Картины одесского художника Иосифа Островского выставлялись в Нью-Йорке и раньше. Но впервые в галерее Национального арт-клуба проходит обширный показ его произведений. Выставку организовал Российско-американский фонд, она стала возможной благодаря сыну художника раввину Меиру Островскому, меценату Людмиле Кононовой и многим коллекционерам.
Галерея видела немало шедевров, но такого триумфа, какой царил на открытии выставки, я не припомню. Впечатления превзошли все ожидания.
– Я испытала радость и волнение, — сказала киевлянка Людмила Калюжная.
– Художник Островский меня поразил и усилил мое убеждение, что Одесса — это особое явление в истории и в истории искусства в частности, — сказал после просмотра Юрий Магаршак, воспитанный на изобразительном искусстве Петербурга.
Как случилось, что в плеяде талантливых самобытных художников одесской школы шестидесятых годов прошлого века, наследников и учеников известных художников и преподавателей Дины Михайловны Фруминой, Теофила Борисовича Фраермана и других корифеев, появился такой мастер — уровня мировых еврейских художников? Чтобы понять это, вернемся к роли еврейского местечка как неисчерпаемого источника талантов, в котором веками Тора и Талмуд шлифовали таланты. Иосиф Островский — один из тех, кто реализовал бесценное наследство этой «шлифовки».
Островский родился и до 15 лет рос в крошечном еврейском местечке Судилково, окраине Шепетовки, которая находится в пятидесяти верстах от Староконстантинова, где прошли самые счастливые годы моей жизни. В тех краях велико было влияние Баал Шем Това, хасидизма и цадиков. В этом духовном климате жила семья Островских и воспитывался мальчик Осик Островский. Было время, когда Шепетовка и фамилия Островский не сходили с советских газетных полос и школьных учебников. Вспомним Николая Островского и его роман «Как закалялась сталь», ставший советским бестселлером. Кто теперь помнит этот роман?
В знаменитое Одесское художественное училище талантливого юношу приняли в 15 лет. Он был самым юным учеником Дины Михайловны Фруминой. Друзья любили и опекали Осика за талант феноменального рисовальщика и доброту. Учеба ему давалась легко, он много рисовал и успешно окончил училище.
Участие в первых выставках показало, что Иосиф Островский — зрелый художник с большим будущим. Его необычные по колориту пейзажи и портреты в классической манере были мастерски зрелыми, с тонкими психологическими характеристиками. Большое впечатление произвели портреты Галины, дочерей Светланы, Наташи, автопортрет и др. Это уже был сложившийся мастер, способный на нечто значительное и индивидуальное. Будущая тема Островского проявилась в портрете матери. Мне представляется, что образ матери и стал началом еврейского цикла художника. В последующие годы стало ясно, что цикл — определение для настоящего мастера условное.
Несмотря на успехи и признание, в творчестве Островского возникла пауза. Шли поиски своей темы и своего изобразительного метода, живописного языка.
Художника давно одолевали размышления о судьбе своего народа. Как мы знаем, в стране подавлялась еврейская культура, надежды высказаться на еврейскую тему публично, на выставках, не было никакой.
Тем не менее Островский пишет групповой портрет еврейской семьи. Тема новая и несколько обновленная манера письма. На какое-то время Островский убрал картину на полку, затем неоднократно к ней возвращался в поиске ответа на вопрос: что дальше?
В конце семидесятых годов художник выставил три портрета старых евреев с предельно обобщенными характеристиками, в белых блузах на нейтральном фоне. Я был к этому новому Островскому не готов, и это сказалось на моей реакции. На стене мастерской висели портреты прежнего Островского, которые выдвинули его в первые ряды одесских художников. Два разных художника. Разве только светотени те же. Иосиф опередил вопрос, который я не решался задать.
– Всякое искусство рождается не только и не столько реальной жизнью, сколько из наших часто детских видений.
Реальное видение произошло, когда я как-то в конце дня около синагоги на Пересыпи встретил двух стариков-евреев, шедших на вечернюю молитву. Лицо одного словно было обращено ко мне. На следующее утро я поспешил в мастерскую и написал первый портрет. Он не был таким, каким вы его видите, я его переписал, убрал детали.
Я не мог тогда осознать, что присутствую при рождении нового художника. Старики Островского меня преследовали. Через какое-то время вернулся я в мастерскую художника. Новые работы отличались от прежних еще большей обобщенностью образов и создавали какую-то особую атмосферу. Кажется, тогда я понял, что новая тема, потребовавшая от художника новых выразительных средств, — это не случайная находка, это даже не продуманный замысел, а неиссякаемый поток.
У Островского я застал художника Лозу — соседа по мастерской, который молча и, как мне показалось, умиленно рассматривал новые работы Иосифа. Но и тогда трудно было представить, что это не просто новый период в творчестве, а дело всей его жизни.
Значительные творения в искусстве не всегда могут быть оценены современниками. На выставке в Одесском музее западного и восточного искусств в 1988 году, когда в стране повеяло живительным ветерком, Островский представил работы только на еврейскую тему. Но и тогда понадобилась смелость художника и решительность устроителей выставки. О евреях Островского говорила вся Одесса. Не все одобрительно, но это уже не имело значения. Стало ясно, что тематика работ Островского — это общечеловеческие ценности.
И сегодня на выставке в Нью-Йорке я вижу в героях Островского земных людей, но живущих жизнью возвышенной. Цветовая гамма усиливает исходящее от них спокойствие. Образы Островского стали воплощением философии древнего народа. Красота этих людей не внешняя, они богаты красотой внутренней, красотой духа.
Последние годы жизни художника в Израиле еще больше обогатили его сюжеты и палитру.
Я когда-то назвал еврейский цикл Островского памятником ушедшему поколению. Теперь я так не думаю. Чем больше знакомишься с его творчеством, тем яснее осознаешь, что оно не только о прошлом. Образы Островского живут вне конкретного времени, они вечны, как вечен народ, к которому он принадлежит. Среди великих еврейских художников ХХ века Островский занял свое достойное место.