Окончание. Начало в №1008
Период 1970–1972 годов ознаменовался ошеломляющими победами американского шахматиста в цикле соревнований на первенство мира. Межзональный турнир на Мальорке, победы с сухим счетом над М. Таймановым и Б. Ларсеном, разгром Т. Петросяна в финальном матче претендентов, наконец, победа над Б. Спасским в Рейкьявике привели Роберта Фишера на вершину шахматного олимпа.
Достижения Фишера комментировались самыми авторитетными экспертами, зачастую их мнения были весьма противоречивы. Хочу привести несколько цитат.
М. Ботвинник: «Трудно говорить о матчах Фишера. Пока что происходят чудеса. Но что случится, когда из мира чудес, невесомости он опустится на землю и столкнется с упорным сопротивлением?»
М. Таль: «Не будет ошибкой сказать, что никто из претендентов никогда не демонстрировал такого превосходства. Фишеру можно только позавидовать белой завистью».
Л. Портиш: «Большинство гроссмейстеров, играя против Фишера, испытывают комплекс шахматной неполноценности».
Б. Спасский: «Фишер на голову выше всех. Великолепный гроссмейстер, проповедующий классический, кристально чистый подход к шахматам».
Т. Петросян: «Фишер вооружен новыми идеями, его невозможно ничем удивить. Как только он получает небольшое преимущество, он начинает играть, как машина».
Понятно, что мнения о Фишере противоречивы, ибо он — загадка. Можно вспомнить, как он исчез из мира (не только шахматного!) на 20 лет, как потом он неожиданно предстал перед ним, сыграв матч со Спасским, и исчез снова. Для будущих поколений шахматистов он останется такой же загадкой, как и его великий соотечественник Пол Морфи. Переводя книгу, я сделал одно любопытное наблюдение. Зачастую, комментируя ту или партию, Фишер приводит элементарные двухходовые варианты. Очевидно, он был уверен, что его книга не дойдет до компетентных шахматистов. Иначе говоря, он ощущал, что живет в каком-то творческом вакууме.
Известно, что за свое участие в соревнованиях Фишер требовал высокие гонорары. В советской прессе, например, постоянно цитировалась фраза, якобы произнесенная Фишером перед матчем со Спасским: «Главное для меня — деньги». Пишу «якобы», потому что очень часто скорые на руку журналисты приписывали Фишеру слова и фразы, которые он никогда не произносил.
Да, чего только не писали о Фишере! Вспоминаю статью в газете «64» Анатолия Голубева, редактора журнала «Смена». Статья называлась «Субъективно о Фишере». Голубев, конечно, кокетничал. Написано было не «субъективно», а по указке сверху. Замечу только, что много лет спустя этот самый Голубев, сравнивавший Фишера с «гигантской опухолью, расползавшейся по всему миру», скомпилировал книгу «744 партии» Фишера, воздав должное, как он написал, великому шахматисту.
А статья Александра Рошаля в газете «Советский спорт» под названием «Матч в Рейкьявике и золотой телец»? Ушаты грязи были вылиты на голову Фишера и, конечно, его в первую очередь обвиняли в непомерной алчности, но ведь теперь, когда проводятся соревнования на высшем уровне, никто не осуждает шахматистов, когда они требуют для себя выгодных финансовых условий. Несомненно, такие статьи, доходившие до Фишера, отчуждали его от шахматного мира и, в конечном счете, стали причиной его многолетнего затворничества, побившего рекорды ухода от мира Греты Гарбо и Джерома Сэлинджера.
Но можно ли ожидать иных статей от такого журналиста, как Рошаль, который впоследствии, например, в течение одного года написал две статьи о Викторе Корчном — в одной из них речь шла о «бескомпромиссном Викторе», а во второй — о «беспринципном Корчном». И уж если говорить о деньгах, то как объяснить отказ Фишера давать интервью, участвовать в турнирах за высокие гонорары? Хочу высказать свое убеждение, что, выдвигая свои требования и условия, Фишер хотел привлечь к шахматам все больше и больше людей, хотел сделать жизнь шахматного профессионала легче. Многие годы была популярна фраза, сказанная когда-то великим острословом Бернардом Шоу: «Шахматисты — это люди, которые думают, что они делают что-то умное и стоящее. На самом деле они просто развлекаются, убивая время». Мало кто поддерживает эту точку зрения сейчас. И за это мы должны быть благодарны Роберту Фишеру.
Скажу честно: всегда любил Фишера, но после перевода этой книги «заболел» им всерьез и надолго. Потому был так огорчен, когда не состоялся его матч с Карповым в 1975 году. Не сомневался, что Бобби победит. И, конечно же, был изумлен и обрадован, когда он, казалось, возник из небытия и сыграл в 1992 году второй матч со Спасским. В то время я вынашивал надежды, что, может быть, еще вернется Фишер к шахматам и разгромит всех. Наверное, поэтому в тот период написал несколько статей о Фишере. Приведу фрагмент из одной статьи, в которой я пытался выразить и свое отношение к Фишеру, и оценить, какой подвиг он совершил в шахматах XX века.
«Мне далекое время мерещится»… Вспоминаю московское лето 1958 года. Мне тогда случайно удалось увидеть 15-летнего Бобби в Центральном шахматном клубе на Гоголевском бульваре. Высокий худой мальчик с короткой стрижкой, в пуловере (тогда в Москве их еще никто не носил) играл блиц-партии с лучшими московскими мастерами, разнося их в пух и прах. Потом дирекция клуба вызвала Тиграна Петросяна спасать честь мундира. Но даже Петросяну, в то время уже опытному гроссмейстеру, не просто было сражаться с Фишером.
Запомнилось мне склонившееся над доской лицо Бобби, меняющийся, то нервный, то спокойный взгляд его серых глаз, какая-то тотальная зацикленность на борьбе. В то время, да и много позже, Фишер был для меня, как и для многих в СССР, не просто шахматистом. Он был символом борьбы против армады советских гроссмейстеров, и не столько самих гроссмейстеров, сколько барабанной дроби и фанфар, прославлявших успехи советской шахматной школы, «окруженной вниманием партии и правительства». Каждый успех Фишера был для меня и моих друзей как бальзам на душу, и, наоборот, его неудачи переживались как свои собственные. То же самое чувство, между прочим, много лет спустя, во время матчей Карпова и Корчного, испытывали все, кому осточертели советские идеологические парады. Болели не столько за Корчного, сколько против Карпова, олицетворявшего брежневскую серость и безвременщину.
Думаю, во второй половине нашего века было только два шахматиста, истинно двинувших древнюю игру вперед. Для этого сама логика истории заставила их сокрушить советскую шахматную модель. Сначала удар системе изнутри нанес Михаил Таль, испепеливший своими вдохновенными атаками все ботвинниковские догмы. Второй удар — решающий — был нанесен Фишером. Он покончил с гегемонией советских шахматистов, завоевав в 1972 году титул чемпиона мира…
Лев ХАРИТОН
Оцените пост
(голосовало: 1, средняя оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...
В конце 50-х мне посчастливилось присутствовать на лекции Михаила Ботвинника ”Энергетика шахмат” в Ленинграде на открытой театральной площадке Летнего сада. Михаил Моисеевич совсем недавно взял реванш в поединке за звание чемпиона мира с Василием Смысловым, завершился матч-турнир претендентов в Портороже, где вне конкуренции был искрометный Михаил Таль.
Ботвинник рассказывал о первых чемпионах мира, о роли шахмат в обществе, о собственной системе подготовки к соревнованиям. Запомнилось: ”Полгода – работе, полгода – шахматам”.
Говоря о перспективах юного тогда Фишера, Ботвинник назвал его одарённым шахматистом, фанатиком, который, по его мнению, вряд ли станет чемпионом мира ввиду того, что тот не имеет высшего образования и не обладает достаточно высоким интеллектом. Через несколько лет Фишер блестяще опроверг этот не совсем корректный прогноз.