Лиза Юдин
70 лет. День Независимости.
Мясо в промышленных количествах замариновано. Хумус, матбуха, «хамуцим» приготовлены, пиво в походном холодильнике…
Я люблю Израиль. За что люблю? А, может, вопреки всему люблю… Вопреки всем недостаткам. И это не квасной патриотизм и не слепая любовь. Хотя, все знают, что любовь-таки слепа… Врастаешь корнями в эту землю, и вне ее уже трудно дышать… Дом. Это дом. С проблемами, скандалами, нервотрепкой. Со слезами, потом и кровью, но это ТВОЕ.
В конце 80-х мы на все еврейские праздники старались попасть в Москву в Большую синагогу на Архипова. Она тогда служила больше клубом, чем молитвенным заведением. Народу собиралась уйма, не пройти, не проехать.
Последний Песах в СССР. На руках уже визы, билеты до Бухареста, забита очередь на станции Брест-Восточный для отправки багажа. И таких, как мы уже много. Последний Песах в Москве. Общая маца, общее вино, общие надежды, общие песни.
Пройдем сквозь слезы и горе
Дойдем до Красного моря
И там, над Красным над морем
Гори, сияй шестиконечная звезда…
В середине 91-го мы впервые приезжаем в Эйлат. Ночь. На ходу выскакиваю из машины и бегу, бегу. Вот оно, Красное море! Я дошла, дошла до него. Со всей дури наступаю на морского ежа. Подпрыгиваю и приводняюсь коленями на двух морских ежей. Встреча с Красным морем состоялась…
Горит шестиконечная звезда. И сегодня среди тех, кто ее охраняет мои родные, близкие, любимые человеки, друзья моих детей, дети наших друзей и близких.
Зимой 2017-го каждое воскресенье мне приходилось ездить в Тель-Авив. Ездила утренним семичасовым поездом. Воскресенье, 7 часов утра. Солдаты возвращаются на базы. В тамбуре утренняя молитва. Талиты, тфилины, винтовки. Мороз по коже…
День памяти павших. На военном кладбище не протолкнуться. Стоянка машин растянулась на километры. Идем пешком. Все и ко всем. Здесь нет знакомых и незнакомых. Ни одного надгробья без свечей и цветов…
… 1990… Летим. Бухарест – Тель-Авив. Раздали завтрак. Какая-то непонятная замазка, мало похожая на привычную еду. Мы окна на зиму чем-то подобным по консистенции и цвету замазывали. Осторожно пробуем. Никаких впечатлений. Это сегодня без хумуса жизнь-не в жизнь. И с оливковым маслом, и с чесночком, и с укропчиком, с грибами, паприкой, орешками и прочее, прочее, прочее…
Мы прилетели в июне 90-го. 7 часов утра. Выходим на трап в полном боевом прикиде. Высокие сапоги, турецкие свитера, кожаные куртки. В Бухаресте промозглый ветер и непрекращающийся дождь. Да и вообще, надо нарядиться для встречи с мечтой. Израиль гостеприимно дохнул в лицо таким жаром… Потом мы узнали, что этот кошмар называется «хамсин». Нет, я, конечно, знала, что здесь жарко, но так…
В олимовском зале народу… Второе открытие после хамсина – черные евреи. Я считала себя человеком, довольно подкованным в истории еврейского народа и Государства Израиль, но на эфиопов, как выяснилось, мои знания не распространялись.
Что такое фалафель? Всей ульпановской группой спорили. Спросить – иврита не хватало. Мясо-не мясо, рыба – не рыба, не овощи, не фрукты. Совсем что-то заморское. Мы тогда могли себе позволить по половинке питы с фалафелем, стоило это неземное удовольствие 2,50. О шуарме и не мечтали. 10 шекелей! Нас с Юлькой шуармой первый раз сосед угостил. Эли его звали. Я до сих пор считаю, что это самое вкусное мясо. И соседа запомнила.
Первая израильская свадьба, куда нас пригласил другой сосед – брат жениха. Тост за Израиль. На свадьбе пьют за страну. Мы чуть под стол не свалились от удивления…
Привыкли. Год назад на обручении у нашего ближайшего друга папа невесты первый тост поднял за Израиль, потом, за солдат и офицеров ЦАХАЛа.
В Хайфе на площади в начале улицы Нордау на исходе субботы устраивали массовые танцы. Народу собиралось море. Включали магнитофон, врубали усилители и плясали, кто во что горазд. Все, независимо от возраста. Вот так и веселимся мы как-то, а с неба доносится гул самолетов. Идут на север. 90-ый год на дворе.
По Кирьят-Шмоне из Ливана лупят, на чем свет стоит. Музыка в момент замолкает. Народ считает самолеты. Вся площадь в один голос: «ахад», «штайм», «шалош»… Самолеты прошли. Народ не танцует – народ молится. И только после этого продолжает веселиться. Через какое-то время опять гул. Появляются самолеты. Музыка замирает. Народ, подняв глаза к небу, считает. Все на месте! И площадь взрывается аплодисментами. Где еще увидишь такое?!
Почти 28 лет прошло, а у меня и сегодня при воспоминании, мороз по коже.
Завернутые в израильские флаги хороним солдата-одиночку, погибшего в «Несокрушимой скале». Хотя, какой он одиночка? Десятки тысяч людей со всей страны. Беэр-шевский муниципалитет выделил автобус для поездки на похороны в Иерусалим.
Наш друг, любитель экстрима, летит в Непал. В программе восхождение на Эверест.
— Игорь, флаг взял?
— Он у меня всегда с собой.
Мы сидим в компании и отчаянно ругаем правительство, чиновников, погоду. Все плохо. От футбола, и до Кнессета. Дышать нечем, на улице грязно, Кинерет мелеет… Но пусть попробует это сказать иностранец. Заклюем.
Действительно, жара, но через неделю прекраснейшего бабьего лета в Белоруссии я повторяла вслед за своими детьми: «Эйн, кмо ба арец».
Мы вернулись домой ночью. Вышли из Бен-Гуриона. Опять хамсин.
— Быстро в машину!
— Нет, я покурю.
— Покуришь в машине.
— Нет, здесь на воздухе.
— Где ты воздух учуяла?
Учуяла. Свой. Родной. Израильский. Хотя, действительно, ну, очень тяжелый, зато свой. — Я такого никогда и нигде не видела, — сказала мне Зара после того, как во время песни «Золотой Иерусалим» весь зал поднялся.
Мы здесь. Мы говорим на том же самом языке…
2010-ый. Мы в Минске. Делаем «тиюль шорашим», говоря по-русски, знакомлю детей с мамо-папиной родиной.
Мой друг детства, юности, однокурсник и соратник по организации всяких тайных обществ и подпольных организаций Витька Чечет, сегодня большой профессор Белорусского государственного университета Виктор Викторович везет нас к мемориалу «Яма» на месте расстрела минского гетто. Дети мои кладут камешки. В глазах слезы. Молчат и сжимают кулаки. Витька удивлен.
— Слушай, их же никто не снимает, не фотографирует. Это, действительно, от сердца?
Вчера отмечали 80 лет папе. Мы все его студенты. Сегодня у Витьки две лекции. Он уговаривает меня и девчонок выступить перед студентами, пуская в ход главный козырь: «Представляешь, как Марку Яковлевичу было бы приятно?» Студенты рады. Встреча с израильской журналисткой и ее детьми, урожденными израильтянками, в любом случае интереснее, чем лекция по психологии. Слушают внимательно. Задают вопросы. Разные. Умные и не очень.
— Что самое главное лично Вам дал Израиль?
— Чувство ДОМА, чувство сопричастности к своей стране, к своему народу. Поверьте мне, это великое дело.
Мемориал «Черная стрела» недалеко от Беэр-Шевы, посвященный операциям возмездия, предпринятым в ответ на многочисленные террористические акты на территории Израиля в период с 1950 по 1956 годы. Кладу руку на «шфифон» (летающий змей – символ израильского десанта) и слышу сзади:
— Ты из наших?
Во время «Литого свинца», «Облачного столба», Несокрушимой скалы» на беэр-шевской автостанции нам приходилось выстаивать весьма приличные очереди, чтобы сдать кровь.
Когда мы с сестрой въехали в нашу первую съемную квартиру, к нам тут же явилась огромная делегация соседей, и были весьма разочарованы, увидев, что квартира полностью меблирована, вплоть до посуды, и мы ни в чем не нуждаемся. Зато накануне «Бури в пустыне» наши соседи взяли реванш, обнаружив, что грозящую опасность мы не воспринимаем всерьез и никак не следуем указаниям Службы тыла.
И мне, честно, говоря, по барабану, что такое явление, как утверждают многие, «синдром маленькой страны». Главное, что это есть, и мне от этого хорошо. Я это чувствую. Это во мне. И по большому счету, какая разница: почему да отчего?! Как говорит Михаил Фельдман:
Люблю я родину, и всё!
Люблю безудержно и рьяно.
Люблю за то, люблю за сё,
Но большей частью – несмотря на…
Авторский блог
Апрель 2018
Оцените пост
(голосовало: 5, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
