Еще один безвестный корреспондент тоже оказался достойным человеком, не то что негодяй Саня. Он порадовал меня своим оптимизмом, написав, опять же стихами, так:
Ах, Саша Матлин, друг мой дальний, хоть Ваши хороши стихи, не верю я в конец печальный. Нет, я уверен, за грехи ответит президент бездарный: не все ведь к разуму глухи. За три столетия немало великих родила страна, науку, технику создала и славным принципам верна. Устал народ от обещаний, их надо делом подтверждать, а исполнение желаний другой команде передать. И я уверен, что не поздно остановить безумства бег. Мы снова будем жить свободно: стремится к счастью человек. В две тысячи десятом, точно на первый вторник ноября, Конгресс мы вправо сдвинем прочно и курс изменим корабля!
Но вот некто Роман Рейдман — тот меня уничтожил на корню:
Как он прозорлив, просто гений, судьбу страны он знает наперед. А чтобы не было сомнений, он страхом всем глаза зальет. Затмила разум паранойя. Куда бежать? Зверье кругом! Беги дорогою прямою, прямой дорогою… в дурдом.
От конструктивного предложения господина Рейдмана на меня повеяло далекой пыльной молодостью в Советском Союзе: там тоже сажали в психушку тех, кто был не согласен с политикой партии и правительства.
Я думал, что на этом период моей незаслуженной славы закончился, но это было только начало. Два доброжелательных человека независимо друг от друга перевели мое стихотворение на английский и поместили в Интернете. Результат сказался немедленно. Стих прорвал вторую оболочку и вышел за пределы круга русскоязычных читателей. В Интернете стали появляться англоязычные отзывы.
Это были отзывы всех окрасок и оттенков, и чем больше их становилось, тем сильнее меня это удивляло. Я не подозревал, что на свете есть столько людей, которым больше нечего делать, как объявлять всему кибернетическому миру свое мнение о незнакомом и никому не известном авторе, и, что совсем уж бессмысленно, вступать в споры с незнакомыми людьми по поводу стихотворения, написанного незнакомым автором на незнакомом языке. Чушь какая-то. Единственный человек, кому эти страстные мнения на самом деле были интересны — это я сам, ваш покорный
безызвестный автор.
Теперь я целыми днями просиживал за компьютером, копаясь в Интернете и находя отзывы и целые дискуссии по поводу моего стихотворения. Я получал какое-то сладострастное, почти мазохистское наслаждение оттого, что посторонние люди ковырялись в моих поэтических выделениях.
На одном сайте такая дискуссия тянулась сорок восемь страниц. Какой-то русскоязычный человек, назвавший себя Терр, поставил туда перевод моего стихотворения. В ответ некая дамочка, называющая себя леди Лоер (от одного псевдонима может стошнить!), дамочка явно леволиберальных наклонностей, написала, что, дескать, с них взять, с этих русских? Они не понимают наших англосаксонских моральных ценностей. Прямо как припечатала. Явно хотела сказать: то ли дело Барак Обама или Рам Эмануэл — вот это англосаксы так англосаксы!
Вслед за ней кто-то высказал сомнение в том, что у стихотворения вообще есть реальный автор. Мы, говорит, тут спорим, горячимся, а может, никакого такого человека и нет. Ему (или ей) резонно возразили: мол, раз есть стихотворение, значит, кто-то его должен был сочинить.
Тут вмешался некто под псевдонимом Дарвинист. Чтобы поразить аудиторию знанием языков, он написал по-русски: «Я уверен он. Вы прочитали русского?»
Его тут же схватили за руку Терр и еще двое спорщиков, тоже явно русскоязычные. Под давлением улик Дарвинист признался, что русского языка не знает, но вполне доверяет компьютерному переводу с помощью программы «Babel Fish». Вообще я думал, что человеку с кличкой Дарвинист было бы уместно заниматься происхождением видов, а не словоблудием. Но нет, Дарвинист проявил завидную прыть, посвятив несколько страниц анализу моего стихотворения. Он по косточкам разобрал ритмическую структуру стиха, созвучие рифм и динамику их чередования. Он уделил должное внимание его идейной направленности и в результате объявил нечто, заставившее меня похолодеть.
«Это стихотворение, — написал Дарвинист, — есть стилистическая химера. Из 20 четверостиший по крайней мере 12 или 13 написаны человеком, чей родной язык — английский. Да, да, они написаны по-английски и переведены на русский. А уж потом — обратно на английский. Остальные 7 или 8 четверостиший написаны русскоязычным автором».
Русскоязычные возмутились: вы, мол, мистер Дарвинист, несете полную несуразицу. У стихотворения один-единственный, притом вполне конкретный автор. У автора есть реальное имя. И он под этим именем другие сочинения публикует. А если не верите, то вот вам, для пущей убедительности, его фотография. И тут же лепят мою фотографию: я на фоне Капитолия, с лозунгом в руках: «Мы против социализма».
Но Дарвиниста не столкнешь с тропы научной истины. Он парирует: «Вы ничего не понимаете, господа! Обратите внимание на политическое содержание каждого четверостишия. В тех, что написаны по-русски, автор восхищается социализмом и считает его нашей зовущей целью. Другой, англоязычный автор, наоборот, считает социализм злом, называет зверем и ищет, куда бы от него сбежать. Видите? Это придает стихотворению шизофреническую окраску, поскольку социализм объявляется одновременно добром и злом».
И чтобы окончательно добить своих оппонентов, со скромной снисходительностью сообщает, что он, Дарвинист, — профессор литературы с сорокалетним стажем, специализируется в поэзии, и сам пишет стихи. Так что нечего тут лезть со своими некомпетентными суждениями.
«Серьезный профессиональный анализ, — в заключение пишет профессор, — бесспорно показывает, что у стихотворения два автора».
Прочтя этот приговор, я почувствовал, что у меня начинается раздвоение личности. С наукой не поспоришь. Достал меня садист-Дарвинист. А тут еще какая-то агрессивно левая дамочка подсуетилась и пишет, истекая слюной от удовольствия: «Ага! Вот и фотография этого психически неустойчивого придурка, который сочиняет бредовые стихи!»
На этом месте я сдаюсь, не достигнув 48-й страницы публичного истязания. В паническом бегстве от разыгравшейся шизофрении я бросаюсь на диван и с головой зарываюсь в ту единственную книгу, которая меня всегда спасает в минуты отчаяния. Я открываю ее наугад и читаю:
— Хороши ваши стихи,
скажите сами?
— Чудовищны! —
вдруг смело и откровенно произнес Иван.
— Не пишите больше! —
попросил пришедший умоляюще.
— Обещаю и клянусь! —
торжественно сказал Иван.
За окном яростно светит луна белым, леденящим светом. Мирный штат Нью-Джерси дружелюбно сопит во сне, устав от своего ежедневного трудолюбия.
Я закрываю Интернет и даю себе торжественное обещание больше никогда его не открывать. Я знаю, что не выполню этого обещания.
Оцените пост
(ещё не оценено)
Загрузка...
а ссылочку? а то при вашем литературном даре, нетрудно принять всё вышеизлошенное за фикцию; а то и за, простите, \’shameless self-promotion\’ 🙂 кстати, в СССР государство силком сажало несогласных в психушки, а в США вам частное лицо всего лишь советует. чувствуете разницу?
у любого Пушкина есть свой Муравьёв-Апостол. даже если этот Пушкин Матлин 🙂