Заодно с палачами еврейских поэтов и писателей
Он всегда был заодно с палачами. И когда безмерно превозносил Сталина, и когда восторженно оправдывал чистки 30-40-ых годов, и когда получал из рук главного палача премию его имени, и когда безоговорочно поддерживал его политику, в том числе договор с фашистской Германией. Но если раньше он предпочитал не верить слухам о гибели миллионов людей, то здесь он лицом к лицу встретился с своим близким другом, которого уже почти поглотил сталинский молох. Речь идет о поэте и члене Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) Ицике Фефере. В России в полном разгаре была
антисионистская кампания, которая была ответом Сталина на «заговор сионистов», готовивших убийство всей партийной верхушки. Сталин состряпал этот предлог, что добиться «окончательного решения еврейского вопроса» в СССР.
За границей упорно ходили слухи об аресте еврейских поэтов и писателей. Для того, чтобы развеять эти слухи и еще больше укрепить свою и чужую веру в мудрую политику великого Сталина, Робсон и поехал в СССР. Он попросил устроить ему встречу с Фефером, которого часто встречал в 1943-44г.г., когда делегация членов ЕАК, посланная в Америку для пропаганды СССР и сбора денег, провела в Америке целых 7 месяцев. Зная, что настоящий сталинец никогда не подведет, встречу разрешили, но сначала надо было хоть немного откормить истерзанного на Лубянке Фефера. И Фефер тоже не подвел, лояльный до самого конца делу революции и НКВД, которому служил много лет как секретный сотрудник, он пообещал не говорить Робсону правды.
Фефера одели в костюм с галстуком и разрешили придти в номер к Робсону в гостинице Метрополь. Сопровождавшие его чекисты, оcтались внизу. Робсон и Фефер оживленно беседовали по-русски. Однако Робсон вскоре заметил, что веселые слова Фефера совершенно не соответствуют его жестам. Понимая, что номер прослушивается, Фефер, взяв в руки карандаш и быстро набросал на бумаге всю страшную историю: Михоэлс убит по приказу Сталина, многие члены ЕАК арестованы и надежды на спасение почти нет. В отчаяньи Фефер провел рукой поперек своего горла. Гуманист Робсон преисполнился сочувствия и на прощанье обнял Фефера как родного брата. У обоих, по рассказу сына Робсона, стояли в глазах слезы, потому что они понимали, что видятся в последний раз. Фефер был расстрелян вместе с другими арестованными.
На концерте, состоявшемся вскоре в зале имени Чайковского, Робсон очень взволнованно говорил о счастливой судьбе великих еврейских писателях и артистов, живущих в свободном советском государстве, о своей близкой дружбе и радостной встрече с прекрасным поэтом Ициком Фефером. После этого, под звуки рыданий зала, наполненного еврейской публикой, он спел Гимн еврейских партизан Хирша Глика «Не говори, что это твой последний путь».
«Робсон вернулся в Америку и стал рассказывать всем, что слухи об аресте и смерти Фефера были абсолютным вздором и клеветой: ведь он сам выпивал с Фефером», — писал Дм. Шостакович («Testimony: The memoirs of Shostakovich»). В Америке Робсон продолжал лгать о судьбе членов ЕАК. И запретил своему сыну говорить об этом правду до конца его, Робсона, жизни, потому что он «дал себе слово, что никогда не будет публично критиковать СССР». Робсон умер в 1976г. и только в 1981г. его сын рассказал, наконец, правду о последней встрече своего отца с Фефером. Певец-актер, популярный среди своих собратьев, не только прикрывал своей ложью убийство Михоэлса, арест и растрел членов ЕАК, но
и покрывал весьма явственные признаки развязанной Сталином страшной антисемитской кампании, направленной на уничтожение евреев Советского Союза. В августе 1949г. в интервью ежемесячнику «Soviet Russia Today» Робсон, как обычно, заявил, что американские власти, безнаказанно истребляют у себя чернокожих, и в то же время утверждал, что в СССР он встречал очень много евреев, живущих в разных республиках, но никогда не слышал от них никаких жалоб на антисемитизм. «Может ли вообще существовать антисемитизм в Советском Союзе?!» — с напыщенным гневом восклицал восторженный обманщик.
He sold his brother down the river
Борец за права чернокожих, Робсон, ради слепой преданности Советскому Союзу, создавшему ему незаслуженную славу величайшего певца мирового значения, готов был предать своих братьев. Слесарю-инструментальщику Роберту Робинсону, работавшему на заводе Форда в Детройте, в 1930г. предложили в СССР постоянную работу и неплохую зарплату. Время в Америке было очень трудное и Робинсон несколько лет оставался в СССР. Но коммунистам нужны были не только его профессиональные навыки. Они использовали цвет его кожи для антиамериканской пропаганды: «угнетенного негра, нашедшего гостеприимное убежище в СССР», «избрали» без его согласия в московский городской совет.
Все это подхватила и раздула американская пресса, и госдепартамент велел ему немедленно возвращаться в Америку. Понимая, что его внесли в черный список и найти работу в Америке будет теперь совсем невозможно, Робинсон обратился за помощью к американскому послу в Москве Буллиту, но получил немедленный отказ.
Под давлением советских властей он решил пока остаться в СССР и даже принял советское гражданство после твердых заверений в том, что он останется американским гражданином и сможет выезжать за границу. Но не тут-то было. Сталинский террор 30-ых годов и война задержали его в СССР. В июле 1945г. он подал прошение о выезде, в котором ему было тотчас же отказано. Все американские негры, которых он знал в 30-ые годы, были к тому времени уже сосланы или расстреляны.
Когда Поль Робсон вернулся в 1949г. на гастроли в СССР, советская печать объявила его бесстрашным героем, который рисковал своей жизнью, выступая в Испании перед Интернациональной бригадой имени Линкольна, сражавшейся против Франко. После концерта Робинсон обратился к Робсону с просьбой о помощи: он хотел выехать хотя бы в Эфиопию. Робсон обещал подумать. Через 10 дней один из его аккомпаниаторов сказал Робинсону: «Ты что, думаешь убежать отсюда? Ты должен остаться здесь ради блага общего дела. Уж не хочешь ли ты очернить репутацию Поля своим побегом?!» Это и был в сущности ответ Робсона.
В начале 1950г. жена Поля Робсона объяснила Робинсону причину отказа: «Мы обдумали твою просьбу и Поль решил, что он никак не может тебе помочь. Мы с тобой мало знакомы и не знаем, что у тебя на уме. Что если он помог бы тебе уехать в Эфиопию, а ты начал бы там выступать с антисоветскими заявлениями? У нас были бы большие неприятности с советскими властями». «Я и не ждал ничего другого, однако отказ Робсона глубоко обидел меня, — писал Роберт Робинсон в книге «Black on red», — особенно потому, что он любил повторять ‘моя родина, Африка ‘. С его международными связями и знакомствами среди высокопоставленных советских деятелей, он мог бы легко помочь осуществлению моей мечты. Его отказ ясно показал мне, что он не был свободным человеком. Он не мог больше жить согласно своей совести и это было частичной платой за его славу». В 1961г. Робсон снова приехал в СССР и Робинсон пригласил его выступить на заводе шарикоподшипников, где он работал.
Робинсон надел маску счастливого человека и ни словом не обмолвился о своей
страшной жизни: о постоянной слежке, которая велась за ним, о подслушивании его
телефона, о перлюстрации его писем, об унижениях и дискриминации на заводе и на улице и
о вечном страхе за свою жизнь. Он промолчал, потому что не доверял восторженному
коммунисту Робсону. Борцу против дискриминации, Робсону, была безразлична судьба его
чернокожих братьев: он ни разу не поинтересовался, что же сталось с теми чернокожими,
кто поехал в СССР для участия в строительстве коммунизма. Не интересовался не только из-
за равнодушия, но больше всего из-за боязни повредить собственное благополучие. Он
хорошо знал, что можно и чего нельзя делать: это чувство у него было прекрасно развито.
Окончание следует.