Зал суда выглядел празднично. Всё было закончено. Ничего не осталось, кроме окончательной формулировки. Как говорится, только нанести последние штрихи. Председатель суда спросил меня, соблюдая формальность:
— Бейлис, что вы можете сказать в свою защиту? Я с трудом поднялся на ноги:
— Господа, только могу сказать, что я невиновен. Я очень утомлён, чтобы сказать что-то ещё. Тюрьма и процесс сделали меня усталым от слов. Только хочу попросить, чтобы вы внимательно рассмотрели все свидетельства, которые вы выслушали за тридцать четыре дня этого процесса, продумали их тщательно и огласили своё решение, чтобы я мог возвратиться к моей жене и детям, которые ждут меня уже два с половиной года.
Председатель суда начал подводить итоги:
— Господа, моя обязанность — не говорить ничего плохого или хорошего. Я должен быть нейтрален. Но этот процесс был исключением. Он затронул вопрос, который определяет существование всех русских людей. Здесь люди, которые пьют нашу кровь. Здесь было много такого, что вы не должны принимать во внимание: ни тех свидетелей, которые хотят обелить Бейлиса, ни тех экспертов, которые утверждают, что евреи не используют христианскую кровь. И вы определённо не должны учитывать любые показания о виновности Веры Чеберяк. Вы должны пренебречь всеми этими показаниями и помнить только одно: христианский ребёнок был убит. Мендель Бейлис — тот, кто обвиняется в этом преступлении. И это Мендель Бейлис находится перед вами на скамье подсудимых. Мендель Бейлис — тот, кого вы должны судить!
Судья сказал ещё много подобного в своём “беспристрастном” последнем слове. Его речь изумила не только меня, но также очень многих людей в зале суда. Каждый был удивлён, как председатель суда вдруг перевоплотился в прокурора. Он продолжал свою заключительную проповедь до захода солнца.
Было около пяти часов пополудни, когда присяжным заседателям были предоставлены окончательные вопросы. Первое, они должны были решить, где произошло убийство ребёнка. Затем они должны были определить, кто был убийцей.
Наконец я дожил до момента, который мысленно переживал в моём сознании тысячу раз. Это был момент, когда крестьяне, в чьих руках была моя судьба, встали со своих мест на скамье присяжных и ушли на совещание. Меня увели в мою комнату.
Последние минуты невыносимой тревоги! Я ждал этого годы, а теперь они держат всё в своих руках. Моя судьба должна решиться через несколько минут. Буду ли я осуждён на пожизненную агонию, а моя жена и дети обречены на вечный позор и печаль? Или я буду заново рождён и стану свободным человеком с целой жизнью впереди?
Я был опять доставлен в зал суда. Настало время огласить подписанное и запечатанное решение присяжных заседателей. Мёртвая тишина установилась в зале. Люди затаили дыхание.
Прокурор, адвокаты обвинения и все черносотенцы смотрели на окружающих с торжеством. Похоже, они были уверены в победе. Только двое моих защитников, Зарудный и Григорович-Барский, оставались в зале суда. Грузенберг, Маклаков и Карабчевский ушли. Они боялись неблагоприятного вердикта и не чувствовали себя достаточно хорошо, чтобы выдержать такой удар. После изнурительного процесса они были не в силах вынести это.
Присяжные ещё не вошли в зал суда. Все взоры были направлены на дверь, откуда должен был прийти “большой секрет”. Наконец дверь открылась и заседатели начали возвращаться на свои места. В течение тридцати четырех дней процесса, исход которого волновал не только меня, но и всех евреев России, я не сводил глаз с присяжных. Я хотел “вглядеться” в их души. Что они думают обо всем этом, эти простые русские крестьяне? Они больше месяца слушали разные истории: об убийстве как таковом; о еврейских традициях и законах. Поверили ли они всему, что было сказано? Разобрались ли они, что все эти наветы, направленные против меня и евреев, были ложью и выдумкой? Минуту назад они решили мою судьбу и определили будущее миллионов евреев. Моя жизнь зависела от одного их слова. В то же время их решение может зависеть от мнения одного или двоих из них. О, Б-г мой! Смогу ли я выстоять до конца?
Почему они тянут так долго? Почему не читают вердикт? Я видел их постоянно во время процесса, но я никогда не видел их такими. В прошлом они всегда улыбались и выглядели дружелюбно. Но теперь их лица были мрачными и удручёнными. Они, должно быть, жестокие. Неожиданно угроза страшного приговора к пожизненному заключению надвинулась на меня. Что, если они вынесли вердикт, что я виновен? Я пытался собраться с силами и молился Б-гу, чтобы он помог мне избежать пагубного вердикта. Пусть они расстреляют меня, пусть они повесят меня, пусть они делают со мной все что угодно. Я пытался найти утешение в мысли, что весь мир — мир честных людей — назовет меня невинной жертвой позорной судебной ошибки. Весь мир будет знать, что вынесшие вердикт абсолютно слепы. Это придавало мне силы, которые были необходимы, чтобы выстоять до конца.
В это время в зале суда наступила гробовая тишина. Я не могу описать настрой, с которым публика ожидала решения, боясь пошевелиться и упустить хотя бы единое слово. Воздух стал таким тяжелым, что нечем было дышать.
Старшина присяжных встал и начал читать, держа перед собой лист бумаги, решение жюри: “Где произошло убийство? Это было возле печи для обжига кирпича на заводе Зайцева”.
Они решили, что мальчик был убит на заводе, где я был приказчиком. Определённо, затем они решат, что убийцей был я. Я затаил дыхание и сжал зубы. Если мальчик был убит на моём заводе, а я единственный еврей там, то они с уверенностью решат, что я был организатором преступления.
Старшина продолжал читать: “Если было доказано, что убийство в действительности произошло на заводе Зайцева, кто совершил его? Был ли это подсудимый Мендель Бейлис? Был ли Бейлис один, когда взял мальчика Ющинского и нанёс ему сорок девять ран, и спустил кровь из вены, соблюдая при этом еврейские религиозные законы? Итак, Мендель Бейлис виновен или нет?
Присяжные единогласно решили: Мендель Бейлис невиновен”.
Я не могу описать тот ад кромешный, который начался в зале суда. Сначала пронесся громкий вздох облегчения, за ним последовал плач радости. Я сам плакал, как ребёнок. Мой защитник господин Зарудный подбежал ко мне первым. Он обнял меня со словами: “Бейлис, дорогой мой, вы свободны!” Полковник, командующий моим конвоем, который стоял возле меня, наполнил стакан водой и протянул мне. Господин Зарудный выхватил стакан из его рук и не дал мне его. Полковник очень обиделся.
— Почему вы не позволяете мне дать ему воды? — спросил он. — Разве он не под моей защитой?
— Нет, — ответил Зарудный, которого я никогда ещё не видел таким взволнованным. – Он больше не в ваших руках. Теперь вы не имеете власти над ним. – И поцеловал меня.
Григорович-Барский подошел позже.
— Давайте сообщим эту прекрасную новость нашим друзьям и поздравим их, – сказал Зарудный.
В этот момент председатель суда поднялся опять и прочитал, что, согласно указу Его Императорского Величества, я освобождаюсь из-под стражи и могу занять место среди публики в зале суда. Как правило, после объявления такого вердикта конвой вкладывал шашки в ножны. Я, тем не менее, оставался сидеть на своем месте и не знал, что мне делать, а солдаты, которые окружали меня, продолжали стоять со своими шашками наголо и не убирали их…
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
