Наталия Леонтьева: письмо из Израиля

Письмо подруге из Израиля…

Всё совсем неплохо, у нас был первый концерт. Просто дом культуры, но зал был полный, и принимали очень тепло. Мы пели на так называемых территориях — здесь совершенно особый микрокосмос, это как-бы форпост Израиля — споры ведутся за эти земли давно, часто они -кровавые, но люди, которые здесь живут — свято верят в то, что земля это — их.
А я — что? Мне в этом никогда не разобраться, я только знаю, что земли эти — очень важны стратегически для Израиля, и что без них Израиль будет беззащитен. Я хочу, что бы Израиль — жил, и я была рада петь для них — хоть как-то выразить им поддержку и порадовать их 🙂

Они такие трогательные, эти евреи… Какие-то и мудрецы и дети одновременно. Их невозможно не полюбить… Всё-таки здесь намного человечески теплей, чем во Франции, во всяком случае, в Париже. Они и живые, и обидчивые, и отзывчивые тоже… Иногда кажется, что им не пять тысяч, или шесть тысяч лет, а всего пять. С другой стороны — умные, начитанные, религиозные, многие изучают тору днями и ночами, и… всё хотят построить Храм, и ждут мессию… верят в своё избранничество, и всё самоутверждаются…
А я-то думала, что Храм — это символ такой, очень сильный и действенный, но всё-таки — символ. Но нет — обязательно надо его отстроить. Здесь, на Храмовой горе… А я верю, что они его построят. И как не верить, даже если не верить в Тору, если видишь воочию, что они сюда вернулись и какую страну хорошую построили?

Очень много красивых и воспитанных людей. Они не мямли или эгоисты, или и то и другое вместе, как французы. Здесь мужчины почти все с оружием, и они знают, что они живут на пороховой бочке. Есть в них мужественность, которая рождается в человеке, когда он смотрит в лицо смерти, и духовность, и какая-то доброта… Евреи добрые, в них нет ни равнодушия ни жестокости… Зависть есть, но проявляется она как-то непосредственно, как у подростков…

Вобщем, я в Израиль влюблена, хотя это всё-же восток, и нет тут такого шика и блеска, как в Европе… Нет такой лощёности, но нет и сдержанности, нет того, что называется, ком иль фо — гораздо больше непосредственности. Это и хорошо и плохо, и даже забавно после вышколенных французов.

Может быть, это и ценно — такая вот живая кровь…

А внешним здесь часто даже пренебрегают. Приводят в музей в Хевроне, а рядом — бельё сушиться. Показывают трёхтысячелетние раскопки, и тут же — какие-то заборы из жести (что бы арабы не видели и не могли вести прицельный огонь, если что), ватаги босоногих детей, рядом с потным солдатиком с огро-о-о-о-мным автоматом и в бронежилете… Дети играют и их родители ничего не боятся, а ведь ещё четыре года назад в них стреляли снайперы… Солдатик дарит им патрон, предварительно вытащив запал… А Хава показывала мне каменную тумбу, в которой снайперский снаряд отбил угол — пуля предназначалась ей, и стрелял снайпер не из далека, но, видать — ветер отнёс пулю, ведь промахнуться он не мог… Да… Выражение «Бог спасает» — здесь не идиоматическое. Он и спасает. Вот так — от снайперов. И Хевронцы не боятся — шутят по поводу своих подвигов — «Это наша земля,- говорят, — здесь предки наши похоронены, значит, негоже нам боятся. Бог спасет». Идем в Хеврон из Кириат-Арбы (это через овраг), по дороге на каждой крыше, на каждом повороте, в каждой подворотне — по солдатику, и всем — Шабат Шалом, и все тебе в ответ — того-же. На площади около здания, которому три(!) тысячи лет — свадьба. Стоят всё те-же солдаты с автоматами, а рядом — так чисто и искренне веселятся: на сцене играют музыканты, а народ отплясывает!!! Такое в кино только увидишь, да ещё под охраной автоматчиков!

Хаббадник, которых я так вначале боялась, помолившись и сняв сюртук и чёрную шляпу, поёт джаз и рок ангельским тенором…

Я вижу здесь много доброго и человеческого, очень много любви, больше, чем где бы то не было… Это добрая страна, добрая и … очень выстраданная. Мне, в общем-то, всё равно, все эти споры о том, что две тысячи лет — это давно, и они не имеют, мол, или имеют и на что, если всё-же имеют, права… Я люблю их, и знаю одно, что хочу, что бы они жили тут! Ведь это чудо, чудо — такая вот двухтысячeлетняя мечта — вернуться, такой вечный плач о родине, о разрушенном храме, такое упорство в вере… Всё это — невероятно…
И я подумала — а ведь у них есть Родина, и всегда она была, а у меня её — нет. На Земном этом шарике нет… А они зовут меня сюда, они говорят мне: ты наша, живи здесь, ты нам нужна… Неужели они подарят мне Родину, после стольких лет скитаний? Разве можно Родиной — поделиться?

Они мне всю душу перевернули, эти евреи…

Эх, Танька Танька, да я просто придти в себя не могу…

И вправду — земля обетованная… Одни камни и… камни… Каменная пустыня… А каждый камень тут — любим так страстно, с таким отчаянием… С отчаянием скитальцев и изгоев… Но — подумать только — две тысячи лет! И все они — разные, все — перемешаны с теми народностями, где жили: европейцы часто — белобрысые и голубоглазые, эфиопы — чёрные, марокканцы — как арабы почти, но всё-же не совсем… есть даже японцы, но всё это — евреи. Они чувствуют и видят себя евреями… Непостижимо, невероятно, уникально…
И везде, где живут евреи — они на этих камнях выращивают деревья и цветы…

Оцените пост

Одна звездаДве звездыТри звездыЧетыре звездыПять звёзд (голосовало: 18, средняя оценка: 4,78 из 5)
Загрузка...

Поделиться

Автор Anatoliy Zelikman

Родился 14 октября 1936 года в белорусско-еврейском городе Бобруйске. В отличие от президента Беларуссии Александра Лукашенко мне близки и понятны стенания авторов Ильфа и Петрова в ‘Золотом телёнке”: “При слове “Бобруйск” собрание болезненно застонало. Все соглашались ехать в Бобруйск хоть сейчас. Бобруйск считался прекрасным, высококультурным местом”. В то время там, по крайней мере, каждый второй житель был этническим евреем и двое из трёх понимали и говорили на идиш. За несколько часов до прихода немцев волею случая нашей семье удалось покинуть пределы города и после долгих скитаний эвакуироваться в Среднюю Азию. Все оставшиеся евреи города были безжалостно уничтожены, вне зависимости от социального положения, возраста и пола. Нелюди убили безвинных людей только за то, что они были евреями. В узбекском городе Фергана учился в первом классе, который закончил с похвальной грамотой. Впоследствии за годы многолетней учёбы подобной оценочной вершины больше не покорял никогда. После окончания войны вернулся в родимые места, где освоил десятилетку хорошистом. В 1954 году поступил во второй Ленинградский мединститут (ЛСГМИ) и спустя шесть лет получил специальноть санитарного врача. За год-два до моего поступления приём евреев в медицинские вузы был практически прекращён, ввиду компании борьбы с ”космополитами ” и сфальсифицированного властями ”дела врачей”. Работал с 1960 по 1995 год в различных врачебных должностях – от главного врача санэпидстанции Хасанского района Приморского края до дезинфекциониста и эпидемиолога Белорусского Республиканского Центра гигиены и эпидемиологии. Виноват. Был членом профсоюза, комсомольцем, состоял в КПСС (1969-1991), колебался вместе с партией и поддерживал её. Был активен, как и многие личности моей национальности. Знал о многих безобразиях, терпел, так как сознавал, что от меня ничего не зависит. Теперь про таких говорят, что они ”держали фигу в кармане”. Возможно. Показать этот кукиш у меня, как и у большинства смертных, смелости не хватало. Что было, то было. О прошлом не жалею. Покаяться должен не человек, а общество, в котором он жил. Обстоятельства силнее нас. Женат. Её величают Кларой. Люблю свою супругу со школьной скамьи. Однолюб. У нас два сына (Гриша, Дима) , внучка Клара и внук Сэм. Я, можно сказать, свой, ”совейский” человек, так как имею честь быть происхождения пролетарского. Отец – портной. Всю жизнь вкалывал, как раб, чтобы накормить пятерых детей. В юности закончил три класса начальной еврейской школы для изучения мальчиками основ иудаизма (хедер), что соответствует нынешнему семи-восьмилетнему образованию. Молился. Вместо синагоги собирался с другими верующими на ”конспиративных” квартирах, т.к. государство этого, мягко говоря, не поощряло. Мать – домохозяйка. Днями у плиты, заботы по хозяйству. Как и положено еврейской маме, она прекрасно готовила фаршированную рыбу и хорошо рожала ребят. Предки мои были уважаемыми соседями : русскими, белорусами, евреями. Родители навечно покоятся вместе на бобруйском еврейском кладбище, в их родном городе, свободном, к удовольствию белорусского населения, в настоящее время от живого еврейского присутствия. Не знаю, на сколько стало лучше от этого местным аборигенам. Не я им судья. Приехал я со своей семьёй в США (г. Миннеаполис, шт.Миннесота) в 1995 году. И последнее . О моих увлечениях. Книги, стихи, филателия, шахматы, иудаика и компьютер. С друзьями напряжёнка. Иных уж нет, а те далече. Приобрести новых в моём возрасте трудно. Чёрствому сердцу не прикажешь. Любые суждения, кроме человеконенавистных, имеют право на существование. Уважаю всех, кто уважает меня. Не люблю нелюбящих. Если вас заинтересовал мой сайт, пишите. Буду рад. Анатолий Зеликман.
Все публикации этого автора