Rex Aemette Король муравьев

«Под окном черемуха колышется, распуская лепестки свои», — звучало в голове с прошлого вечера. Солнце перекатилось за полдень и грело все вокруг жарким сухим теплом. Поле зрелой пшеницы расстилалось у подножия холма и волновалось, как море, при каждом дуновении ветра. «За рекой знакомый голос слышится, да поют всю ночку соловьи». Старый романс не давал сосредоточиться. Я лежал и смотрел на безоблачное небо и летящих косяком уток. «Вот ведь как устроено все в мире. Если бы воздух был более разряженный, то утки бы не могли летать. Ну а если бы воздух был плотнее — то люди могли бы тоже подняться в небо. Надеть крылья — и оторваться от земли. Дела…»
К сорока годам я так и не стал спокойным и уверенным в своих успехах человеком, когда жизнь поставлена на cruise-control и можно спокойно наслаждаться плодами трудов предыдущих лет. Может, поэтому я продолжал задавать вопросы и не был удовлетворен имеющимися ответами. Со стороны дороги внизу стали слышны детские голоса: «Ехали татары, кошку потеряли, кошка сдохла — хвост облез, кто заговорит — тот ее и съест». Внезапная тишина опять прервалась звонким смехом. Детский гомон дополнял картину июльской идиллии среднерусской равнины. «По ягоды отправились. Вот выдумщики какие, сам Пушкин бы не постыдился. Может, это и есть Пушкин?!» — рассмеялся я. Детские голоса становились все тише, и вскоре опять наступила послеполуденная дремота.
Месяц назад я, как обычно, лежал в траве на лугу и предавался размышлениям о сути бытия, жизни и смерти. Почувствовав на шее какой-то зуд, я смахнул рукой полдюжины черных муравьев — рядом со мной в траве был большой муравейник. Я повернулся, стал наблюдать за деловитыми букашками и провел за этим занятием остаток дня, радуясь возможности отвлечься от раздумий над философскими вопросами. Вернувшись после захода солнца в усадьбу, я достал том энциклопедии Брокгауза и Ефрона на «М» и стал читать: «Семейство Formicidae, более 12 000 видов, составляют четверть не растительной биомассы на суше». Во, как много! Стерильные женщины — рабочие и солдаты, мужчины — осеменители, «королева» — мать. Вот это организация! И это единственные не животные, которые могут учиться друг у друга. Эмет! (Правда.) Aemette — они так по староанглийскому и называются, эмет.
На следующий день я, уже с более глубоким интересом, занялся l’étude curieuse своих новых знакомых. Из всех насекомых, ползающих и летающих вокруг меня, муравьи были самыми занятыми и целеустремленными. Я решил выяснить, насколько они смогут развиться с моей помощью в естественной среде. Для начала я разогнал живущих вокруг муравейника лягушек, главных врагов моих подопечных. Потом выяснилось, что новая опасность угрожает сверху — на небе собирались грозовые тучи, предвещая проливной дождь. Муравьи чувствовали приближение грозы и лихорадочно работали, вынося яйца из недр своего жилища наружу. Чтобы спасти их от потопа, я принес из леса большой кусок пористой сосновой коры и положил его возле муравейника. «Рабочие» и «солдаты» вначале замерли, а потом стали стаскивать все на плот. Ливень залил муравейник, но кусок коры со всем муравьиным сообществом снесло в песчаный овраг, где мои муравьи и основали новое поселение.
Последующие дни я целиком посвятил воспитанию маленьких Formicidae. Однажды я принес ворох съедобных листьев и трухлявый ствол дерева из леса и оставил все это невдалеке, пытаясь привлечь внимание умных насекомых. Мне казалось, что самые быстрые рабочие муравьи следуют указующим движениям моих пальцев и движутся к приготовленным складам провизии и стройматериалов. В течение следующих дней я продолжал предлагать и предостерегать, направлять и защищать, поощрять и даже иногда наказывать.
Последняя неделя июля выдалась жаркой и сухой. Муравьи-фуражиры уходили все дальше из песчаного оврага в поисках провизии. Однажды, достигнув отдаленного соснового бора, группа моих «учеников» была окружена красными амазонскими муравьями, которые известны тем, что не могут трудиться сами, но захватывают других и делают их своими рабами-рабочими. Так случилось и сейчас. Вернувшись на следующий день в сосновый бор, я увидел черных муравьев, работающих под надзором красных амазонских солдат. Разметав палкой ленивых рабовладельцев, я открыл своим черным мурашам путь к спасению, и они благополучно вернулись домой. Но я к этому времени уже был окончательно разочарован, признавая, что реакция на мое вмешательство в жизнь муравьиной общины была такой же, как и в первый день нашего общения. Муравьи растаскивали приносимую еду, но никаким образом не реагировали на мои попытки учить их чему-либо. Я понял, что моя образовательная программа заканчивается, не вызвав особого прогресса.
Я лежал и смотрел на безоблачное небо и на летящих косяком уток. А мы, люди, мы тоже, как муравьи, если смотреть на нас сверху? Мы чему-то научились за тысячелетия нашего обучения, кроме того, как делать нашу жизнь более комфортной, безболезненной и веселой? Что мы знаем о Б-ге, который сотворил все вокруг? Сможем мы когда-нибудь понять Б-жественный замысел в отношении человечества? Не аналогично ли вмешательство Б-га в нашу жизнь появлению моих рук с провизией в туманном взоре полуслепых муравьев? Как знать, как знать… После долгих лет учебы, философских исследований и размышлений я пришел выводу, что мы ближе к истине, просто задавая вопросы, которые содержат в себе больше мудрости, чем ответы, предлагаемые человеческим разумом.
«Барин, ау, вы где?!» — раздался звонкий голос Аннушки, дочки управляющего поместьем, у которого я столовался этим летом, и прервал мои размышления. Она принесла кувшин парного молока и ломоть свежевыпеченного хлеба. Я учил ее игре на фортепьяно и в последнее время между нами появилась взаимная симпатия, если не сказать больше; я часто ловил себя на том, что вместо нот смотрю на мою ученицу со стороны, удивляясь, какими привлекательными могут быть женщины. «Вы, Аннушка, если уж записали меня в благородные дворяне, то называйте царь, что ли, иль король. Король муравьев — Rex Aemette! A?» Я рассмеялся и стал с аппетитом обедать еще теплым хлебом с молоком. Аннушка смотрела на меня с любовью и, улыбаясь, приговаривала: «Ох барин, барин. Что за причуды такие с мурашками? Не пойму я вас, городских. Потешный вы, с вами не соскучишься… — она замолчала, потом продолжала, уже более серьезно: — Женились бы на мне, барин, — я бы вам детей рожала, хлеб косичкой по пятницам пекла, за домом смотрела…» Стало тихо. Я ничего не говорил. Жена, семья, хозяйство… Ужин в гостях у тещи вместо работы с книгами… Я сидел неподвижно, как в трансе. Аннушка устроилась рядом со мной и начала петь знакомую протяжную мелодию. «А дойдешь — от счастья не надышишься, от объятий жарких, от любви. Под окном черемуха колышется и поют всю ночку соловьи». «Как интересно поет она этот старый романс в дорийском миноре», — опять удивился я. Моя плоть тянулась к молодой красивой девушке, которая сидела, прижавшись ко мне в тени березы, а душа искала путь к Б-гу, который оставался бесконечно выше моего примитивного сознания.