– Однажды меня попросили выступить перед группой родителей, которых объединило общее горе — смерть ребенка, — этими словами рав Фишел Шехтер начал свое недавнее выступление в Бруклине. — Я пытался отказаться, ссылаясь на то, что не пережил подобной трагедии. Однако организаторы встречи настаивали, и я в конце концов согласился. Незадолго до моего выступления я обратился за советом к одному человеку, который потерял ребенка.
– Главное — не говори, что тяжелое испытание дается тем, кто может его преодолеть, и что безгрешные души детей спустились в этот мир лишь для того, чтобы унаследовать особое место в мире грядущем, — посоветовал он.
– Я как раз хотел это сказать! — воскликнул рав Шехтер. — Очевидно, я не знаю, как облегчить страдания этих родителей.
– Поговори с моей женой, — сказал он. — Прошло уже несколько десятилетий с тех пор как умер наш сын. Моя жена очень тяжело переживала его смерть. Сломленная горем, она долгое время не могла общаться с людьми. Может быть, она расскажет тебе, как смогла преодолеть это горе.
– Год спустя после смерти сына нас пригласили на свадьбу родственника, — поведала жена. — В то время мне было очень трудно видеть радующихся людей, я не хотела идти на свадьбу. Однако муж очень просил, и я в конце концов согласилась. Когда я вошла в зал, в котором люди танцевали под звуки веселой музыки, то не выдержала и выбежала оттуда. В коридоре я разрыдалась. Для того чтобы люди не подумали, что я сошла с ума, я подошла к телефону и сделала вид, что с кем-то разговариваю.
«Ты плачешь, а не говоришь по телефону», — обратилась ко мне пожилая женщина. «Да, у меня умер сын». — «У тебя есть еще дети?» — «Да, есть дети и муж». — «Я потеряла в Освенциме всю свою семью. У меня было пятеро детей, двоих убили у меня на глазах. Приехав в Америку, я должна была начать жизнь сначала. Я перестала жалеть себя и научилась жалеть других. Со временем и ты научишься жалеть не себя, а других людей, сострадать их горю».
Услышав рассказ этой женщины, я представила себе ее страдания и разрыдалась, — продолжила жена моего знакомого. — Сначала я плакала об этой потерявшей всех своих детей матери. Потом плакала о своей семье, о муже и детях, которые потеряли не только ребенка и брата, но и из-за моей депрессии жену и мать. С того момента я начала сострадать другим людям, чувствовать их боль и радоваться их радостям. В тот вечер я начала жизнь сначала. Вернувшись в зал, я танцевала, радуя невесту, как никогда в жизни…
Тора рассказывает нам о том, что Моисей, Аарон и старейшины народа видели Всевышнего и «кирпич из сапфира и чистое небо» (Шмот, 24:9–10).
Кирпич — это символ рабства, который напоминал Всевышнему о бедах народа Израиля, изнуряемого каторжным трудом по выделке кирпичей, а чистое небо — это символ радости и света, которые были перед Всевышним, когда евреи освободились, — приводит Раши слова мудрецов Талмуда.
Всевышний сострадает горестям и радуется радостям. Потому и сотворенный по образу и подобию Всевышнего человек должен стремиться сострадать горестям людей и радоваться их радостям!
Оказавшись во дворце фараона, Моисей не очерствел, а «вышел к братьям своим и увидел их страдания». Моисей не только увидел страдания своих братьев глазами, но и ощутил их сердцем, говорит Раши. Более того, Моисей вышел из дворца и подставил свое плечо под тяжелый кирпич, для того чтобы разделить ношу своего народа, рассказывают мудрецы Талмуда.
«Зачем же Моисей подставлял свое плечо, ведь в тот момент он не мог облегчить их страдания? — спрашивает рав Лейбович в своей книге «Тора ве-Даат». — Для того чтобы ощутить их боль, разделить их страдания и в конце концов радоваться их радостям».
Повествуя об Исходе, Тора могла рассказать нам лишь о чистом небе — о том, что Всевышний радовался освобождению евреев. Почему же на фоне чистого неба был кирпич, символизирующий страдания рабства? Это учит нас тому, что лишь тот, кто разделяет страдания своего друга, ощущает его боль как свою собственную, будет и радоваться его радостям как своим собственным!