новая, даже смесители для ванных комнат…». Так спустя более двадцати лет после такой же демонстрации, которую я совершил с его покойным отцом, меня снова пригласили осмотреть смесители для ванной… Неужели через сто лет Бард будет точно так показывать новенькие краны какому-нибудь несчастному потенциальному арендатору?… И пока мы обсуждали какие-то дела, дверь в коридор распахнулась, и без стука вошла могущественная горничная. Её яркая улыбка и блестящая черная кожа сияли каким-то триумфом. И, подняв над головой четыре рулона туалетной бумаги, по два на пальцах каждой руки, она крикнула во весь голос своим радостным контральто: «Я не забыл тебя, Арнольд!» И я поднялся со своего шаткого стула и с благодарностью принял ее подарок. И поэтому сразу понял, что неважно чистый ли фасад или отремонтирован ли вестибюль, я снова вернулся в «Челси» … чем бы он ни был, был он домом безграничной терпимости… Я подумал, что это был гений Бардов, которые достигли такого рабочего хаоса, который в то же время мог стать домом для людей, которые не были сумасшедшими». Ведь он и сам прожил здесь много лет.
Теперь к мемориальной плите «В память о Брендане Биэне (1923 — 1964) «В Америку, мою новую землю: человек, который ненавидит вас, ненавидит человечество», «Из Нью-Йорка Брендана Биэна», написанной в Нью-Йорке весной 1963 г.». Скорее всего в отеле «Челси». В 60-е он часто бывал в США, а в 1963 остановился в «Челси». Говорят, что общение с Харпо Марксом и Артуром Миллером даже на время вернуло его к трезвой жизни, но через год он опять сорвался и умер от диабетической комы. Брендан был из семьи ярых ирландских республиканцев. В 13 лет бросил школу, вступил в молодёжную группировку ИРА. В 1939 был арестован со взрывчаткой и получил три года тюрьмы. В 1942 за покушение на полицейских получил 14 лет. Был амнистирован, но в 1947 снова оказался в тюрьме. Тюремный опыт Биэна определил его драматургию и прозу. Писать начал рано, был очень талантлив и вскоре стал одним из ведущих ирландских писателей своего поколения. Критик Кеннет Тайнан сказал о нём: «В то время как другие писатели копят слова, как скряги, Биэн отправляет их в ярость, грубость, вспыльчивость и готовность к драке». Беспросветное пьянство было особой формой его эпатажности. Любил отшучиваться: «Я пью только два раза — когда хочу пить и когда нет». Но пить херес с шампанским — это был смертельный номер для диабетика. Тем не менее, был любим и признан в стране. Его словечки, фразы и афоризмы подхватывались на лету: «Человек с большой бомбой — государственный деятель, с маленькой — террорист. / Первый долг писателя не оправдать ожиданий своей страны. / Вырастая, мы чаще всего становимся теми самыми мужчинами, от которых мать велела нам держаться подальше./ У всех остальных имеется национальность, у ирландцев и евреев психозы. / Радуйся любой статье о себе, если только она не в траурной рамке». Даже И. Бродский не смог удержаться от перевода его стихов: «… Здесь холод-голод, а я так молод, И мышь скребётся, мешает спать. Тюрьма ночами гремит ключами, И их далёко вокруг слыхать. Чуть солнце встанет, как мусор тянет: «Займись приборкой, тяни свой срок». Ах, друг любезный Замок железный, — А дом родимый далёк, далёк…».
catalog
В мае 2011 г. его племянница Джанет Биэн написала и поставила в Белфасте спектакль «Брендан в «Челси», где рассказала о том, как он жил в Hotel Chelsea в 1963 г. Спектакль прошёл с огромным успехом. И Брендан, и «Челси» того стоят.
Есть у отеля ещё несколько мемориальных досок. Джеймсу Шайлеру — американскому поэту, лауреату Пулитцеровской премии за сборник «Утро поэмы» 1980 года. Жил в «Челси» с 1979 г. до самой своей смерти в 1991. Сэру Артуру Кларку — английскому фантасту и учёному, в 1945 г. выдвинувшему идею спутников связи, и работу которого «Исследование космоса» использовал Вернер Браун, чтобы убедить президента Кеннеди отправиться на Луну. Его знаменитая книга «2001: Космическая Одиссея» была написана в отеле «Челси». На мемориальную доску вынесены слова, из ключевого момента в сюжете одноимённого фильма — когда одному из членов экипажа нужно отключить компьютер, чтобы выжить. «Прости, Дэйв… Я не могу этого сделать» — леденящий кровь ответ HAL. Ширли Кларк — американскому независимому кинорежиссёру — одной из ведущих нью-йоркских режиссёров 1950-х и 1960-х годов. Её документальный фильм «Роберт Фрост: Полюбовный спор с миром» был отмечен премией «Оскар». В «Челси» прожила более 25 лет. И Вирджилу Томсону — американскому композитору и критику, лауреату Пулитцеровской премии за музыку к фильму «Луизианская история». До своей смерти в 1989 г. в возрасте 92 года прожил в «Челси» более 50 лет.
Как видите, не только молодёжь жила в Челси, но были и долгожители. Самым известным из них был художник и гравер Алфей Филимон Коул, проживший в «Челси» последние 35 лет, до 1988 г. На момент своей смерти, в возрасте 112 лет и 136 дней, Алфей был самым старым человеком в мире. А в молодёжной среде, самой известной, правда печально известной, парой были басист Sex Pistols Сид Вишес и его подруга Нэнси Спанджен, которые после развала группы в 1978 г. перебрались в «Челси», где Сид мечтал восстановить силы и спокойно заняться музыкой. Но оказалось, что времени на музыку не оставалось. Оно было занято героином и скандалами. Кончилось всё тем, что утром 11 октября Нэнси нашли зарезанной в ванной их номера. Нож принадлежал Сиду, который не помнил ничего. Его арестовали, потом отпустили под залог в $50 тысяч, а спустя десять дней он попытался покончить с собой. Был ли он причастен к смерти Нэнси или это было делом рук драгдилеров, уже никто не узнает, потому что он без Нэнси не представлял свою жизнь. Ему был 21 год, когда в феврале 1979 он умер от передозировки. Она была младше его на год. Здесь же, в «Челси» в 1994 году, Чарльз Джексон создал «Потерянный уикенд» — автобиографический роман об алкоголике, экранизированный Билли Уайлдером. Фильм получил четыре «Оскара», а Джексон — всемирное признание. Но ничего лучше «уикенда» он уже не написал и последние три года жизни обитал в «Челси», пытаясь писать новый роман, но не выдержал и фактически совершил самоубийство 21 сентября 1968 года в своем 21 номере. Но что мы всё о печальном. Ведь именно здесь, живая легенда фолк — и рок-музыки Боб Дилан, жил — не тужил, и написал множество своих шлягеров: «Я до сих пор слышу звон колоколов методистской церкви, Я принял лекарство и прошёл курс лечения, Несколько дней не выходя из отеля «Челси», Сочиняя для тебя «Леди равнин с печальными глазами».
В этих же стенах протекал его роман с Эди Седжвик, светской львицей и музой Энди Уорхола. А сам Уорхол снял здесь свой легендарный трёхчасовой фильм про обитательниц отеля — «Девушки из «Челси». Это сюда, в комнату 822, в 1992 г. вернулась Мадонна, чтобы сделать фотографии для своей книги «Секс».
Об обитателях «Челси» можно рассказывать бесконечно. Сколько людей, столько судеб. Но, пока они пребывали в «Челси», они так или иначе пересекались со Стэнли, который пытался сделать всё, чтобы изменить их судьбы к лучшему.
О семье и судьбе
А публика, кроме всего прочего, в отеле здесь разноплемённая. Можно сказать — целый интернационал: американцы, англичане, валлийцы, ирландцы, немцы, французы, итальянцы — всех не перечислишь. Вот только русских не значилось среди его обитателей. Слава этого богемного отеля была столь велика, что все представители европейской богемы, стремившиеся в Америку и Нью-Йорк, мечтали оказаться под его крышей. Однако, крепкий «железный занавес» делал своё дело. Но вот знаменитый Артур Миллер становится президентом PEN International и приглашает писателей Восточной Европы и СССР приехать в Америку и остановиться в «Челси» в качестве его гостя. Так поэт Андрей Вознесенский оказался в этих стенах. Из его эссе «Апельсины, апельсины» мы узнаём, что: «… Сюда приехал он на выступления. Известный драматург, уехав на месяц, поселил его в своем трехкомнатном номере в «Челси». Даже тем, кто плохо знаком с творчеством поэта, известно его имя, как автора текста знаменитого шлягера «Миллион, миллион алых роз», исполняемого Аллой Пугачёвой. В нём речь шла о любви грузинского художника Нико Пиросмани к французской певице и танцовщице Маргарите де Севр.
И о том, как однажды, в день своего рождения, художник пригнал к отелю, где проживала гастролирующая по Грузии француженка, нагруженные цветами арбы (конечно, не только роз). И в знак любви устелил ими мостовую перед её окнами. Героем аналогичной истории был и сам Андрей, и произошла она именно здесь, в отеле «Челси». «Обитатели отеля помнили мою историю, — писал он. — Для них это была история поэта, его мгновенной славы. Он приехал из медвежьей снежной страны, разоренной войной и строительством социализма». И был влюблён. «Она была фоторепортером. Порвав с буржуазной средой отца, кажется, австрийского лесовика, она стала люмпеном левой элиты, круга Кастро и Кортасара. Магниевая вспышка подчеркивала ее близость к иным стихиям. Она была звездна, стройна, иронична, остра на язык, по-западному одновременно энергична и беззаботна… Это был небесный роман… Ее тонкий нос и нервные, как бусинки, раздутые ноздри говорили о таланте капризном и безрассудном, а чуть припухлые губы придавали лицу озадаченное выражение. Она носила шикарно скроенные одежды из дешевых тканей. Ей шел оранжевый. Он звал ее подпольной кличкой Апельсин. Для его суровой снежной страны апельсины были ввозной диковиной. Кроме того, в апельсинном горьком запахе ему чудилась какая-то катастрофа, срыв в ее жизни, о котором она не говорила и от которого забывалась с ним. В тот день он получил первый аванс за книгу. «Прибарахлюсь, — тоскливо думал он, возвращаясь в отель. — Куплю тачку. Домой гостинцев привезу».
В отеле его ждала телеграмма: «Прилетаю ночью тчк апельсин». У него бешено заколотилось сердце. Он лег на диван, дремал. Потом пошел во фруктовую лавку, которых много вокруг «Челси». Там при вас выжимали соки из моркови, репы, апельсинов, манго — новая блажь большого города. Буйвологлазый бармен прессовал апельсины. — Мне надо с собой апельсинов. — Сколько? — презрительно промычал буйвол. — Четыре тыщи… В лавке оказалось полторы тысячи. Он зашел еще в две». Конечно, его «миллион алых роз», сочинённый через много лет, был поэтической метафорой. Сколько цветов могли привести арбы Пиросмани в узкий переулок перед гостиницей. Вряд ли более четырёх тысяч. «… Она приехала в десять вечера… Он открыл ей со спутанной прической, в расстегнутой, полузаправленной рубахе. По его растерянному виду она поняла, что она не вовремя. Ее лицо сразу осунулось. Сразу стала видна паутинка усталости после полета. У него кто-то есть! Она сейчас же развернется и уйдет … с размаху отворила дверь в комнату. Она споткнулась. Она остолбенела… Пол горел у нее под ногами. Она решила, что рехнулась. Она поплыла. Четыре тысячи апельсинов были плотно уложены один к одному, как огненная мостовая. Из некоторых вырывались язычки пламени. В центре подпрыгивал одинокий стул, будто ему поджаривали зад и жгли ноги. Потолок плыл алыми кругами. С перехваченным дыханием он глядел из-за её плеча. Он сам не ожидал такого. Он и сам словно забыл, как четыре часа на карачках укладывал эти чертовы скользкие апельсины, как через каждые двадцать укладывал шаровую свечку из оранжевого воска, как на одной ноге, теряя равновесие, длинной лучиной, чтобы не раздавить их, зажигал свечи. Пламя озаряло пупырчатые верхушки, будто они и вправду раскалились. А может, это уже горели апельсины? И все они оранжево орали о тебе. Они плясали в твоем обалденном черном проливном плаще, пощечинами горели на щеках, отражались в слезах ужаса и раскаянья, в твоей пошатнувшейся жизни… Это отмщение ограбленного эвакуационного детства, пылайте, напрасные годы запоздавшей жизни. Лети над метелями и парижами, наш пламенный плот! Сейчас будут давить их, кувыркаться, хохотать в их скользком, сочном, резко пахучем месиве, чтоб дальние свечки зашипели от сока…». Всем, прочитавшим позднее эту историю, она будет казаться красивой легендой, прекрасным поэтическим вымыслом. Но она не была сказкой.
Фото: litlife.club/books
Вскоре станет известно и имя героини — Инге Шенталь Фельтринелли. В 2005-м, вручая Пастернаковскую премию её сыну, Карло Фельтринелли, написавшему книгу об отце, Вознесенский прочтет своё «Виртуальное вручение»: «Я вручаю Пастернаковскую премию Мертвому собрату своему, Бог нас ввел в одно стихотворение, Женщину любили мы — одну…». А в своём интервью «Московскому «Метрополю», в мае, 2013 г., эта, уже 83-летняя знаменитая немецко-итальянская фотожурналистка и издатель, просто скажет: «Ну, конечно, я помню, как приехала в отель «Челси» — и весь пол ковром устилали апельсины. Как в сказке… Только русский поэт мог устроить такое безумство». Именно об этом он и писал в своих «апельсинах»: «У тебя в жизни не было и не будет такого. Через пять, десять, через пятнадцать лет ты так же зажмуришь глаза — и под тобой поплывет пылающий твой единственный неугасимый пол. Когда ты побежишь в другую ванную, он будет жечь тебе босые ступни». А о себе напишет в «алых розах»: «Прожил художник один, Много он бед перенёс, Но в его жизни была Целая площадь цветов». Это всё произошло здесь, в отеле «Челси». И вряд ли могло бы произойти где-то в другом месте. Представьте себе: в номер на десятом этаже доставили около 80 ящиков с апельсинами и затем естественно спустили пустые. «Через пару дней невозмутимые рабочие перестелили войлок пола, похожий на абстрактный шедевр Поллока и Кандинского, беспечные обитатели «Челси» уплетали оставшиеся апельсины, а Ширли Кларк крутила камеру и сообщала с уважением к обычаям других народов: «Русский дизайн». Только в «Челси», привыкшем к причудам своих постояльцев, могли спокойно и без особых волнений отнестись к происшедшему. Стэнли любил говорить: «У нас разрешают делать то, что чего нельзя делать в «Хилтоне». Как вспоминает Л. Коэн: «Возвращаться в «Челси» из темноты — все равно, что возвращаться в общежитие после поздней ночи. Там всегда кто-то сидит и смотрит на тебя. И даже если сейчас четыре часа утра, и кто-то кивает, остается достаточно энергии, чтобы поднять голову и глаза, которые следят за вами: вы временный? Вы кто-то? Вы готовы на что-то? … Это один из тех отелей, в которых есть все, что мне так нравится в отелях. Я люблю отели, в которые в четыре часа утра можно взять с собой карлика, медведя и четырех дам, затащить их в свой номер, и это никого не волнует». Да что там медведь, композитор Джордж Клейнзингер пошел намного дальше. Он превратил свои несколько комнат в настоящий сафари-парк. От пола до потолка они были заставлены аквариумами с ящерицами и тарантулами, вокруг носились обезьяны, птицы, а ручной крокодил периодически даже спускался в бар. Но главным сокровищем считалась коллекция экзотических змей, в том числе девятнадцатифутовый питон.
Абсолютно абсурдные ситуации представлялись вполне нормальными обывателям отеля. Вон Сальвадор Дали в черно-красном плаще царственно восседает на высоком стуле в баре. Он покручивает усы своими изящными костлявыми пальцами, наблюдая за окружающими, пока его ручной гепард в бриллиантовом ошейнике смирно лежит возле его ног — обыкновенный день в «Челси». «Энергия и отчаяние оборотистых юных дарований били в отеле через край. Тут были выходцы из всех социальных слоев. Бродяги с гитарами и удолбанные красавицы в викторианских платьях. Поэты-торчки, драматурги-торчки, кинорежиссеры-банкроты, французские актеры. Всякий сюда входящий — уже кто-то, даже если во внешнем мире он никто», — вспоминала в своей книге Патти Смит. И со всем этим человеческим «зверинцем» умело управлялся Стэнли Бард.
А родился он 6 июня 1934 г. в районе Пелхэм-Парквей в Бронксе, где проживали еврейские иммигранты из Венгрии. Его матерью была бывшая Фанни Амиго, а отец Дэвид бросил работу меховщиком из-за аллергии и вместе с двумя другими инвесторами купил «Челси». Стэнли Бард окончил среднюю школу Христофора Колумба и получил степень бакалавра бухгалтерского учета в Нью-Йоркском университете, где также изучал психологию. Она, как он позже объяснял, пригодилась ему, когда он решил присоединиться к отцу, в качестве отельера, отслужив до этого в армии. Его первая жена, бывшая Элис Бир, умерла в 1988 г. Помимо сына Дэвида, который позднее также работал в отеле, у него осталась дочь Мишель Бард Грабелл и пятеро внуков. Со своей женой (бывшей Филлис Хаббер) он был в разводе. В 2007 году в качестве управляющего партнера «Челси» он был смещён потомками других первоначальных инвесторов. Впоследствии отель был продан, и он в 2009 г. переехал во Флориду. Тяжело переживал свою отставку и умирание отеля, которому он отдал 50 лет жизни. В феврале 2017 г. его сердце не выдержит, и он уйдёт их жизни, подведя итоговую черту не только своей судьбы, но и «Челси». А ведь как славно там было. Все разговоры о его бесхозяйственности на поверку не выдерживали критики. Когда экономическая ситуация ухудшалась, непродуктивных художников выгоняли с нижних этажей и заменяли наркодилерами, сутенерами и проститутками, которые всегда платили вовремя. Когда экономика была сильной, Стэнли выгонял преступников и возвращал нижние этажи артистам. Эти колебания в итоге привели к непредвиденным последствиям: художники и уличные преступники настолько перемешались, что, преобразившись и обогатившись иным опытом, покидали отель уже совершенно иным сообществом. Конечно, Стэнли был идеалистом, бесконечно стараясь дать возможность вырасти и окрепнуть молодым талантам, жертвуя при этом частью прибыли.
Задолжавшего оплату фотографа Тимура Чимкентли он мог устроить посыльным. У кого-то в качестве оплаты мог взять готовое полотно, кому-то просто одалживал деньги. Однажды сказал в интервью New York Times: «Здесь каждый должен был мне что-то… Иногда двадцать, тридцать тысяч. Было время, когда можно было пойти на открытие выставки (в Нью-Йорке), и все в зале либо были нашими должниками когда-то, либо все еще были должны нам деньги сейчас». Он делал все возможное, чтобы арендная плата оставалась доступной для сотен художников, музыкантов, писателей и актеров, которые называли отель своим домом. На протяжении многих лет Стэнли был хорошо известен тем, что помогал артистам любым доступным ему способом, финансово и эмоционально, а также создавал благоприятную среду, которая способствовала творчеству, и продолжал бороться за их благополучие до конца своего пребывания в должности. Сам Стэнли сказал об этом лучше всего: «За эти годы люди здесь создали несколько действительно красивых, значимых вещей, и им просто нужна была небольшая помощь, чтобы сделать это. У этого отеля было сердце и душа». Хотя его терпение было вовсе не безгранично. Если он видел, что на протяжении нескольких лет человек не предпринимает усилий, чтобы добиться успехов — Стэнли безжалостно изгонял его. Как заметил Артур Миллер: «Идея семьи имела пределы. Если кто-то… не тратит целые дни на рисование холста, слова на бумаге, долота на камне или пение оперных арий за фортепиано, трудно удерживать внимание Стэнли». Композитор Джеральд Басби считал, что он «имел представление о том, кто на самом деле был художником… Сам он был дилетантом, который хотел быть частью артистической сцены и хотел, чтобы его отождествляли с ней. Так он стал папой-домовладельцем для художников. Это была потрясающая роль, которую он создал для себя. Его отношения с каждым арендатором были личными. Он так себя вёл — всё принимал на свой счет».
Конечно, как в каждом большом отеле, здесь случались убийства и самоубийства, воровство и пожары, скандалы, разбитые окна и потасовки. Стэнли был так влюблён в «Челси», что всю жизнь придерживался правила: никогда, ничего негативного не говорить, и не обсуждать о «Челси». Режиссер Милош Форман, в шутку пытаясь убедить его признать, что отель пережил свою долю неудач, спрашивает его в фильме Абеля Феррары «Челси на скалах»: «Погиб ли кто-нибудь когда-нибудь в «Челси»? Ну да, признает Стэнли, в этом старом здании наверняка умерло несколько человек. Но называет только один случай — смерть художника Алфея Коула, который дожил до 112 лет!
У него был друг детства — Джерри Вайнштейн, которому Стэнли предложил поменять работу в социальной службе города, на должность менеджера на стойке регистрации в «Челси». И тот проработал там около тридцати лет. Но, постепенно освоившись с жизнью отеля, и, впитав в себя его бесконечные истории, он начал водить по нему ежедневные платные экскурсии. Туристы осматривали комнаты бывших гостей отеля или видели, как новые работают над своими проектами. Художники, писатели, музыканты и дизайнеры открывали свои двери для посетителей в своего рода импровизированном арт-шоу. И сразу Джерри помогал постояльцам продавать гостям свои работы, импровизируя и, якобы, сбивая цены. Вы можете представить себе отель, куда к знаменитому автору в номер могут прийти туристы, взять автограф, задать вопросы и ещё купить его картину. Это фантастика. Но в «Челси» всё было возможно.
К сожалению, именно было. Старый кооператив, основанный Хьюбертом на утопических идеях Фурье, словно передал эстафетную палочку возрождённому «Челси». И Стэнли принял её, открыв свои двери всем мечтающим изменить и преобразовать мир, внести в него новые краски, мысли и идеи. Но «меняются времена, меняются нравы». И новому, расчётливому и меркантильному поколению (в лице внуков первых владельцев отеля), обеспеченному и сытому, выросшему без проблем и тревог, уже были неинтересны ни ветхие идеи Фурье, ни какие-либо иные идеи той эмоциональной, несколько взбалмошной и эксцентрической публики, которая заполняла «Челси». Как и их «отец-покровитель» — Стэнли. И как бы ни был преобразован в будущем отель, он уже никогда не станет старым добрым «Челси». В нём уже не будут написаны знаменитые книги, нарисованы прекрасные картины, записаны новые мелодии, сняты замечательные фильмы и рождены идеи, опережающие время. Уже никогда нельзя будет в его лобби подойти к старой стойке или заглянуть в книжный шкаф в комнате Стэнли, где собраны книги, написанные в отеле. Или присесть в мягкое кресло и до утра говорить и спорить, спорить и говорить о жизни, сексе и любви и о многом, многом другом. И уже не будет вас внимательно разглядывать с пола живой гепард Дали, кивать со стены лошадь Джо Андо или раскачиваться под потолком Гебелевская «Розовая леди на качелях». Не столкнётесь вы в лифте со знаменитой кинодивой или её режиссером. Не вдохнёте лёгкий запах марихуаны и не наполнит вас чувство причастности к чему-то важному и вечному. К той ауре старого «Челси», которая завораживала тысячи людей до вас. Но главное: уже никогда не выйдет вам навстречу этот долговязый и уже совершенно седой Стэнли Бард, неисправимый мечтатель, романтик и Робин Год, сумевший создать и сохранить этот удивительный дом для тысяч влюблённых в искусство людей. Человек, подаривший Нью-Йорку, Америке, а по крупному счёту — всему миру, это маленькое чудо — отель «Челси». Потому что как подписано на одной из картин Хирои, вывешенной на лестничной клетке отеля: «Отсюда дальше — только рай». И как не вспомнить здесь знаменитые строки В. Жуковского:
«О милых спутниках, которые наш свет
Своим сопутствием для нас животворили,
Не говори с тоской: их нет;
Но с благодарностию: были».
Леонид РАЕВСКИЙ, журналист, автор путеводителей по Европе и гид
Оцените пост
(голосовало: 3, средняя оценка: 3,00 из 5)
Загрузка...
