Сегодня я представлю вам не автора (с Лианой Алавердовой вы уже встречались), а героя. Эрш Хенрик Гольдшмидт, известный в мире по псевдониму Януш Корчак. Стихам 21 год, они — победители Корчаковского конкурса. Я спросил Лиану: что побудило ее на создание цикла (кроме, конечно, конкурсного задания)? Внимательно прочитайте ответ.
«Когда я думаю о Катастрофе, то для меня это не просто немыслимая трагедия, но еще и огромное унижение, — когда евреев не только уничтожали, словно насекомых, но и, прежде уничтожения, каждого из них палачи пытались унизить, дегуманизировать».
Не случайно поэтесса называет Корчака «ребе». Конечно, формально писатель и педагог не был ребе — в последние годы он только начинал свой путь возвращения к Традиции, изучал иврит и Танах, вводил их преподавание в школе. Но вот что рассказывают. На станции, перед погрузкой в вагоны к лагерю смерти, его остановил немецкий офицер. «Вы Корчак?» — «Нет, Гольдшмидт». — «Но вы писатель Корчак?» — «Да». — «Я в детстве любил ваши книги. Вы можете остаться». — «Вы ошибаетесь, не все подлецы!»
Для Корчака совесть оказалась важнее. Он отдал жизнь, чтобы избавить своих учеников от лишних страданий на последней земной дороге. В августе 42-го он, преподаватели и воспитанники Варшавского еврейского дома сирот были убиты нелюдями в Треблинке.
Так же и рав Эльханан Вассерман вернулся из Америки в оккупированную Литву: «Я не могу бросить моих мальчиков». В 41-м раввин и его иешива были расстреляны в 9-м Форте. Именно благодаря таким людям наш народ, понеся неимоверные потери, вышел победителем в духовной схватке с мерзостью.
Друзья, присылайте нам стихи на e-mail: ayudasin@gmail.com
Корчак
1
Опять вы про «это»?
Зачем вы про «это»?
Погромы и смерти, концлагери, гетто…
Другие народы не любят, учтите,
чтоб кто-то кричал о своем геноциде.
Как будто изгнание — ваша заслуга.
С ярмом отчужденья извечно по кругу
упреком, намеком, бельмом на планете
Израиля неугомонные дети.
Не правда ль, удобно, что попеременно
иные народы сходили со сцены?
Без воплей и стонов, бесшумно и просто,
сбегая с дощатых дешевых подмостков…
2
Корчак — имя корневое,
крепкое, приметное,
словно пулемет стрекочет,
словно крик бросает кочет
в темень предрассветную.
Корчак… Может, ближе к корчам?
Кормчему — да к гавани?
Нет, скорее — колокольчик,
бабочка за ставнями.
3
Не стройно, не в ногу,
не так, как солдаты,
по улице в небо
уходят ребята.
Еще не нассорившись,
не наигравшись,
уходят на небо
по Химмельфартштрассе.
Колышутся в поле
цветы и былинки,
но в небо нас требует
кто-то с Треблинки.
Глаза без слезинки,
а руки без хлеба…
Уходим, уходим
по улице в небо.
Ведь кто-то упорно
зовет нас на небо.
Нас всех и еще
грустноглазого ребе…
4
Я не узнаю, доктор синеглазый,
как вы погибли, задохнувшись газом,
что напоследок вы сказали детям —
наверно, помнит только
Ангел Смерти.
А смерть, она всегда пребезобразна.
Вы слышали ль про доктора Гааза?
А доктор Швейцер, что вам это имя?
Знакомы ль вы с собратьями своими?
«Как можно жить,
когда погибнут дети? —
шепнул вам торопливо
Ангел Смерти. —
Кто их приободрит и успокоит?
И что за жизнь,
когда терзает совесть?»
Не думаю, чтоб были колебанья.
Ваш путь и постиженья и призванья
так долог, что и смерть не оборвала,
но все же вас на свете, доктор, мало…
5
Пока на земле нет небесного царства,
и пытки
как альтернатива лекарствам,
и братских могил
громоздятся лафеты,
мы будем (вы слышите?),
будем про «это».
Пока еще живы хранители Торы,
пока не предстали
на суд мы нескорый,
пока будут жить чудаки и поэты
мы будем, мы будем,
мы будем про «это».