В августе 1942 года здесь произошла самая страшная трагедия войны в Ростове-на-Дону — расстрел фашистами за два дня 27 тысяч человек.
Сегодня Змиёвская балка — самое масштабное захоронение жертв Холокоста в России и одна из самых многочисленных братских могил советских людей. Ещё в 2004 году по постановлению мэра Ростова-на-Дону на месте расстрела была установлена мемориальная доска со словами о том, что в Змиёвской балке фашистами уничтожены 27 тысяч евреев.
Но затем мемориальная доска таинственным образом исчезла. На её месте появилась другая, с надписью, что Змиёвская балка — памятник погибшим мирным жителям города. В предложении о «массовом уничтожении евреев» исчезло слово «евреев». Его заменили на «мирные жители».
Это вызвало бурную полемику. Ростовская еврейская община два года боролась с местными властями, добиваясь через суд восстановления справедливости. В итоге было принято компромиссное решение — поместить новую доску с текстом: «Здесь, в Змиёвской балке, в августе 1942 года гитлеровскими оккупантами были уничтожены более 27 тысяч мирных граждан Ростова-на-Дону и советских военнопленных. Среди убитых — представители многих национальностей. Змиёвская балка — крупнейшее на территории Российской Федерации место массового уничтожения фашистскими захватчиками евреев в период Великой Отечественной войны».
Спасибо всем, кто помнит о безвременно ушедших и безвинно убиенных. Вечная им память!
Евгений Евтушенко
СТОРОЖ ЗМИЁВСКОЙ БАЛКИ
Когда все преступленья замолятся?
Ведь, казалось, пришла пора.
Ты ответишь ли, Балка Змиёвская?
Ты ведь Бабьего Яра сестра.
Под землей столько звуков и призвуков,
Стоны, крики схоронены тут.
Вижу — двадцать семь тысяч призраков
По Ростову к той балке бредут.
Выжидающе ястреб нахохлился,
Чтобы выклевать чьи-то глаза.
Дети, будущие Михоэлсы,
Погибают, травинки грызя.
Слышу всхлипывания детские.
Ни один из них в жизни не лгал.
Гибнут будущие Плисецкие,
Гибнет будущий Марк Шагал.
И подходит ко мне, тоже с палочкой,
Тоже лет моих старичок:
«Заболел я тут недосыпалочкой.
Я тут сторож. Как в пепле сверчок».
Его брови седые, дремучие,
А в глазах разобраться нельзя.
«Эти стоны, сынок, меня мучают,
И ещё — как их звать? “Надпися”».
Я такого словечка не слыхивал,
Ну а он продолжал, не спеша:
«Сколько раз их меняли по-тихому
Эти самые “надпися”.
Почему это в разное время
Колготились, незнамо с чего,
Избегаючи слова “евреи”,
И вымарывали его?
Так не шла к их начальничьей внешности
Суетня вокруг слова того.
А потом воскрешали в поспешности.
Воскресить бы здесь хоть одного.
Жаль, что я не умею этого.
Попросить бы об этом небеса!
Я бы тратить всем жизнь посоветовал
на людей, а не на “надпися”».
http://www.krugozormagazine.com