Слово офицера. Советский Союз, Ленинград, 1980-е годы

После каждого провала он долго гулял по городу. Так он пытался заглушить обиду, подавить злость или забыть горе. Он думал, как выйти из трудного положения, наказать обидчиков или отомстить врагам. Измотанный долгой ходьбой, он возвращался домой и ложился спать. Пережив первый, самый трудный день, он чувствовал, что утро действительно мудренее вечера, а потом время залечивало раны.

Он часто сталкивался с несправедливостью, а в детстве это означало, что он бывал бит, но синяки не очень расстраивали его, потому что и враги уходили после боя с отметинами его кулаков. Самую сильную обиду он испытал, когда в школе ему не дали золотую медаль. Он пошёл к директору и потребовал объяснений, ведь у него не было ни одной четвёрки. Директор выставил его из кабинета, заявив, что такую высокую награду дают только тем, кто ведёт большую общественную работу.

Как и раньше в подобных случаях, он ходил по городу до позднего вечера. Обида казалась особенно жестокой, потому что на сей раз была нанесена системой — врагом, которого он не мог победить. А на следующий день он вдруг подумал, что до сих пор ему всё-таки очень везло: ведь несмотря на то, что во время своих прогулок он полностью отключался от действительности, он ни разу не столкнулся с прохожим, не попал под машину и не свалился в яму. Он даже ни разу не споткнулся. Наверное, в нём заложен такой же защитный механизм, как у лунатиков. Они ведь иногда ходят по гребню крыши, прекрасно держат равновесие, и, если их не будить, заканчивают поход без несчастных случаев. Скорее всего, и он на время становится сомнамбулой, а потом, отходив и отдумав своё, возвращается в реальный мир. У него, как и у них, срабатывает инстинкт самосохранения, и он переходит дорогу только на зелёный. Может, и по жизни надо идти так же и не лезть на красный. Только ведь нет гарантии, что светофор в этой стране вообще когда-нибудь переключится, во всяком случае, для него, Евгения Натановича Рывкина.

Впрочем, в тот раз у него не было времени философствовать. Ему надо было готовиться к экзаменам в институт.

Поступив туда, он старательно учился, а на последнем курсе стал работать на кафедре. На преддипломную практику научный руководитель устроил его в НИИ, где он проводил эксперименты на самом современном оборудовании. Заведующий лабораторией помог ему обработать результаты и написать статью, которая с небольшими изменениями должна была появиться в авторитетном научном журнале. Вскоре заведующего лабораторией пригласили в Новосибирск на гораздо более высокую должность. Он предлагал Жене поехать вместе, но Женя не хотел бросать Ленинград, он очень любил свой город. Рассчитывал остаться в НИИ, однако его не пропустил отдел кадров.

Рывкин обратился к своему научному руководителю. Тот обещал взять его к себе, а поскольку к моменту распределения вопрос ещё не решился, помог своему ученику получить свободный диплом.

Женю это вполне устраивало, и сразу же после защиты он со своей девушкой уехал в дом отдыха. Вернувшись, взял все необходимые документы и пошёл на кафедру.

Шеф завёл Женю в свой кабинет и, когда они остались одни, сказал, что Жене не дали допуск, а без допуска он не имеет права работать над темой, которая связана с оборонной промышленностью. Оба понимали, что это отговорка. Год назад Женя работал без всякого допуска на той же кафедре и над той же темой. Правда, тогда он делал это бесплатно и ни в каких списках не значился. После неловкой паузы, чтобы подсластить пилюлю, шеф дал ему сигнальный экземпляр статьи, сказав, что с такой рекомендацией он обязательно найдёт работу, правда, не уточнил — где и когда.

Выйдя на улицу, Женя отправился в свою очередную лунатическую прогулку. Как обычно, он ничего не замечал вокруг, а мысли его перескакивали с одного на другое. Он оказался в очень незавидном положении — у него свободный диплом, а это значит, что он должен трудоустраиваться сам, но во время повального выезда евреев из Советского Союза вряд ли его возьмут в приличное место. Ведь из-за пятого пункта ему отказали даже там, где его хорошо знали.

Раскат грома вернул его к действительности и заставил посмотреть вверх. На небе висели низкие, тёмные тучи. С минуты на минуту мог начаться дождь, а у него не было ни плаща, ни зонтика, и, чтобы не промокнуть, он вошёл в двери большого и мрачного здания. Оглядевшись, он увидел на стенах широкого коридора телефоны-автоматы, а в конце — проходную с несколькими вертушками.

— Ты к кому? — спросил единственный оставшийся на посту вахтёр.

— Хочу переждать дождь, — хотел ответить Женя, но, поняв, что это какое-то предприятие, сказал: я пришёл устраиваться на работу.

— Ты с кем-нибудь говорил?

— Да, с женщиной из отдела кадров.

— Как её фамилия?

— Забыл.

— Растяпа, — проворчал вахтёр. Он хотел показать свою значимость и, глядя на Женю, тем же ворчливым тоном продолжил: а ты знаешь, что это номерной завод, и здесь у всех должен быть допуск?

— Нет.

— У тебя хоть паспорт есть?

— Конечно, — Женя протянул паспорт. Ему надо было выиграть время. Дождь уже начался, и было бы хорошо побыть здесь до его окончания.

Вахтёр взял паспорт, с важным видом полистал его и, вернув Жене, сказал:

— Пройди в отдел кадров и спроси Валерию Павловну.

Спрашивать Жене не понадобилось. Он сразу же понял, кто здесь главный. Начальница сидела за большим столом около окна. Женя подошёл к ней и остановился. Не прекращая разговаривать по телефону, она указала ему на стул. Ничуть не стесняясь своих сотрудниц, она откровенно флиртовала с собеседником. Сотрудницы, вероятно, уже привыкли к этому и продолжали заниматься своими делами. Через несколько минут Валерия Павловна положила трубку и вопросительно посмотрела на Женю.

— Я закончил ЛЭТИ и пришёл к вам, потому что у вас есть вакансии, — сказал он.

— Как вы об этом узнали?

— На кафедре говорили.

— Вакансии у нас действительно есть, — согласилась она, сняла трубку и, набрав трёхзначный номер, сказала:

— Пётр Николаевич. Тут у меня сидит выпускник ЛЭТИ, он каким-то образом узнал, что вам нужны люди. Вы можете с ним поговорить? Она протянула трубку Жене.

— Здравствуйте, — раздался из трубки чуть хриплый голос, — скажите, пожалуйста, какова тема вашего диплома, и где вы над ним работали?

Женя подробно ответил на вопрос, добавив, что его статья скоро должна появиться в научном журнале.

— Возьмите у Валерии Павловны анкету и попросите, чтобы вас проводили ко мне.

— Я всё слышала, — сказала начальница, вручая Рывкину бланк. — Таня, проводи товарища к Петру Николаевичу.

По дороге Жене удалось узнать, что предприятие, на котором он оказался, является закрытым учреждением Министерства Военно-Морского Флота, называется оно почтовый ящик 1793, а ведут его к начальнику отдела Веденееву. Имя начальника отдела Таня произнесла таким тоном, каким говорят о Господе Боге или уж, по крайней мере, об апостоле Петре.

Рывкин слышал о таких учреждениях. Они были гораздо богаче обычных НИИ, потому что являлись частью военно-промышленного комплекса. В них обычно входили как исследовательские лаборатории, так и опытные цеха. Чем конкретно здесь занимаются, Женя не понял, но это и неважно. Он действительно окончил ЛЭТИ и получил свободный диплом. Жаль только, что его сюда не возьмут. Сюда, наверное, даже из представителей коренного народа отбирают только таких, у которых нет родственников ни за границей, ни за решёткой. Что уж говорить про него, Евгения Натановича Рывкина.

Руководитель этого военно-морского ящика, скорее всего, адмирал, а начальники отделов – капитаны первого ранга. Интересно, какое звание у Петра Николаевича и до какого уровня добираются здесь гражданские? Наверное, если их назначают на очень высокую должность, то присваивают соответствующий военный чин, как спортсменам, играющим за военные клубы. Тем тоже дают очередную звёздочку за успехи на хоккейной площадке или на футбольном поле.

Вскоре они поднялись на третий этаж и остановились перед закрытой дверью.

– У этих ворот меня должен встретить сам апостол Пётр Веденеев, – подумал Женя, видя, как осторожно Таня стучит в дверь начальника.

Апостол в форме капитана первого ранга сидел за письменным столом и имел вид мужчины средних лет.

– Спасибо, Танечка, – сказал он, кивком головы отпуская девушку, и, переведя взгляд на Женю, добавил: “Cадитесь”.

Рывкин относился к военным настороженно и немного свысока, но Веденеев ему понравился. Казалось, что симпатия была взаимной.

– Жаль, что она продлится только до тех пор, пока он не узнает мою национальность, – подумал Женя.

Проговорили они почти целый час. За это время капитан первого ранга успел выяснить, в чём заключалась работа Рывкина на кафедре, какие предметы ему больше всего нравились в институте, чем он предпочитает заниматься в свободное время, и есть ли у него девушка. Затем Веденеев мельком посмотрел сигнальный экземпляр статьи и спросил, что именно делал Женя в НИИ. Рывкин ответил, что он проводил эксперименты, обрабатывал результаты и подгонял теорию под полученные данные, а его шеф на кафедре осуществлял общее руководство, редактуру и помощь в публикации. Веденеев кивнул и сказал, что недавно его отдел получил большой заказ, и ему нужны люди, которые могут работать, не глядя на часы. Зарплаты здесь хорошие, премии бывают часто, и, пожалуй, единственным недостатком является то, что работников почтового ящика не выпускают за границу.

Женя хмыкнул: у него и так не было никаких шансов туда попасть.

– Я вижу, вас это не останавливает, – заметил Веденеев. – В таком случае заполняйте анкету.

Когда всё было готово, Веденеев просмотрел бумаги и сказал:

– В понедельник выходите на работу.

– Сначала я бы хотел получить на руки официальный приказ: раньше у меня были сложности из-за пятого пункта.

– Я с первого взгляда определил вашу национальность, – сказал Веденеев, – но я привык держать слово. Директор нашего учреждения знает о важности заказа и о нехватке исполнителей. Сегодня вечером он прилетит из отпуска, а завтра будет здесь. Возможно, он сможет меня принять только во второй половине дня, у него много других дел, но до следующей недели мы всё обязательно уладим. На работу я вас беру совсем не потому, что я юдофил, а потому, что мне нужны хорошие специалисты.

– Давайте всё-таки подождём подписи начальника, – повторил Женя.

–Ев-ге-ний На-та-но-вич, – чётко выговаривая каждый слог, сказал Веденеев, – я даю вам слово офицера, что вы будете здесь работать. Приезжайте в понедельник к восьми утра и позвоните мне из проходной. Вот номер телефона, – он протянул Рывкину листок бумаги, – на всякий случай дайте мне сигнальный экземпляр вашей статьи. Я покажу её вашим будущим сотрудникам. Когда вы познакомитесь с ними, то увидите, что вы здесь не единственный, – он сделал многозначительную паузу, – и не волнуйтесь, всё будет в порядке.

Но Женя волновался. Конечно, уверенность будущего начальника вселяла надежду, но хоть это и военная организация, и приказы старшего должны выполняться беспрекословно, отдел кадров и здесь мог его не пропустить. В нём работают люди из КГБ, а звания офицеров этого ведомства, по крайней мере, на один ранг выше, чем звания офицеров флота. Да и допуск ему никто не даст. Веденеев явно поторопился. Хотя, с другой стороны, он должен знать, с какими трудностями столкнётся при приёме еврея на работу. Он говорил, что среди сотрудников есть и другие “инвалиды пятой группы”, а они тоже должны были пройти отдел кадров.

В ночь на понедельник Женя никак не мог заснуть, а в семь утра уже был около почтового ящика 1793. Стоя на автобусной остановке, он наблюдал, как сотрудники шли к проходной. Он то и дело смотрел на часы, но раньше назначенного времени звонить не хотел. Веденеев – военный человек и наверняка любит точность. Ровно в восемь Женя набрал нужный номер. Капитан снял трубку и сказал, что сейчас подойдёт к проходной.

Он тоже провёл бессонную ночь и причиной этого был разговор с руководителем почтового ящика.

Посмотрев анкету будущего сотрудника, директор Аркадий Сергеевич Стеклов отодвинул её и сказал, что подписывать не станет.

–Почему? – спросил Веденеев.

– Если этот Рывкин захочет уехать, у меня будут неприятности, кстати, и у тебя тоже.

– Если бы захотел, он давно бы уехал. Для него это самый удобный момент: высшее образование получил, платить ни за что не надо, можно начать жизнь без долгов и обязательств.

– Может, перед отъездом он решил приобрести опыт работы.

– Маловероятно, но после нашей конторы его несколько лет никто из Союза не выпустит.

– Чужая душа – потёмки, и каковы его планы, ты не знаешь.

– Не знаю, но у нас есть и другие потенциальные эмигранты, тогда их всех тоже надо поувольнять.

– Я их не принимал и никакой ответственности за них не несу.

– Рывкин придёт сюда в понедельник со всеми документами. Я обещал ему, что он будет здесь работать.

– Ничего страшного, когда он тебе позвонит, секретарь скажет, что тебя послали в долгосрочную командировку.

–А потом?

– А потом, если он сам не поймёт, можно будет сказать, что у нас урезали бюджет и закрыли тему.

– Я дал этому парню слово офицера, и если вы его не возьмёте, я подам рапорт в Министерство.

– О чём?

– О переводе в любое другое место.

– Я и сам могу перевести тебя в другой отдел.

– Не смешно.

– А ты и не смейся, ты подумай. До следующей недели у тебя ещё есть время.

– Мне не о чем думать, а если у вас плохо со слухом, повторяю: я дал этому парню слово офицера и…

– Молчать! – заорал Стеклов, хлопнув ладонью по столу, – если ты хочешь из-за какого-то сопляка уходить, катись к чёртовой матери, а сейчас мне некогда. Иди, пиши свой рапорт.

***

После этого разговора директор почтового ящика 1793 тоже не мог заснуть. Он уже давно привык к тому, что жизнь постоянно напоминала ему о его национальности, но, когда это случалось, старался отгонять от себя мрачные мысли. В большинстве случаев ему это удавалось, однако сейчас его разобрало. Ведь Аркадий Сергеевич Стеклов на самом деле был Аркадием Ароновичем Гутманом.

В начале войны, после того как во время бомбёжки погибли его родители, Аркашу взяла к себе соседка. Родственников у него не было, и он с благодарностью переселился к ней, тем более, что он дружил с её сыном. Потом он вместе с семьёй своего друга уехал в эвакуацию, а там соседка его усыновила, и он получил паспорт на фамилию Стеклов.

Глава семьи вернулся с войны на костылях. Чины и награды не облегчали его жизнь. Он видел, что был тяжёлым бременем для семьи и срывал свою злость на приёмном сыне, а потом, чтобы избавиться от Аркадия, устроил его в только что открытое Нахимовское училище. В положенное время Аркадий с отличием окончил училище и поступил в академию, а после неё быстро продвигался по службе. Не так давно в звании капитана первого ранга его назначили директором почтового ящика 1793. Это был прямой путь к адмиральским звёздам, и он хотел оградить себя от всех возможных неприятностей на этом пути.

До смерти приёмных родителей причиной неприятностей мог стать брат. Он был не такой способный, как Аркадий, гораздо менее старательный и очень завистливый. Его карьера не сложилась. Несмотря на помощь отца, он медленно продвигался по службе и во время редких встреч с Аркадием обязательно напоминал ему о его происхождении. Теперь это уже было не опасно, потому что других свидетелей усыновления почти не осталось. Что же касается национальности, Стеклову-Гутману и так никогда не давали о ней забыть.

В 50-е годы, учась в военной академии, он, атеист, благодарил Бога, что никто не знает его настоящей фамилии, которая совпадала с фамилией одного из «врачей-вредителей».

В 67 году он уже гораздо спокойнее наблюдал, с какой злостью советские средства массовой дезинформации поливали грязью «Израильскую военщину». В глубине души он испытывал гордость, слушая, как его коллеги отзывались об Израиле. Они не перестали быть антисемитами, но не могли не отдать должное армии, разгромившей намного превосходящие её войска шести арабских государств.

Потом была война Судного дня и другие менее важные события, которые напоминали ему, кто он. И вот опять…

Рывкин, Рывкин, Рывкин. Может, и стоило его взять, но это риск, а рисковать своим удобством и спокойствием Стеклов не хотел. К тому же, Рывкину всего 21 год, он себе что-нибудь найдёт, а если нет, то рванёт товарищ Рывкин из Советского Союза и поселится в нормальной стране.

– Так что своим отказом я оказываю ему огромную услугу, – решил директор, – жаль только, что мысль эта не пришла мне раньше. Тогда я бы выспался и чувствовал себя как человек.

***

Веденеев подошёл к Жене, кивнул и протянул ему свой рапорт. Женя прочёл и удивлённо поднял глаза. Этот документ не имел к нему никакого отношения.

– Директор не стал подписывать твоё заявление, а я сказал, что, если он этого не сделает, я подам просьбу о переводе. Я человек военный, по собственному желанию в отставку уйти не могу. Максимум того, что мне разрешено, – это перейти в другое место.

У Жени всё внутри оборвалось, а на глазах появились слёзы. Он быстро опустил голову, разорвал рапорт и посмотрел по сторонам, делая вид, что ищет урну. Не найдя её, он отдал обрывки Веденееву и, не прощаясь, направился к выходу.

Веденеев встал по стойке смирно и приложил руку к козырьку.

Он впервые отдавал честь штатскому.

Владимир Владмели

Об авторе:

Владимир Владмели родился в Москве, окончил Московский энергетический институт, работал в НИИ, преподавал в техникуме, водил экскурсии по Пушкинским местам. В конце прошлого века эмигрировал в Америку, живет в Миннеаполисе. Публиковался в различных журналах по обе стороны океана. Повесть «Полковник» вошла в «короткий список» премии им. М. Алданова, рассказ «Прекрасный возраст» — в «длинный список» премии им. O’Генри. Роман «В Старом Свете» — в «длинный список» премии им. И.А.Бунина. Публикуюсь под псевдонимом Владимир Владмели.

Сборник рассказов Владимира Владмели «Римские каникулы» в электронном виде можно приобрести: www.litres.ru/vladimir-vladmeli-18558288/rimskie-kanikuly/