Продолжение. Начало в №1083
Как мы изначально и планировали, около полудня мы подошли к ресторану. И я, и отец находились в своем собственном мире скорби и не очень обращали внимание на то, что происходило вокруг. Мы были поглощены мыслями о маме и детях и, входя в ресторан, были менее осторожны, чем обычно. Как только за нами закрылась стеклянная дверь, я понял, что мы влипли.
Мы стояли в узком темном коридоре примерно двадцати футов длиной, который вел в элегантный обеденный зал. К нашему ужасу, по обе его стороны стояли в ряд венгерские полицейские-пограничники и следователи местной полиции. Моего отца немедленно окружили. Двое полицейских-пограничников схватили отца за руки и прижали к стене. Другая группа из двух или трех следователей яростно стала допрашивать его, быстро выкрикивая один за другим вопросы, требуя от отца ответов.
«Покажи документы!» Пока один из них изучал его поддельные документы, другие продолжали бомбардировать отца вопросами. «Как звать? Где родился? Где живешь? Имя матери?» Вопросы так быстро выкрикивались, что отцу было тяжело отвечать на них. Он стал путаться и не мог отвечать быстро, а допрашивающие становились все настойчивей и с криком повторяли вопросы. Чем больше отец казался сбитым с толку, тем больше они подозревали его.
Я понял, что в суете никто не наблюдает за мной. Я тихо проскользнул вдоль противоположной стороны коридора в обеденный зал и спрятался под одним из столов. Зал был полон религиозных евреев, которые пришли в ресторан на дневную трапезу. Люди, сидевшие за столом, под которым я прятался, ели свой ланч и вели себя так, словно ничего необычного не произошло. Они ничем не выдали моего присутствия. Никто не мог видеть меня в темноте под скатертью, а я мог наблюдать все, что происходило в коридоре.
Всех входящих в ресторан останавливали и допрашивали. Когда полиция была удовлетворена подлинностью их документов, им разрешали пройти в ресторан. Но никому не разрешалось покидать здание. Они занимали свои места за столиками и либо пытались получать удовольствие от еды, либо тихо ждали. Я заметил, что горстка людей стоит в отдаленном углу ресторана под присмотром полиции.
Полиция все еще допрашивала моего отца, и я надеялся, что они, быть может, отпустят его — он был рожден в Венгрии, говорил на венгерском языке, и его поддельные документы были почти безупречны. Пусть он не являлся гражданином, но, возможно, ему удастся выскользнуть из их лап.
Я так никогда и не узнал, что именно было не так в документах отца. Я с ужасом смотрел, как полицейские повели отца через зал, пока он не оказался в группе подозреваемых, находившихся в углу.
К этому времени нацисты уже разрешали людям покидать ресторан, и столовый зал почти опустел; большинство посетителей молча, по одному, вставали из-за столиков и выходили. Из своего укрытия я видел, как полицейские жестами приказали отцу и другим арестованным выстроиться в шеренгу. Они орали и тыкали арестованных дулами своих винтовок, заставляя их маршировать строем в сопровождении полицейских с обеих сторон. Моей первой мыслью было, что этого просто не может быть: полиция не может забрать его. Но мой самообман быстро исчез, когда я увидел, что они выводят арестованных из ресторана. Из своего укрытия я видел, что все полицейские вышли сопровождать арестованных, и в ресторане никого не осталось. Я мог выбраться из своего укрытия.
Я думал только о том, что мне необходимо найти способ, как спасти моего отца. Я понимал, что мне нельзя выпускать его из виду, иначе мне никогда его больше не найти. Из горького опыта я знал, что нацисты действуют без промедления. Чтобы освободить отца, мне надо было знать, куда его ведут. Мне нужно было идти следом, но на расстоянии. Когда они заворачивали за угол, я подходил к этому углу и наблюдал. Как только они исчезали из вида, я продолжал идти за ними, надеясь, что никто не догадается, что я следую за полицейскими и их арестантами. Когда они заворачивали за следующий угол, я подходил к тому углу и оставался там, наблюдая, пока они не заворачивали за другой угол.
Ведя слежку, я старался казаться невозмутимым — просто молодым человеком, прогуливающимся по городу. Я не хотел внимания, которое бы привлек грустный и растерянный юноша, бесцельно шатающийся вокруг. Я шел, но в моей голове все было перемешано, и душа была охвачена страданием. Всепоглощающее чувство страха охватило меня, когда я осознал, в каком опасном положении находится мой отец. Стольким евреям Прессбурга, евреям Сердахеля и Ярмота, бесчисленным евреям в бесчисленных городах и поселках последний раз доводилось видеть своих друзей и родных, когда полиция или солдаты тащили их прочь! Они забрали мою мать, двух сестер и двух братьев — и теперь моего отца. Увижу ли я когда-нибудь кого-то из них? Как мне спасти отца… или маму… или сестер и братьев? Я не знал, что мне делать.
Я делал единственное, что мог. Я шел следом за пленными. Я держал в голове непрерывный список отходных путей: переулков, окон и дверей, заборов, парков, пролесков — всего, что могло мне помочь сбежать или спрятаться. На каждом шагу я разрабатывал один план побега за другим, в любой момент ожидая, что мне крикнут остановиться. Я был полон решимости не даваться в руки этим чудовищам. Я должен был оставаться на свободе, если хотел помочь своей семье.
Я шел следом за пленными на протяжении около двух миль, когда мои худшие страхи подтвердились. Не было сомнений, куда их вели: в концентрационный лагерь Румбах. Когда мы приблизились, я увидел название «Румбах», грозно нависающее жирными черными буквами над воротами, и предостерегающие знаки поменьше по бокам, написанные на венгерском. Хотя я и не говорил на этом языке, я знал, что это место означает смерть для всех пленных, которых провели через эти ворота.
Румбах являлся переделанным арсеналом — большим кирпично-каменным строением с зарешеченными окнами. Перед зданием находился широкий двор, полностью огороженный кирпичной стеной высотой десять футов и толщиной два фута. Единственный вход был через большие и массивные деревянные ворота, которые открывались достаточно широко, чтобы пропустить большой грузовик. По левую сторону от главного входа находилась дверь обычного размера для прохода пешком. По обе стороны ворот находилось по небольшому караульному посту, в которых шныряли по нескольку полицейских. Все знали, что это сборочный лагерь для еврейских беженцев-иностранцев, и что из Румбаха евреев погружают в поезда и транспортируют обратно в их родные страны: Польшу и Словакию. Каждый беженец знал, что больше этих евреев никто не увидит.
Перевод Элины РОХКИНД
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
