и их детьми Магдалиной и Николаем
Историю о русском священнике, спасавшем евреев от расстрела в Бабьем Яру, я услышал на закате жаркого лета — как отголосок шушуканий киевских экскурсоводов. Мне хотелось понять, что требуется человеку, чтобы оставаться им…
Второй раз тема пришла вместе с другом Володей, который на день рождения преподнес мне великолепный альбом «Киев Михаила Булгакова». Там из кратких строк я узнал еще об одном спасителе евреев, тоже православном священнике. И было это в начале века. А дальше был поиск. Были семейные архивы, старые газеты и книги, были очевидцы, сохранившиеся воспоминания, и добрая-добрая память, которую не стерло столь безжалостное и безразличное ко всему время.
Так отсветом некогда порожденного добра стал мой рассказ, подтверждающий простую истину: добро никогда не исчезает, а продолжает освещать тех, кто был озарен его первоначальным светом, прикоснувшись к нему одним лишь сердцем…
* * *
«Уныния допускать нельзя, — как-то очень убедительно проговорил он. — Большой грех — уныние… Хотя кажется мне, что испытания будут еще… Как же, как же — большие испытания, — он говорил все увереннее».
Он — отец Александр, «священник маленькой церкви Николая Доброго, что на Взвозе» из романа Михаила Булгакова «Белая гвардия».
Прототипом же батюшки стал протоиерей Александр Александрович Глаголев, профессор Киевской духовной академии, читавший курсы библейской археологии и иврита, цензор Комитета по делам печати, друг семьи Булгаковых.
В этом невысоком, несколько согбенном человеке трудно было узреть видного ученого. Мягкость и детскость души продолжала его бесконечная доброта.
Профессора Киевской духовной академии Александра Глаголева постоянно включали в состав экзаменационной комиссии для создания благожелательной атмосферы во время экзаменов.
Лучезарный взгляд, улыбка и весь лик его излучал доброту. В доброте воспитал он и своих детей — Алексея, Сергея и Варвару.
Жестокой осенью 1905 года зуд погромов и убийств снова выплеснул людей на улицы. В разъяренную человеческую массу вторгается небольшой крестный ход. Возглавляют его настоятели православных храмов Александр Глаголев и Михаил Едлинский. Через Контрактовую площадь и Гостиный ряд направляются они к еврейским лавчонкам и просят толпу не заниматься этим «злым, нехристианским делом». Кое-кто узнает своих наставников, снимает шапки. Толпа колеблется, редеет, постепенно расходится. И так было не раз.
Широко эрудированный, европейски образованный Александр Глаголев специализировался на Ветхом Завете и древнееврейском языке. Уникальная память этого человека вобрала более десятка классических и европейских языков.
И вот 12 марта 1911 года, накануне Пасхи, на окраине Киева был обнаружен труп 13-летнего мальчика Андрея Ющинского. И хотя материалы следствия уличали в том преступлении одну из воровских банд, высокопоставленные чиновники при горячей поддержке черносотенцев принялись за поиски еврея, которому можно было бы приписать это убийство в ритуальных целях, обвинив таким образом весь еврейский народ. Этим евреем оказался приказчик кирпичного завода Мендель Бейлис.
Два с половиной года дело Бейлиса терзало Россию, подхлестывая антисемитские страсти и вызывая бурю негодования у честных людей. Назначенный экспертом католический священник Пранайтис доказывал, что для убийства Ющинского характерны все черты ритуального убийства, якобы предписываемого иудаизмом.
Помимо экспертов, на суде выступали и свидетели-добровольцы, которые пришли засвидетельствовать, что о подобных случаях им некогда рассказывали… Не найдя конкретных улик против Бейлиса, обвинение тем не менее продолжало упорно отрабатывать версию ритуального убийства.
Отец Александр вновь выдержал серьезнейший экзамен на порядочность и гражданское мужество. Аргументированно он доказал невозможность совершения убийства в ритуальных целях, так как это противоречит всему духу и законам еврейской религии. Черносотенцы свирепствовали, пошли наветы и угрозы. Но другим быть Глаголев не мог.
Отец Александр не был удобен ни церковной, ни светской власти. Когда коллеги по Киевской духовной академии избрали его своим ректором, Синод не утвердил назначения. Последовавший затем Октябрьский переворот, приход советской власти не изменили ни религиозных, ни гражданских убеждений Глаголева. Он, как и прежде, всего себя отдает людям…
Первый раз отца Александра арестовали в 1931 году. Даже в тюремной обстановке не иссяк запас его доброжелательности. Он просит близких принести ему учебник итальянского языка. На этот раз Глаголеву повезло — его выпустили. Но жизнь становилась все суровее. Сначала уплотнения, потом выселения. И, наконец, последнее убежище семьи Глаголевых — лестничная клетка колокольни, на которой они смастерили подобие комнатки с маленьким оконцем. Но и туда потоком шли люди за моральной поддержкой, утешением, помощью.
Второй раз его арестовали в 1937-м, обвинив… в подготовке вооруженного восстания.
Никто не знает, как он погиб. Со слов лишь известно, что смерть наступила ночью во время допроса — его измученное сердце просто не выдержало…
Никто не знает, где похоронен Александр Глаголев. Надеясь узнать, его старший сын Алексей по ночам ходил на Лукьяновское кладбище, куда под покровом темноты свозили и сбрасывали в общую яму тела заключенных. Позже на этой братской могиле дети поставили отцу памятник.
Превратности жизни в тоталитарной державе не остановили сына Александра Глаголева, Алексея, пойти по стопам отца. Начало его служения пришлось на время гитлеровской оккупации.
Как только стало понятно, для чего сгоняют евреев в Бабий Яр, к отцу Алексею обратились родственники Изабеллы Наумовны Миркиной с просьбой спасти их невестку. И хотя несчастной удалось избежать Бабьего Яра, в доме, где она пряталась у родственников мужа Егорычевых, ее успели заметить. И вот жене отца Алексея, Татьяне Павловне, в голову приходит отчаянная мысль: отдать Изабелле Наумовне свой паспорт и метрику. Поменяв фотографию в паспорте, Егорычевы отправляют ее в село к знакомым крестьянам.
Проверка документов — у Глаголевой потребовали паспорт, а когда выяснилось, что его нет, пригрозили сдать в гестапо как подозрительную личность. Только благодаря свидетельским показаниям ее удалось отстоять. Позже Татьяне Павловне удается раздобыть паспорт одной умершей знакомой, и она переправляет его Миркиной. Но и это не помогло. Сельские власти заподозрили что-то неладное, и Изабелле Наумовне снова пришлось возвратиться в Киев. Там под видом родственницы она поселилась вместе с десятилетней дочкой Ирочкой у Глаголевых и никуда от них больше не отлучалась.
И снова отчаяние гонит несчастных в дом Глаголевых. Дмитрий Лукич Пасичный умоляет отца Алексея спасти его жену и тещу. Но как? В церковных бумагах своего отца Алексей Глаголев нашел старый бланк свидетельства о крещении, чем и воспользовался, а затем Полину Давыдовну Шевелеву-Пасичную и ее мать Евгению Абрамовну под новыми именами он поселяет в церковных домах по улице Покровской. Там же была поселена и жена подполковника советской армии Александра Дьячкова вместе с шестью детьми, которая из-за доноса вынуждена была бежать.
Отец Алексей и его друг, управдом Александр Григорьевич Горбовский, рискуя своей жизнью, спасали жизни других.
Но и эти испытания не были последними. Гестапо хватает Людмилу Борисовну Гермайзе. Узнав об этом от общих знакомых, отец Алексей обращается в городскую управу за помощью, но там в «еврейские дела» предпочли не вмешиваться. Тогда он пишет заявление с уверениями, что Гермайзе не еврейка, умоляет не губить «ни в чем не повинную женщину». С этим письмом Татьяна Павловна пришла в гестапо, однако встретила такой суровый прием, что всякая надежда на успех пропала. Перед отправкой в Бабий Яр Гермайзе снова ссылается на жену священника Глаголева, которая может подтвердить ее нееврейское происхождение. И вот на квартиру Глаголевых является гестаповец. Он с пристрастием допрашивает Татьяну Павловну, обещая в случае обмана расстрелять обеих женщин.
К несчастью, внешность и речь выдавали в Людмиле еврейку. Сказать: «Я не знаю» — было равносильно подписанию смертного приговора Гермайзе. И Татьяна Павловна твердо заявляет, что знает Людмилу и ее семью как православных, постоянных прихожан ее свекра, отца Александра Глаголева. В тот день Гермайзе все-таки выпустили, дав на руки справку, что она украинка. Но спустя три месяца по доносу Людмила снова попадает в гестапо и оттуда уже не возвращается. На этот раз гестапо вызывает самого Глаголева. Над ним измываются, угрожают расправиться за то, что он «запятнал» себя, «заступившись за жидов».
И снова беда гонит к ним беглецов Бабьего Яра. Фашисты докапываются, а священник Глаголев и его жена настойчиво говорят неправду.
Ему твердили: ложь — грех. Но грех ли спасать жизнь человеческую!
Незащищенный, смиренный отец Алексей становился непреклонным в сложнейших ситуациях. Что придавало силы этому человеку спасать людей от фашистов, выручить собственного сына, схваченного при отступлении немцев, не подчиниться распоряжению немецкого штаба и отказать отслужить молебен в честь дня рождения фюрера?..
Во время отступления немцев из Киева в 1943 году отец Алексей был ими зверски избит. Когда его, полуживого, фашисты захотели насильно эвакуировать вместе с сыном из Киева, он, собрав последние силы, бежал с ним из вагона на полустанке. Это он в 38-м на выборах в Верховный Совет вычеркнул в бюллетене кандидатуру Ежова — понимая, конечно, что это не повлияет на исход выборов, но, если обнаружится, закончится для него трагедией. Он не мог проголосовать «за».
* * *
Спустя много лет в далеком Иерусалиме православному священнику Алексею Глаголеву, его жене Татьяне Павловне и их дочери Магдалине за спасение евреев от рук фашистских палачей присвоили высокое звание праведников народов мира.
Роман Булгакова «Белая гвардия» заканчивается словами: «Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся».
Ясные звезды высокой нравственности будут светить вечно!
Геннадий МЕШ
Оцените пост
(голосовало: 2, средняя оценка: 4,50 из 5)
Загрузка...
