Продолжение. Начало в №1083
Я надеялся, что в этом укрытии будет склад оружия. К моему разочарованию, оно тоже использовалось как бункер. Под потолком висело облако дыма, из-за которого почти ничего не было видно. Я мог различить, что потолок здесь был несколько ниже роста среднего мужчины, а по размеру это укрытие было более чем вдвое меньше первого.
Когда мои глаза привыкли к темноте, я насчитал там десять партизан, по виду похожих на людей в первом бункере: они тоже были суровыми, грубыми и выглядели угрожающе. Все они были одеты для зимних морозов. Здесь не было мебели — ни столов, ни стульев, ни кроватей. Все сидели прямо на полу. Из-за костра, который они развели, чтобы совладать с жестоким морозом, верхняя треть помещения была заполнена дымом, и дышать можно было только под этим облаком. Оглядевшись, я заметил, что их оружие висело на колышках, которые были вбиты в земляные стены. Я мог представить себе, что никто из них не удалялся от своего оружия более чем на несколько футов.
К моему удивлению, ближайший ко мне партизан спросил, как меня зовут и откуда я. Это малое проявление вежливости подбодрило меня. Я присоединился к сидящим на полу, готовый с заслуженной гордостью поведать историю своих подвигов.
Я объявил, что был связан с Сопротивлением в Прессбурге и недавно прибыл оттуда. Они не задавали вопросов об условиях жизни в городе, вместо этого, к моему ужасу, услышав, что я только приехал из Прессбурга, они налетели на меня, отобрав мои сумки. Как стая злобных собак, они отступили с добычей из моего имущества, выкидывая на пол то, что им было не нужно. Мне казалось, что я слышу рычание, пока они терзали мои вещи. Моя дорожная еда была поглощена. Один из стервятников нашел бутылку с лосьоном после бритья и прежде, чем я мог хоть что-то сказать, сделал из нее большой глоток, а затем протянул товарищу, который тоже отхлебнул оттуда. Лосьон переходил из рук в руки, словно бутылка ценного виски. Пустую бутылку выбросили на пол. Пораженный, я сидел молча. К такому я не был готов. Я не представлял, что со мной будут так обходиться товарищи по оружию. Эти люди были солдатами, но вели себя как примитивные дикари.
Я заметил, что один из партизан не принимал участия во всем этом. Он сидел на полу неподалеку от меня, рассматривая свою собственную одежду. Когда он взглянул на меня, я спросил его, что он делает. На его лице отобразилось изумление. «Что? У тебя в одежде разве нет вшей и блох?» — спросил он. Со всей искренностью я ответил: «Разумеется, нет». Другой человек крикнул мне: «Врешь!» Он подскочил, схватил меня за рубашку и повторил: «Ты врешь!» Он резко рванул мою рубашку, оторвав все пуговицы, и стал осматривать мою грудь в поисках вшей и блох. «Не может быть», — недоверчиво пробормотал он. Повернувшись к товарищам, он громко объявил во всеуслышание: «У него действительно нет вшей!»
Больше не говоря ни слова, и не сделав попытки извиниться передо мной, он вернулся на свое место на полу. Этот дикарь вел себя, словно это было в порядке вещей. Я подумал про себя, что это — полный кошмар, и стал молиться Б-гу, чтобы Он спас меня из этого ада.
Хотя я пробыл с ними всего несколько часов, я начал кое-что понимать в том, как устроена партизанская армия. Вскоре я узнал еще больше. Хваленые партизаны были в своей массе местными крестьянами с минимальным образованием или без такового, привычные к относительно примитивному образу жизни. Эти яростные бойцы, вселявшие страх в немецкую военную машину, были простыми фермерами, воюющими за свои дома. Большинство солдат были словаками, остальные — чехами. Офицеры, напротив, не были набраны из местных фермеров. В основном это были профессиональные военные. Некоторые офицеры в ходе войны были оторваны от регулярной армии. Других офицеров намеренно забросили в немецкий тыл для организации партизанского Сопротивления. Например, главнокомандующий региона генерал Кустеченко и его заместитель генерал Черпанский были офицерами русских воздушно-десантных войск. Офицер, который привел меня во второй бункер, был лейтенантом югославской армии. Как правило, офицеры были типичными военными, они были более воспитаны, культурны и далеко не так грубы, как прочие партизаны.
Югославский офицер подозвал меня и шепнул: «Ты понимаешь, почему эти люди так себя ведут?» У меня не было ни малейшего понятия, почему кто-либо мог вести себя подобно им. Видя недоуменное выражение моего лица, он продолжил: «Они прикованы к этому подземелью, и им нечего делать, кроме как изо дня в день чистить свое оружие. Им не разрешается выходить и гулять вокруг, физически разминаться и даже навещать свои семьи, иначе нацистам стало бы известно наше местонахождение. И если бы нам пришлось воевать с немцами на их условиях, нас бы уничтожили. Поэтому мужчины сидят без дела, пока им не будет дан приказ выйти и сражаться. Иногда им приходится сидеть взаперти по многу дней подряд. Вдобавок многие из них потеряли родных или товарищей из-за нацистских палачей. Меня совсем не удивляет, когда кажется, что они потеряли всякий человеческий облик».
Я мог понять, что эти люди жили в тяжелейших условиях, и я сочувствовал их доле. Но при этом я не мог смириться с мыслью, что мне нужно будет жить с ними вместе в бункере в таких ужасных условиях. Лейтенант, должно быть, прочел на моем лице происходившую в моих мыслях борьбу. Он снова наклонился ко мне и сказал шепотом: «С другой стороны, моим людям не приходится так жить».
Не ожидая моего ответа, он продолжил: «Я руковожу одним из патрульных отрядов. Каждый день мои солдаты выходят парами на разведку в окружающие горы и долины. Цель — собрать информацию о позициях и передвижениях немецкой армии. Это сложное и опасное задание. Каждый патруль обычно покрывает около 20 километров в день, и им негде укрыться от зимнего холода. Очень важно не привести за собой в лагерь немцев. Случается, что разведчикам не удается избежать прямого столкновения с немцами. Если ты войдешь в патрульный отряд, — продолжал он, — то, по крайней мере, тебе не придется сидеть взаперти в бункере с этими людьми и ждать, пока что-нибудь произойдет. Большую часть времени ты будешь в патруле».
Мне не пришлось долго обдумывать свое решение. Я сообщил лейтенанту, что хочу вступить в его группу. Должно быть, он почувствовал себя виноватым из-за того, что воспользовался моим душевным состоянием, чтобы завербовать меня, так как он попытался меня разубедить. Он красочно описал мне все ужасы патрульной службы: можно замерзнуть до смерти во сне, попасть в немецкую засаду, наступить на мину или потеряться в горах. По его словам, в патрульном отряде число жертв было намного больше, чем в любом другом партизанском отряде.
Но я принял решение. «Мне все равно, — сказал я. — Я иду с вами. Я не боюсь». Жуткой атмосферы бункера хватило, чтобы все страхи оставили меня. Но у меня был и другой стимул. Полным решимости голосом я произнес: «К тому же мое единственное желание — сражаться с нацистами».
Перевод Элины РОХКИНД
Продолжение следует
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
