ПОДЪЕМ
Пожалуй, самой колоритной фигурой в очереди был городская знаменитость и народный любимец Лёва Грутман, а правильнее сказать, Лев Савельевич. Был Лев не Б-г знает какой шишкой – всего-то начальником СМУ крупнопанельного домостроения, сокращённо СМУ-КПД. Да простится автору умышленный каламбур, но СМУ-КПД работало, действительно, с высоким кпд, и виновником тому был Грутман. Провозглашённая Никитой Хрущёвым программа массового строительства дешёвого жилья, впоследствии обидно названного «хрущобами», а тогда, в начале 60-х спасавшего тысячи и тысячи людей от прозябания в бараках, мазанках, а то и в землянках, имела в лице Лёвы Грутмана лучшего своего последователя.
Создав одно из первых на Украине специализированное строительное подразделение практически на голом месте, он в течение пяти лет превратил его в мощный домостроительный комбинат. На плодородных землях пригородного села Вишенка вырос новый микрорайон с одноимённым названием, где вскоре проживала почти половина городского населения.
Лёва был на редкость самодостаточным человеком: его любили все – от подсобного рабочего до первого секретаря обкома, он был нужен и полезен всем в том же диапазоне. Лев самоотверженно трудился на благо отчизны, ни на секунду не забывая о своих собственных интересах, получая с пользой для общественного блага свою львиную долю.
Личное жизненное кредо Грутман выражал словами: «Можешь сделать доброе дело своему врагу – сделай!» – утверждение спорное, имеющее своих сторонников и противников.
Может, поэтому и создавалось впечатление, что у Льва Самойловича не было врагов; впечатление, конечно же, обманчивое, ибо известно, что добрые дела зачастую не остаются безнаказанными… Впрочем, в то время, о котором идёт речь, карьера Грутмана росла как на дрожжах: Лёва получал правительственные награды, стал тогда одним из немногих Заслуженным строителем СССР, был в полном (даже интимном) доверии у всего партийно-советского истеблишмента.
В 1966 году Лёва совершил очередной революционный скачок в своей карьере. В том году случилось страшное землетрясение в Ташкенте, и вся страна ринулась поднимать из руин столицу братской республики. Лёва вызвался добровольцем на передовую фронта борьбы со стихией.
Этот его шаг отнюдь не был альтруистическим (читатель не забыл тезис, что, размышляя о Родине, Лёва помнил себя). Дело в том, что в глубине партийного этноса давно зрело подогреваемое добрыми личными делами и заслугами Лёвы решение о присвоении Грутману Л. С. звания Героя Социалистического Труда. Не хватало какой-нибудь жирной точки для осуществления этой задумки, и Ташкент стал именно таковой.
Руководимый Грутманом строительный поезд стал лучшим на гигантской стройке, принося славу братской Украине и её министру строительства, который сам курировал объекты.
Документы с представлением Грутмана на звание Героя Соцтруда были срочно отправлены в Киев, и от верных людей в правительстве стало известно, что присвоение его, этого звания, – вопрос решённый.
Здесь Лев Грутман, как сапёр, совершает единственную, но роковую ошибку. Полагая, что дело сделано, Лёва, которому к тому времени уже основательно надоела жизнь в палатке под палящими лучами среднеазиатского солнца, приступил к реализации плана отступления, составленного проницательным евреем ещё до начала наступления. В один из своих приездов домой на побывку Лев слёг в обкомовскую больницу, где врачи констатировали у довольно прилично выглядевшего больного такое количество опасных для жизни недугов, что возврат в хлебный город Ташкент, при всём неудержимом стремлении пациента достроить восточную столицу, был никак не возможен.
СПУСК
Лёва стал жертвой своего умения хорошо трудиться. У осиротевшего после исчезновения Грутмана, бывшего его правой рукой, министра-куратора хватило ума, чтобы разгадать коварный план. Хватило ему злости и влияния, чтобы раскрутить маховичок Лёвиной карьеры в обратную сторону. В ЦК и Совмин «покатила телега» на дезертира и саботажника, срывающего выполнение грандиозных планов и заодно подрывающего устои государства.
Все «друзья и соратники» в эшелонах власти в лучшем случае отвернулись, а в иных – бросились топить попавшего под «колесо истории» недавнего фаворита. Лёву лишили всех званий, изгнали из номенклатуры. Оскорблённый всем происходящим, Грутман не стал дожидаться партийной экзекуции и положил свой партбилет на стол допрашивавшей его парткомиссии…
Следующий ход был за взбешённой его поступком властью: на Грутмана завели уголовное дело по поводу взяточничества при распределении жилья. Здесь надо оговориться. Через Лёвины руки проходило всё жильё, которое получали строители. Лев Савельевич был отцом родным для своих рабочих – все они получали жильё, которое он выбивал для них правдами и неправдами. Для всех других же получение жилья было связано с процедурой расставания с наличными, что, однако, никого не огорчало – игра всегда стоила свеч.
От этого чудотворного и щедрого источника подпитывалась и вся сов-компартийная верхушка. Поэтому, заводя дело на Грутмана, они имели отчётливое представление о предмете исследования. Увы, следствие ожидало разочарование: никто из «доноров» не дал показания, и дело пришлось закрыть… Низложенный системой бывший «столп» этой же системы Лев Грутман тут же засобирался в Израиль.
ЛИПОВОЕ КРЕДО
… Провожать отъезжающего на историческую родину патриарха градостроения собрались почти все трудящиеся отрасли и уж все без исключения 700 человек крупнопанельных домостроителей. Что строители люди небедные, стало ясно, когда всю станционную площадь заполонили «Жигулёнки» и «Волги», принадлежавшие на правах личной собственности монтажникам, сварщикам, каменщикам, крановщикам, зарабатывавшим хлеб насущный упорным трудом, а также подворовывавшим материалы кладовщикам и линейным ИТР. Служебных машин было совсем мало: номенклатурные коллеги Грутмана побоялись светиться на проводах опального Заслуженного строителя.
Во время движения этого гигантского кортежа машин, сопровождавшего грузовики, перевозившие Лёвины вещи, городские улицы сотрясал вой сотен автомобильных сирен. На перроне возник стихийный митинг. Хоть в толпе шныряли агенты вездесущего КГБ, работяги славили своего «батьку» и распивали бутылочную продукцию за его здоровье и благополучный вояж.
«Возникшим» по поводу большого количества пассажирского груза проводнику и бригадиру поезда тут же, походя, натруженные руки арматурщиков отмерили несколько увесистых оплеух, и «консенсунс» был достигнут.
Поезд тронулся в сторону Жмеринки, и в ту же сторону, только по ведущей к станции автодороге, ринулся кортеж машин. К радостному удивлению растроганного до слёз Лёвы, на Жмеринском перроне его ждали те же лица. Тосты и речи повторились, а вначале поколоченная, затем на перегоне до следующей станции щедро одарённая Грутманом поездная бригада взирала на происходящее с полным одобрением, подтверждая расхожий постулат Фридриха Энгельса: «Бытие (или битиё) определяет сознание!»
… Лёва довольно быстро адаптировался в Израиле, даже работал руководителем строительного департамента в городском муниципалитете. У себя дома не был ни разу за 25 лет: видно, обида за причинённые ему унижения и оскорбления оказалась глубже, чем «всенародная любовь».
Что же касается кредо Грутмана – «можешь сделать доброе дело врагу своему – сделай!» – то сейчас (в условиях, когда добра, бывает, не дождаться не то чтобы от врагов, а даже от самых близких людей) сентенция благородного Льва, слегка отдающая толстовщиной, выглядит, увы, бессмыслицей…