Продолжение.
Начало в №1011
Был я разочарован или, наоборот, поражен увиденным? Пожалуй, и то и другое. Я не увидел там… Не знаю даже, что я там ожидал увидеть. Письменный стол, стул и кровать жались к входу, освобождая место в глубине комнаты для массивных книжных шкафов. Даже не помню, сколько их было. За их толстыми стеклянными дверями тускло светились корешки тяжелых томов. Я приблизился и постарался прочесть названия, но у меня ничего не вышло: там были крючки какие-то вместо букв.
– Это книги на еврейском языке, — пояснил Матвей Самуилович с интонацией, с какой говорят «только и всего, ничего особенного». Оторвавшись от книг, я перевел взгляд на деда:
– И ты умеешь их читать?
– Умею. В мое время этому всех учили… всех евреев, я имею в виду.
Я опять стал разглядывать отливавшие позолотой корешки:
– А что в них написано?
– Ну, много чего. Описана история народа. Законы — что можно делать, что нельзя. В общем, Тора и все комментарии к ней. Ты знаешь, что такое Тора? Это книга, которую Б-г дал евреям на горе Синай.
Нельзя сказать, что слово «бог» я не слышал раньше. Напротив, его произносили очень часто: «Слава богу, не забыл галоши» или «Да бог его знает, когда поезд придет», но чтобы вот так о нем говорили, как о живом, как о действующем лице — такого я никогда не слышал. И еще трудно было представить себе все эти шкафы с Торой на вершине горы…
С тех пор во время наших прогулок у нас с дедушкой появилась неисчерпаемая тема для бесед, а вскоре мне довелось еще paз побывать в дедушкиной комнате, и это носило характер если не скандала, то пренеприятного семейного происшествия.
Как-то мама, накрывая на стол, попросила меня позвать дедушку к обеду. Таков был, можно сказать, ежедневный ритуал: в шесть часов, когда папа возвращался из института, вся семья садилась за обед. И даже когда папу выгнали из института как сына врага народа и на работу он больше не ходил, ритуал сохранялся. Так вот, мама послала меня, как обычно, за дедушкой. Я, как обычно, подошел вплотную к его двери и крикнул: «Дедушка-а-а! Обеда-а-а-ать!» Тут я заметил, что дверь не закрыта, а чуть прикрыта. Я прислушался и услышал что-то похожее на монотонное пение с вскриками. Честное слово, мной руководствовало в первую очередь не любопытство, а беспокойство, тревога за деда, когда я толкнул дверь и вступил в полутемную комнату.
То, что я увидел, испугало меня необычностью. Дедушка Матвей Самуилович, солидный, серьезный человек с седой бородой, предстал передо мной в странном виде. Во-первых, от головы до ног он был укрыт большим белым с черными полосками платком. На лбу у него была прикреплена черная коробочка, и такая же была примотана ремнями к руке. Он громко говорил нараспев, а может быть пел, и это были непонятные слова на непонятном языке. Притом он быстро-быстро наклонялся взад-вперед, взад-вперед, будто курица, клюющая рассыпанное зерно. Его полузакрытые глаза были устремлены в пространство.
– Дедушка, дедушка, ты что? — сказал я громко от испуга, но он не отреагировал. —Дедушка! — крикнул я изо всей мочи.
Не прекращая пения, он посмотрел отсутствующим взглядом на меня, вернее в мою сторону, и поднял ладонь с растопыренными пальцами, что означало, видимо, «подожди, не мешай». В этот момент я услышал шаги за своей спиной, оглянулся и увидел отца. Он был бледным, тряс головой и энергично жестикулировал руками, не произнося ни слова. Наконец, из его горла вырвалось:
– Матвей Самуилович! Как вы можете?! Мы же договорились… Вы обещали мне… Я требую…
Дед, не оборачиваясь, допел свою песню, медленно стянул с себя платок, поцеловал его и принялся аккуратно складывать. Затем повернулся к oтцy и сказал:
– Так получилось, Нафтоли, я не имел в виду… Мальчик вдруг зашел в комнату.
– Но вы мне обещали, что ребенок никогда не увидит этого мракобесия, — горячился отец.
– Мракобесие… — пробормотал дед в бороду, ни к кому не обращаясь. — Он это называет мракобесием… А между прочим, у самого была бар-мицва, и ничего, не помешало — таки стал профессором политэкономии…
– Он же комсомолец! У него склонность к литературе, может, это его будущее, — говорил отец нервно. — А! Разговаривать с вами бесполезно!
Он махнул рукой и выскочил из комнаты.
Между прочим, Нафтоли его называл только дед Матвей Самуилович, все прочие, включая деда Евсея и маму, звали его Анатолий.
Продолжение следует
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
