Бывают такие невыдуманные истории, сюжет которых, несмотря на его абсолютную подлинность, принадлежит к категории, именуемой в русском фольклоре «небывальщина да неслыхальщина». Одну из таких историй я и хочу вам рассказать.
Итак…
Она любила приезжать в Израиль зимой. На Хануку. Это был ритуал. Она сама его придумала. Каждая следующая свеча — в новом городе. И порядок городов был одним и тем же. Первая свеча — в доме друзей в Хайфе, последующие шесть — по одному и тому же маршруту в городах и поселениях Израиля, и, наконец, последняя, восьмая, — в ликующей толпе вокруг гигантской Ханукии у Стены Плача. В этой ритуальной неизменности маршрута была особая прелесть. А друзей в Израиле было у нее в ту пору так много, что с лихвой хватило бы не то, что на восемь — на двадцать восемь городов и весей. Всем и каждому из старых друзей, по неизжитой советской привычке, полагалось что-то вручить при встрече. Для всего этого сувенирно-подарочного хлама пришлось когда-то приобрести внушительных размеров чемодан, который не нравился ей еще в момент покупки — настолько эта громоздкая посудина не вязалась с ее более чем невыдающимся ростом.
… Не годится, ни к черту не годится зачин. В кои веки решилась написать рассказ от третьего лица, от имени абсолютно не похожей на меня, — не в меру восторженной, по-детски эгоцентричной, утомительно бескомпромиссной, но вместе с тем чем-то неизъяснимо привлекательной героини, как тут же поняла, что «рожденный ползать, летать не может». Нестерпимой фальшью веет от всех этих «она», «ее», «ей». Так что, окончательно осознав скромные пределы отпущенных «ей» свыше дарований, «она» без лишних раздумий переходит на уютное обжитое привычное «я».
Итак…
Я «до слез, до детских припухших желез», до глупого желания залечь в израильский госпиталь с чем-нибудь мелким и неопасным, вроде сломанной ключицы, не люблю уезжать из Израиля. Вот и тогда, три года назад, сидя в такси на пути из Иерусалима в Бен-Гурион, я молчала, глотая слезы. Не хотелось говорить о «погоде» с таксистом, выходцем из Ирака или Ирана, хотя именно о погоде как раз говорили в ту зиму все. Иерусалим, из которого мы, стоя в пробках, никак не могли выбраться, лежал в снегу. О «погоде» не хотелось, а о своем девичьем… Вряд ли бы он понял, почему я постоянно возвращаюсь в эту безумную страну, как домой, а домой, в «самый романтический город Америки», лечу, как в комфортабельные гости. Выгружая из багажника мой заметно поистрепавшийся в бесчисленных поездках чемодан, таксист-мизрахи неожиданно заговорил по-русски, причем с обаятельным грузинским акцентом: «Женщина, зачем дыван стары за сабои возишь, a? Скажи мужу, что пуст тэбе женски чимоданчик купит.»
… Три года пролетели как и не было. И вот, мой новый, идеальных для женщины пропорций желтый чемоданчик фирмы Tommy Hilfiger отъезжает от меня в аэропорту на ленточном конвейере с продетой через ручку биркой «San Francisco-Toronto-Tel-Aviv». В этот раз, соблазнившись невиданной дешевизной билета, я летела в Израиль через Торонто, а мой приветливо посверкивающий яично-желтыми боками кейс уже без моего участия — прямиком в Тель-Авив. Вот и отлично, подумала я, провожая его взглядом, уже и название есть для моего следующего травелога: «Приключения желтого чемоданчика».
Вы замечали, что крупным неприятностям часто предшествуют мелкие? Видимо, для того, чтобы человек успел подготовиться. Так вот, в сан-францисском аэропорту я обнаружила, что забыла дома телефон, без которого лететь в Израиль было бы немыслимо. Провожавший меня муж, отменив утреннее совещание на работе и сделав под проливным дождем еще одну ходку домой и обратно, привез мне телефон за несколько минут до окончания посадки. Вместо стандартного обещания
«скучать» и пожелания счастливого полета, он чужим голосом сказал, что устал быть при мне порученцем, и что from now on, буквально с этой самой минуты, последствия моих бесконечных опозданий, забываний и прочее целиком ложатся на меня. Обдумать эту нелепую угрозу я решила уже в самолете. Посадка на рейс Сан-Франциско — Торонто заканчивалась, и надо было поспешать.
… «Канадцы приветствуют вас, независимо от вашей веры. Добро пожаловать в Канаду!» — многочисленные плакаты с этим воззванием развешены в аэропорту Торонто с назойливой частотой. И главное, всем понятно, какой именно веры. Г-споди, и в отпуске никуда не деться от этого постылого агитпропа.
Со старбаксовским кофе в руке и кожаным рюкзачком-талисманом за плечами иду дожидаться посадки на Тель-Авив. Зал ожидания израильских рейсов отличается от всех других. Это специальный загон с дополнительной проверкой документов. Если зашел — выхода уже нет, кроме как на посадку. А я зачем-то зашла за три часа до нее. И везде по миру, где есть рейсы на Бен-Гурион, имеются такие выгородки. Еврейское гетто в аэропортах, запирающиеся ворота… Знаю, что после Мюнхена… для нашей же безопасности, но слово «гетто» почему-то упорно всплывает и ухает где-то в области сердечной мышцы. Неожиданно на фоне общего гама слышатся звуки настоящего духового оркестра. Живую музыку даже издалека ни с чем не спутаешь.
— Что за праздник? — спрашиваю у стоящей за стойкой AirCanada дамы в униформе с бесцветным и чем-то с первой минуты не приятным мне лицом. — Делегацию иностранную встречают?
— Первую группу беженцев, прямо сейчас, as we speak. Подарки будет вручать сам премьер-министр, — сияет в ответ неподдельным восторгом униформа. При мощном торсе у нее безбровое, одутловато-мучнистое лицо, с уныло свисающими по его периметру плоскими белесыми волосами. «Сколько их, идиотов непуганых, по всему свету! Вот и эта дура канадская, чему радуется?», — мимолетом думаю я, с бабским злорадством успевая заметить, что фирменная косынка, украшенная кленовым листком, с трудом сходится на ее отсутствующей шее.
…Да пошли они все к чертовой матери, думать еще об этих зомби. Хватит того, что я о них целый год писала — устраиваюсь в кресле с видом на летное поле, закрываю глаза и погружаюсь в предстоящее мне счастье. В Бен-Гурионе меня будут ждать подруги, побросавшие ради нашей встречи мужей в Питере, Мюнхене и Нью-Йорке. Начнем мы с трехдневной остановки на Мертвом море, в белоснежной гостинице с турецкими банями, массажами, соляриями и прочими полезными душе и телу аттракциями. Завтра после заката начинается Ханука, и на маленькой площади перед гостиницей хасиды зажгут первую свечу. А на следующее утро после щедрого израильского завтрака с блинами, салатами и пятью сортами селедки (наследие русско-украинских первопроходцев), переодевшись в белые махровые халаты, мы спустимся к морю, а на другом, иорданском его берегу, будут угадываться в дымке Моавские горы. И любуясь этим библейским пейзажем, мы не сможем наговориться… А потом вместе рванем в Арад, там раскопали останки древней синагоги, или на Масаду, а оттуда и до заповедника Эйн-Геди рукой подать. В Эйн-Геди непременно надо сгонять, ведь с этими местами связана одна неизменно волнующая меня история. В глубине одной из пещер Энгедаина когда-то прятался от царя Саула молодой Давид с войском и именно туда же в это время зашел по естественной нужде сам Саул, в поисках Давида прочесывающий со своими «тремя тысячами отборных мужей» ущелье Эйн-Геди. Соратники подбивали Давида убить врага, по совместительству – б-жьего помазанника и первого еврейского царя, не говоря уже, что родного тестя.
А Давид послал советчиков куда подальше и лишь незаметно подкрался сзади и отрезал ножом край саулова плаща, чтобы потом предъявить его хозяину как доказательство, что, ты, дескать, меня подозреваешь во всем, столько раз пытался меня убить, а я мог, но не отомстил тебе, не ответил злом на зло. Старик, узнав об этом, ужасно растрогался, раскаялся в своих злодеяниях против Давида, а потом заплакал, как дитя, и сказал зятю: ты праведнее меня. Ну до чего же славная, поучительная, и в тоже время трогательная история…
Грезы мои прерываются объявлением посадки на Тель-Авив.
Отстояв в очереди, протягиваю паспорт и посадочный проверяльщику, по виду — молодому арабу крайне привлекательной наружности. Ему что-то не нравится в моем паспорте, и он подзывает начальницу, ту самую, белесую, с кленовым листочком на шее, и показывает ей мой как будто бы просроченный паспорт. Саркастически улыбаясь, тыкаю пальцем в «март 2017» — дескать, какой такой просроченный, диоптрии протрите, господа, еще целых три месяца в запасе. Белесая, глядя на меня с нескрываемой неприязнью, похоже, ей моя физиономия тоже не очень пришлась, подтверждает убийственную новость: в запасе должно быть шесть месяцев, считая со дня вылета, а не три, как у меня. Весть эта отзывается где-то под ложечкой тревожным предчувствием беды. Для дальнейших выяснений меня отводят в сторону, отлучая от очереди счастливых обладателей непросроченных паспортов.
— Вы никуда не летите, — говорит белесая, протягивая мне паспорт.
— Что значит, не лечу? Это не моя, а ваша ошибка. Если бы AirCanada не пустила меня на свой рейс еще в Сан-Франциско, я вернулась бы домой и заказала новый паспорт. А теперь вы обязаны доставить меня в конечный пункт назначения, то есть в Тель-Авив, тем более что мой багаж уже летит туда прямым ходом. Отправляйте меня в Израиль, это моя страна, там разберутся, что со мной делать.
— You are lying, это не ваша страна, — с перекошенным от злобы лицом брызжет в меня слюной чиновница, от которой сейчас зависит моя отпускная судьба. — У вас американский, а не израильский паспорт. И багаж ваш никуда не летит, его сейчас снимут с рейса.
— К вашему сведению, Израиль принадлежит любому еврею, где бы он ни жил, а значит, и мне тоже. А вы тут, как я посмотрю, мусульман встречаете с оркестром, а евреев домой не пускаете, хотя ошибку первыми допустили вы, а не я. Но я все равно туда по-ле-чу-у-у… — с этими словами, в безнадежной попытке прорваться на посадку, иду на таран. Тетка раскидывает руки и ловким движением мощной грудной клетки отбрасывает меня в сторону от тающей на глазах очереди. С десяток оставшихся в ней пассажиров с немым изумлением взирают на эту сцену.
Тут до меня окончательно доходит, что никаких подруг я не увижу, и что завтра в Бен-Гурионе они будут бесполезно сканировать глазами выходящих с этого рейса пассажиров, но меня с моим чудным желтым чемоданчиком среди них не будет и что ни в какой Эйн-Геди мы вместе не рванем… и что новый заграничный паспорт – это наверняка дело нескольких недель, а у нас израильских каникул — все про все — десять дней, и ни днем больше…
От этих мыслей я прихожу в неописуемое отчаяние и начинаю громко с захлебом рыдать, тыльной стороной руки размазывая по лицу черные подтеки туши. Потом отчаяние как-то самой собой переходит в столь же неописуемую ярость, и ярость эта всей своей неподконтрольной рассудку силой обрушивается на представительницу канадских авиалиний. Странно, но все происходящее я прекрасно видела как бы со стороны, что ничуть не повлияло на спонтанный характер моего неудержимого, как весенний паводок, словоизвержения, в котором отчетливо были слышны выкрики: «You’ve just ruined my vacation»,»This is your fault», «See you in court». Видок у меня в эти минуты был еще тот. Чумазая, как у кочегара, рожа, опухшие от слез глаза, безобразно перекошенный в крике рот, не говоря о местечковом размахивании руками… За преступления, совершенные в таком состоянии, именуемые американским правосудием temporary insanity, в любой стране заметно снижают сроки…
Через минуту рядом с временно лишившейся дара речи униформой, на всякий пожарный скрывшейся за фирменной стойкой, возник ее смуглоликий подчиненный, который, надо отметить, лишь кротко внимал происходившему. Его появление означало лишь то, что посадка на рейс Торонто — Тель-Авив была закончена. Однако мое помрачневшее от горя сознание расценило это как попытку сколотить на моих глазах мощный антиеврейский блок, что, в свою очередь, спровоцировало очередной приступ словесного энуреза.
«It’s unfucking believable — пришельцев им мало, пришельцев они полюбили… Мало они вас, moronic idiots, по всему свету взрывают, а вы им плакаты понавесили, музыку играете, подарочки дарите… верите, что поможет. Нет, нет, не поможет, они вас все равно будут взрывать, везде», — не размениваясь на мелочи, обличала я в непростительной политической наивности не только весь канадский народ, но и народы Европы в целом. Легко убедиться, что ничего предосудительного, кроме по-детски безобидного мата, в этой фразе не было, если, конечно, не рассматривать в качестве такового самоочевидные факты, то есть — правду. Тем не менее, на «взрывать везде» униформа неожиданно проворно для ее веса выбежала из-за стойки и, «постепенно багровея», заверещала, что я оскорбила ее коллегу-мусульманина, что в Канаде hate speech — это уголовное преступление, что на будущее она ставит меня на AirCanada No-Fly List, и что сейчас она вызывает полицию. Во время этого демарша в двустволке ее надежно подпертых щеками глаз занялись зловещие огонечки.
Слово «полиция» несколько отрезвило меня, и я, наконец, затихла. «А что это за шаги такие на лестнице?.. А это нас арестовывать идут», — всплыла вдруг в моей насквозь книжной голове подходившая случаю цитатка. Ну да, та самая «веселость едкая литературной шутки», которую даже не с кем было в этой сомнительной компании разделить. У прибывшего на вызов полицейского мелодично позвякивали на ремне наручники, увидев которые я окончательно протрезвела и вспомнила, что не позвонила мужу. А он бедный сейчас, наверное, ужинает дома, в полной уверенности, что я лечу, а значит, у него в запасе десять дней гарантированного покоя. Ну, ладно, пусть хоть один вечер проведет спокойно. А завтра просто завалюсь со своим идиотским желтым чемоданом, и на кой только черт он мне понадобился, и скажу — картина Репина «не ждали». Нет, лучше из Высоцкого — «ну, здравствуй, это я». Нет, не годится. Надо на всякий случай из аэропорта предупредить звонком. Мало ли что…
У полицейского были седые висячие усы и добродушное лицо провинциала из русско-украинской глубинки, и заговори он со мной на одном из этих языков, я бы ничуть не удивилась, — Канада все-таки. Но этого не случилось. Ведь жизнь не кино. После короткого разговора с униформой он не стал надевать на меня наручники, не обнаружив в моих действиях состава преступления. Несмотря на то, что этим он не дал осуществиться одному из девяти «блаженств», — «блаженны изгнанные за правду» — я ужасно обрадовалась решению канадского стража порядка. Знакомство с местной кутузкой никаким образом не входило в мои отпускные планы.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
