Еврейский Мир

Об авторе

Ветеран войны с нацизмом, полковник в отставке Борис Рапопорт родился в декабре 1922 года, неподалеку от местечка Соболевка Винницкой области. В 1940 году поступил в военно-авиационное училище штурманов. В начале войны был досрочно выпущен в звании сержанта. Воевал с начала 1942 года до Дня Победы в 661-м полку ночных бомбардировщиков ПО-2. Войну закончил штурманом эскадрильи в звании старшего лейтенанта.

Всего совершил 592 боевых вылета. На его личном боевом счету числятся: уничтоженных бомбами 1112 гитлеровцев, 63 самолета на земле, 12 железнодорожных узлов, 8 мостов и один крупный штаб. Весной 1945 года был представлен к званию Героя Советского Союза, но вместо этого был награжден орденом Суворова 3-й степени. Получил высшее военное образование в Академии ВВС. В армии прослужил 35 лет. В 1999 году репатриировался в Израиль.

Спасибо девчатам из батальона аэродромного обслуживания (БАО). Когда полк из Кызыл-Арвата убыл на фронт, то нас, молодых сержантов-штурманов, они взяли под свою опеку: кормили, лечили, укладывали спать на столах в палатке-столовой. По вечерам девчата приходили к нам на «вечерницы», а днем мы вместе гуляли по пустыне.

Шел октябрь сорок первого. Я знал, что эта «малина» продлится недолго. Ведь кто-то думает о нас, ведь кому-то мы нужны, ведь идет большая война. И действительно, на пятый день после отбытия полка в отделе кадров БАО нам вручили предписания. В них было написано: через три дня явиться к начальнику военной школы летчиков в городе Фергане.

Единственный поезд Красноводск – Ташкент приходил в Кызыл-Арват в двенадцать дня. Мы заранее пришли на станцию и быстрее к кассам. Там нам тоже быстро дали билеты, но без указания вагона и места. Видя наши недоуменные взгляды и лица, одна из кассирш сказала:

– В поезде ни одного свободного места, а отправить вас надо. Когда поезд подойдет, обратитесь к его начальнику, он что-нибудь придумает.

После этих слов окошечко кассы закрылось.

Чтобы всем не бежать к начальнику поезда, мы выбрали для этого дела нашего командира отделения еще по училищу – Гоги Омадзе. Затем всей группой в составе 27 человек вышли на перрон. Там мы встретили знакомых девчат. Кроме них, вдоль платформы стояли десятки туркменок разного возраста с горшками, кастрюлями, ведрами, подносами, чайниками. И все это было прикрыто тряпками.

Когда поезд пришел, каждая проводница получила приказание разместить нас в тамбурах по два-три человека. Но подойти к любой из проводниц было невозможно. Около вагонов шли торги, и при этом продукты менялись только на вещи. Я видел, как симпатичная, среднего возраста еврейка сняла с себя халат и отдала его за кастрюлю с картофельным пюре, оставшись в одной нижней рубашке.

Поезд тронулся. Уже на ходу я влез в тамбур этого вагона и услышал слова проводницы:

– Военных вози, беженцев вози, пассажиров вози, всех размести. А как?! А куда?!

Проводница закрыла все двери тамбура и ушла, продолжая ругаться. Кроме нас троих, в тамбуре сидели еще две бабки на своих узлах. Мы курили и гадали о нашей дальнейшей судьбе в Фергане и вообще. Вдруг дверь в вагон открылась и проводница, показывая рукой внутрь вагона, взволнованно проговорила:

– Вы только посмотрите, что делается. Я не могу пройти по вагону, не могу убрать, не могу никому помочь. Народ с трудом попадает в туалет. А не брать их всех тоже не могу – жалко. Ведь от фашистов бегут. Не убегут – их расстреляют. Ох, горе какое!

Я сделал пару шагов и увидел много стариков, уйму детишек и массу узлов. Среди всего этого я заметил ту самую женщину в нижней рубашке и, сделав еще несколько шагов, спросил у нее:

– Может, вам чем-то помочь?

– Меня зовут Мира. Спасибо за предложение помочь. Оно мне пригодится в Ашхабаде. Моя семья там выходит. До войны в Ашхабаде жила папина сестра, может, найду ее и у нее найду пристанище. Извините, мне некогда. Нужно восемь ртов кормить.

Я вернулся в тамбур. Мне стало очень жаль эту семью, и я с болью в сердце подумал, что семья Миры не одна в вагоне, что их десятки.

В Ашхабаде мы втроем помогли им выгрузиться и на прощанье подарили один мешочек с солдатским пайком на три дня. Мы решили, что два пайка на нас троих с трудом, но хватит. Третьего звонка еще не было, и Мира нам успела рассказать, что бегут они из Красного Луча, с Донбасса. Были в Краснодаре, Баку и пароходом добрались до Красноводска. Очень много вещей растеряли по дороге, а кое-что у них украли. Муж воюет под Ленинградом. Написал, чтобы они обязательно бежали.

Мы попрощались, поезд тронулся, и мы зашли в вагон, надеясь занять хотя бы одну полку из трех Мириных, но, увы, они уже были заняты. И нам пришлось до самого Ташкента стоять в тамбуре.

К нашему приезду в Фергану летную школу уже успели расформировать и на ее базе начали комплектовать три полка для фронта. Я и многие мои однокашники по штурманскому училищу начали службу в 661-м ЛБАП (легкобомбардировочный авиаполк). Попал в эскадрилью капитана Ляпунова, в звено сержанта Чернова, а командиром моим стал сержант Шакир Фахрутдинов. Все они были летчиками-инструкторами летной школы.

Остаток октября и половину ноября мы вместе со специалистами переделывали учебные «У-2» в боевые самолеты: ставили пулеметы ШКАС, монтировали бомбовооружение для шести бомб весом до 50 кг, в кабине штурмана меняли кресло на стульчик, чтобы удобно было стрелять из пулемета.

20 декабря утром нашему полку подали эшелон из пульмановских вагонов для разобранных самолетов и теплушки для личного состава. К вечеру все было готово. Паровоз дал сигнал, и колеса начали отстукивать километры в неизвестность. На перроне остались жены и дети командиров, наши знакомые девчата из шелкокомбината. Все плакали.

До Оренбурга наш эшелон шел быстро. Остановки были только в Кзыл-Орде и в Актюбинске. На этих крупных железнодорожных узлах, как и на других, подобных им, по всей дороге были оборудованы ДПП (дорожный пункт питания). Эшелон загоняли в тупик, а мы, собравшись в кучу, шли в эту столовую. Охране эшелона мы приносили еду в солдатских котелках. Погода стояла хорошая, было сравнительно тепло – около нуля градусов.

Морозы до минус 40 градусов начались после Оренбурга, да и эшелон стал двигаться черепашьими шагами и по нескольку часов стоял на каждой станции, пропуская более важные составы. Настоящим испытанием для нас была охрана эшелона. По два-три часа в сутки нужно было стоять часовым на тормозной площадке пульмановского вагона. Этих постов было пять. Мы были одеты в шинели и кирзовые сапоги, поэтому все время пританцовывали, постукивали ногами и похлопывали руками.

На остановках, при выходе из столовых, для нас дети в возрасте 10-14 лет давали концерты. Одетые в папины валенки, в мамины рваные шубенки, в облезших треухах, они пели частушки, плясали и просили подаяние. Все частушки были с нецензурными словами или с намеками.

Мы стояли вокруг, курили, с грустью смотрели на детей и слушали их. Многие догадывались об источнике этих частушек, об уровне жизни в глубоком тылу. Когда частушки и приседания заканчивались, дети поворачивались к нам с протянутыми руками. Дорогой мы уже привыкли к таким «концертам», и каждый выносил из ДПП что-то съестное и давал детям: кто кусочек хлеба, кто кусочек сахара, кто котлетку, Шакир не ел свинину, и если блюдо было из нее, то он аккуратно заворачивал все в газету и отдавал маленьким «артистам».

Ехали мы две недели. Самое страшное я увидел под Москвой: из-под снега торчали руки, ноги, а иногда и головы погибших в боях за столицу. Повсюду стояли разбитые танки, валялись перевернутые пушки и части самолетов.

Через освобожденные в декабре города Клин, Калинин и Вышний Волочок наш эшелон подали на станцию Мета около Бологое. Это было пятого января 1942 года. Четыре дня мы выгружали, собирали и «облетывали» самолеты, а десятого января я совершил свой первый боевой вылет на уничтожение живой силы и техники фашистов…

Оцените пост

(ещё не оценено)

Загрузка...

Поделиться